— А ну пойдем выйдем!

Игар Иваноу, который тоже никогда раньше не целовался с девочками, обиделся и проявил готовность «выйти», хотя десятиклассник был на голову выше его и шире в плечах. Драка чуть не закипела снова, но тут замполит батальона скомандовал построение, а Лана обнаружила, что кто-то спер ее рабочие ботинки — предмет особой зависти одноклассниц.

Форменные ботинки воздушно-десантных войск, адаптированные для действий в тропиках, могли вызвать зависть у кого угодно. Хорошо все-таки иметь папу-генерала. Но теперь этих ботинок не было на том месте, где Лана их оставила. И вообще нигде не было. Еще несколько девочек не досчитались старых кед и башмаков, но это было не так грустно, а с Ланой случилась настоящая истерика.

Все понимали, что ботинки стащили пейзанки, и сержант, который порвал платье Казловой, предложил всем батальоном прочесать деревни по обе стороны разделительной линии. Но эту идею сразу же отвергли. Во-первых, военные не имели такого права, а во-вторых, где их теперь найдешь, эти ботинки. Они давно уже спрятаны где-нибудь в стогу или в собачьей будке — что ж теперь, разметать все стога или перестрелять всех собак?

К счастью, жизнерадостная Лана не умела долго плакать и грустить. Через несколько минут она уже успокоилась и только повторяла даже не с досадой, а скорее с удивлением:

— Нет, надо же какие сволочи, а? И зачем им мои ботинки? Они же все время босые ходят.

Это услышал один солдатик из крестьян, который добродушно пояснил:

— Они босые ходят, потому что у них ботинок нет. А теперь у кого-то есть…

Это откровение несказанно удивило генеральскую дочь, привыкшую к непрерывному росту благосостояния народа на примере собственной семьи (где с периодическим повышением отца в звании и должности благосостояние действительно непрерывно росло), но она не успела перебить солдатика своим недоуменным вопросом.

— … А только они твои ботинки носить не будут, — свою мысль, сказал боец. — Продадут и пропьют.

— Ну и ладно! — вдруг заявила Лана, решительно топнув босой ногой. — Тогда и я тоже так буду ходить. Пусть подавятся моими ботинками и своей выпивкой. Мне папа другие подарит.

Последняя фраза шла вразрез с намерением «тоже так ходить» — но конкретно сегодня Лане деваться было некуда. Рабочий день еще не кончился, а поскольку из-за драки затянулся обеденный перерыв, работу пришлось продлить.

— Пока норму не сделаем, домой не поедем, — сказала учительница, и так оно и вышло.

Работая в поле босиком, Лана ощущала некоторое неудобство лишь в первые полчаса. А после этого теплая земля под ногой не доставляла Лане ничего, кроме удовольствия.

К вечеру школьники зверски проголодались, а еды на ужин не осталось ни у кого. Спасли солдаты, у которых ужин в поле был запланирован заранее. Они поделились с ребятами сытной кашей из полевой кухни, и Лана получила возможность перекинуться парой слов с Игаром Иваноу.

— Ты в Дубраве служишь?

— Ага.

— Жалко.

— Почему?

— Далеко.

— А у тебя правда отец генерал?

— Честное юнармейское.

— Так попроси его — пусть переведет меня в другую часть, к тебе поближе.

— А что, он может, — сказала Лана. И добавила не без сожаления: — Только не станет.

— Да я шучу, — сказал Игар, и оба рассмеялись.

Лана, конечно, никогда не рискнула бы подойти к отцу с подобной просьбой. Она хорошо знала убеждения генерала Казарина на этот счет. Солдатам мечтать о любви по уставу не положено, а школьницам и вовсе рано об этом думать.

И все-таки Лану опять, в который уже раз, охватила гордость за то, что отец у нее генерал, и действительно многое может.

Она еще не знала, что отец ее больше не может ничего. Когда по возвращении в Чайкин Лана шла от грузовика через двор, внимательно глядя себе под ноги, чтобы не ступить босой ногой в битое стекло или собачье дерьмо, генерала как раз выводили из квартиры в наручниках.

Лана заметила это в самый последний момент и, уже не думая о ногах, с падающим сердцем бегом бросилась к отцу. Он тоже рванулся ей навстречу из рук органцов и те, опешив, выпустили его.

— Стой, стрелять буду! — заорал нечеловеческим голосом человек в штатском, в котором Лана узнала соседа по лестничной клетке, подполковника Органов Голубеу.

Но никто не выстрелил. Генерала Казарина было приказано доставить в управление живым.

Лана прижалась к отцу всем телом и спросила мгновенно севшим голосом:

— Папа, что?! Что?!! Что случилось?!

— Я ни в чем не виноват, дочка! — хрипло ответил генерал. — Ни в чем, слышишь?! Это ошибка! Там разберутся и отпустят. Я ни в чем не виноват — ты мне веришь?

— А ну пошел в машину! — скомандовал Голубеу, а кто-то из его подручных с такой силой оттолкнул Лану, что она полетела на землю и больно ударилась затылком об стену дома.

Когда Лана поднялась, машина уже отъезжала, направляясь через арку на улицу. Девушка несколько секунд стояла в нерешительности, а потом бросилась за ней, задыхаясь и крича на бегу:

— Папа! Я верю тебе! Слышишь?! Я верю тебе! Папа!!!

Но черная легковая машина стремительно набрала ход, и Лана безнадежно отстала. Не выдержав темпа, она споткнулась обо что-то и растянулась на тротуаре, беспомощно вздрагивая от рыданий.

Редкие в этот час прохожие молча обходили ее стороной.

Генерал-майор целинской народной армии Казарин оказался крепким орешком. Первый раз ему пришлось дать в морду уже на третьей минуте допроса — чтобы понял, что никакой он уже не генерал, а всего лишь куча дерьма, умеющая говорить.

Это, увы, не помогло. Говорить Казарин все равно не желал. только крыл следователей матом, за что получал в морду аккуратно раз в три минуты.

Оставшись без половины зубов, бывший генерал разговаривать и вовсе перестал, и его пришлось откачивать водой и нашатырным спиртом.

Когда Казарин открыл глаза, два следователя с тупыми мордами полных дебилов куда-то пропали, а вместо них появился третий — с интеллигентным лицом и в очках.

— А теперь давайте поговорим спокойно, — произнес он тихим усталым голосом. Весь вид его говорил, что эти беседы с подследственными смертельно ему надоели. — Вы мне расскажете, кому, когда и при каких обстоятельствах передали сведения о переброске десяти танков ТТ-55 с Дубравского тракторного завода в 13-й отдельный мотострелковый полк, и я отпущу вас в камеру.

— Никому, никогда, ни при каких обстоятельствах, — прохрипел Казарин.

Это была чистая правда. Сабуровская разведка узнала об этой переброске из секретного телефонного разговора начштаба Закатного округа с новым генеральным комиссаром вооруженных сил Садоуски вскоре после вступления последнего в должность.

Понятное дело, с эрланской техникой разведка легиона щелкала все целинские шифры, как орешки, и высокочастотные линии с засекречивающей аппаратурой связи на оконечных станциях не были для этого помехой.

«Жучок», висевший на секретной линии связи штаба округа с Центаром, исправно передавал информацию на звездолет, и очень часто эта информация оказывалась весьма полезной.

Но целинские контрразведчики ничего не знали об эрланской технике, легионе маршала Тауберта и сабуровской разведке. В чудеса они тоже не верили, так что вывод был очевиден — о переброске танков врагу сообщил кто-то из тех, кто был о ней осведомлен.

В принципе это мог быть любой из солдат Дубравского полка. С бдительностью там слегка переборщили и после бесконечных предупреждений и инструкций весь полк до последнего человека знал, что к ним везут новейшую технику.

Бывший командир полка все-таки сознался, что это он передал сведения о танках ТТ-55 амурцам и мариманам одновременно. Но поскольку подпись под протоколом пришлось подделать, а сам подследственный находился в коматозном состоянии и не мог повторить свои показания на суде, сотрудники, работавшие по этому делу, были далеки от полного удовлетворения.