За время пребывания в Академии Генштаба Деникин приходит к либеральным убеждениям и становится сторонником конституционной монархии, не видя в этом противоречия с наставлением начальника Академии до 1889 г., Михаила Драгомирова: «Я с вами говорю, как с людьми, обязанными иметь свои собственные убеждения. Вы можете поступать в какие угодно политические партии. Но прежде чем поступить, снимите мундир. Нельзя одновременно служить своему царю и его врагам». Деникин считал конституционный путь самым прогрессивным, открещиваясь при этом от партийцев, террористов и марксистов. В этом отношении верность Краснова была безупречна, он не переживал разочарований от неполучения незаслуженных царских милостей, как было с Деникиным, который засыпался на переводе со второго курса Академии, через 3 месяца заново поступил в нее и при выпуске (1899 г.) столкнулся с неожиданным изменением Сухотиным системы подсчета баллов, вследствие которого Деникин и еще трое офицеров оказались в списке окончивших Академию без причисления к Генеральному штабу. Поскольку это изменение системы, следовательно, и списка выпускников, было позволено Сухотину Военным министром Куропаткиным, то Деникину осталось только подать прошение на Высочайшее имя и быть разочарованным в справедливости Монарха, с разрешения которого Деникин будет все-таки причислен к Генеральному штабу, но в 1902-м. Дмитрий Гурко, не без трудностей закончивший Академию в том самом 1899 году, оставил о Деникине замечание, не совсем совпадающее с самомнением опального выпускника: «После этого инцидента Деникин, бывший к политике равнодушным, стал крайне левым» [17].
Петр Краснов или бесповоротно решил больше не штурмовать дом № 32 на Английской набережной, где до 1901 г. располагалась Академия, или мог думать, что при надобности всегда успеет это сделать. В романе «В житейском море» он перечислил в форме беседы с Грендалем (Дальгреном) все, не устраивавшее его в Академии: ученые недостаточно близко знали солдат, психологию, полевые условия, что отражалось на исполнении их расчетов. Академики работали ради балла, зависели от мнения старших профессоров, подавлявших их личность и самостоятельное творчество; не отличались дружескими отношениями между собой [38].
Критику Краснова можно перенаправить на строевиков, когда те не отвечают высоким требованиям, предъявленным Красновым к себе. Уход из Генштаба делал его большим практиком, давал возможность приносить ощутимую социальную пользу через обучение солдат, воспитание, просвещение, гимнастику, обращение с оружием. Строевая служба — это и фронт, кочевая жизнь с солдатами, труды и лишения в полевых условиях, вне толстых стен кабинетов.
Что касается искусства, то с 1893 г. Краснов добавил к публицистике активную литературную деятельность. С детства Краснов испытывал влечение к писательству и военной службе, оно складывалось из всех обстоятельств его жизни, у него не было какой-то особенной «встречи в горах с кретином», побудившей начать писать, как у Бунина. Первой его книгой стал сборник «На озере» СПб., 1893 г. (переиздание 1895 г. словарь Брокгауза и Эфрона ошибочно отнес к перу отца, Николая Ивановича, как и еще два следующие книги Петра Краснова), состоявший из повести «На озере» и рассказов «Кошечка и лошадь», «Софочка», «Этакая прелесть» и «Конфектное создание»…
Рассказ «Софочка» дан в необычном для позднего Краснова изложении от первого лица: в будущем оно используется только в мемуарах и, разумеется, в статьях за любые годы, но не в художественных произведениях. Краснов раскрывает читателям малоизвестную им обстановку военного училища, характер отношений между юнкерами, их внутренний мир и драматические переживания, обусловленные религиозными и нравственными свойствами души. Главный герой рассказа «Софочка» — фельдфебель Земсков встречается позднее в романе «В житейском море», как и Дальгрен. Возлюбленная рассказчика Яковлева именуется чаще Лидией, а однажды — Лидией Федоровной; происходящие события перекликаются со знаменитыми «Павлонами».
Написанный в ноябре 1894 г. «Ваграм» заслуживает куда большего доверия, чем Щепкин, для прояснения обстоятельств вылета Краснова из Академии. Написан рассказ легко, весело, энергично. Без малейшей обиды и огорчения, не как у Деникина. В главном герое рассказа, посвященного «академикам-неудачникам», поручике Попове, невозможно не узнать молодого Петра Краснова: на лекциях он разглядывает однокурсников, пялится в окошко, дворик занимает его более, чем не актуальный Александр Македонский. В аудитории скучно: «Лучше и здоровее командовать теперь в строю». Попов много думает о невесте — ни о чем другом и не хочется. Ему советуют забыть о ней, а то провалится на экзамене. Так и вышло: выпал билет № 8 про «Ваграм», а Краснов… то есть Попов, помнит сказанное о сражении с австрийцами в 1809 г. невестой Верой, как он ей объяснял этот билет, стоя за самоваром, как вошел и помешал денщик… Попова также отвлекал соседний ответчик про Петра I (экзамен сдавали по двое). И он ляпнул про пережившую республиканские смуты молодую армию царя Наполеона.
«— Что?!
— С республиканской армией царь Наполеон…»
Попов за оговорку получает 5 баллов и вместо Академии Генштаба его ждет эскадрон, шашечные приемы, рубка чучел, словесность для солдат, а главное — ждет любящая невеста: «Что Академия! Что Ваграм! Любовь сильнее всех вас — и любовь победила» [94].
Наступил последний год Царствования Александра III Миротворца. 13 лет назад гибель Царя-Освободителя не принесла нужных революционерам результатов. Ожидаемых народных мятежей не последовало, организаторы преступлений подверглись казни и осуждению, «Народная воля» разбита. Слово Льву Тихомирову, работавшему вместе с народовольцами и близко их знавшему (А. Желябов учился годом младше его по классу гимназии): 1884 год — «заключительный момент ликвидации прежних революционных сил. Новых не являлось им на смену… Вера в возможность переворота исчезла, да исчезло и мнение в отношении надобности такого переворота. Император Александр III сумел вызвать в России высокий подъем национального чувства и сделаться представителем национальной России. Он достиг также упорядочения государственных дел. Не изменяя образа правления, он сумел изменить способ правления, и страна при нем стала с каждым годом сильнее развиваться и процветать» [81]. Реформы Александра II составили важную ступень совершенствования Монархии, и характерные различия между политикой Николая I, Александра II и Александра III не должны вносить сомнения в существовании их преемственности. Александр II осуществил задуманное его отцом с особенностями личных предпочтений. Александр III не отменял созданного в предыдущем царствовании, а корректировал курс по полученным результатам и с большим национальным уклоном. Считающиеся прозападными реформы Царя-Освободителя на самом деле являлись шагами к допетровскому состоянию: земство и самоуправление, суды присяжных, освобождение крестьян и т. д. При этом с годами происходила эволюция типа монархической власти: Александр II в значительной степени отошел от абсолютизма, Александр III довел его до чистого Самодержавия; он «обладал благороднейшим… — царским сердцем… Как семьянин, Он был образцовым семьянином; как начальник, образцовым начальником, образцовым хозяином, Он каждую копейку русского народа берег, как самый лучший хозяин. У Него слово никогда не расходилось с делом… Он понимал, что многочисленная Императорская семья должна служить своей частной, общественной и государственной жизнью для подданных» (С. Ю. Витте). Личный пример в этих отношениях выгодно выделил Александра III из числа царствовавших до него. Символично, что именно Александр III возродил традицию русских Царей носить бороду, ею он обзавелся на войне 1877–1878 гг., и впоследствии утверждал: «Каждый правитель должен принимать все меры для того, чтобы избежать ужасов войны».
Русское экономическое чудо Николая II не было неожиданным рывком, оно было подготовлено той самой политической линией Императоров XIX века. Значительные темпы роста наблюдались и при Александре III, а именно:
