Так он блуждал по библиотеке, глядя на уставленные премудростью полки, переходя от уныния к уверенности в своих силах. В отделе «разных сочинений» он напал на «Конспективный курс» Норри и с благоговением перелистал его. Этот язык отчасти был ему родной. Затем он нашел Боудича, сочинения Лекки и Маршалла. Вот что он сделает – он изучит навигацию. Бросит пить, серьезно будет учиться и станет капитаном. В это мгновение Рут казалась ему близкой. Когда он будет капитаном, он сможет жениться на ней (если она этого захочет). Ну, а если она не захочет, тогда он все-таки бросит пить, будет жить ради нее как порядочный человек. Но вдруг он вспомнил о страховых обществах и о судовладельцах, которым приходится служить капитану и чьи интересы всегда диаметрально противоположны. Нет, морская карьера не для него. Он оглянулся вокруг, увидел десятки тысяч томов и закрыл на миг глаза. Ведь в этом множестве книг заключается огромная сила. Если он хочет совершить что-нибудь великое, он должен сделать это на суше. Да и к тому же капитанам не разрешается брать с собой в плавание жен.

Настал полдень, затем день начал клониться к вечеру. Мартин забыл о том, что с утра не ел, и продолжал искать книги о правилах хорошего тона. Кроме мысли о карьере, его мучил еще один, весьма простой, конкретный вопрос. «Если вы познакомились с молодой леди и она приглашает вас зайти, то через сколько времени вы можете отправиться к ней?» – так он мысленно формулировал его. Но, когда он наконец отыскал искомую полку, он не нашел там ответа. Он почувствовал себя буквально подавленным огромным количеством условностей и запутался в лабиринте правил относительно обмена визитными карточками в светском обществе. В конце концов он прекратил поиски. Он не нашел того, что искал, зато открыл новую для него истину, что для овладения наукой о хорошем тоне нужна целая жизнь и что ему понадобятся две земных жизни, чтобы изучить его.

– Вы нашли, что хотели? – спросил его сидевший за конторкой человек, когда он уходил.

– Да, – ответил он. – Хорошая у вас библиотека.

Библиотекарь кивнул головой.

– Заходите почаще. Вы кто – моряк?

– Да, – ответил он. – Я непременно зайду еще.

«Ну как это он мог угадать, что я моряк?» – спрашивал себя Мартин, спускаясь по лестнице.

Выйдя на улицу, он сначала шел ровным, но довольно неловким шагом, выпрямив стан; вскоре он весь погрузился в свои мысли и к нему опять вернулась его прежняя, естественная раскачивающаяся походка.

Мучительное беспокойство, острое, как голод, томило Мартина. Он жаждал хотя бы взглянуть на эту девушку, с исполинской силой захватившую его в свои крохотные ручки на всю жизнь. Но он никак не мог решиться пойти к ней. Он боялся, что еще рано, боялся оказаться виновным в нарушении ужасных правил этой ужасной установки – хорошего тона. Он целыми часами просиживал в двух библиотеках – Оклендской и Берклейской; он записался в них и записал даже обеих своих сестер, Гертруду и Мэриен, а также и Джима, купив у него согласие на это за несколько стаканов пива. Таким образом, он мог брать книги по четырем карточкам. Теперь газ горел в каморке для прислуги до рассвета, и мистер Хиггинботам брал с Мартина пятьдесят лишних центов в неделю.

Однако чем больше он читал, тем сильнее росла в нем жажда знания. Каждая прочитываемая страница являлась как бы крохотным окошечком, через которое он заглядывал в бесконечную область науки. Жажда знания не утолялась, а все росла. К тому же он не знал, с чего ему начать, и постоянно страдал от недостатка подготовки. Намеки на самые обыкновенные, известные каждому вещи он не понимал. Много неясного было и в стихах, приводивших его, однако, в безумный восторг. Он прочел еще многое из Суинберна, кроме тома, данного ему Рут; «Долорес» он понял отлично. «Но Рут, – подумал он, – не может понять этой поэмы: она всегда жила слишком утонченной жизнью». Потом ему случайно попались стихотворения Киплинга; этот поэт окончательно покорил его звучностью, жаром и блеском, которые он умел придать всему тому, что было так знакомо Мартину. Его поражала любовь поэта к жизни и его тонкое знание психологии. Это слово – «психология» – было ново для Мартина. Он купил словарь, отчего значительно оскудел его денежный запас и приблизился день, когда ему придется опять отправиться в плавание, чтобы заработать еще. А мистер Хиггинботам, узнав о покупке словаря, пришел в ярость; он предпочел бы, чтобы эти деньги попали к нему в карман в виде платы за пансион.

Днем Мартин не решался приблизиться к жилищу Рут; зато по ночам он, точно хорек, бродил вокруг дома Морзов и глядел на окна, преисполненный любовью даже к стенам, за которыми она жила. Несколько раз его чуть не захватили на месте преступления ее братья, а однажды он последовал за мистером Морзом, когда тот отправился в город, и внимательно изучал его лицо при свете уличных фонарей. Он все время мечтал, чтобы Морз внезапно подвергся какой-нибудь смертельной опасности – тогда он вовремя кинется к нему и спасет его. В другой раз Мартин был вознагражден за свое ожидание: в одном из окон второго этажа промелькнул силуэт Рут. Он видел только ее голову и плечи: она стояла перед зеркалом и поправляла прическу, подняв руки. Это длилось лишь мгновение, но оно показалось ему бесконечностью: самая кровь его, казалось, превратилась в вино и бурно закипела в нем. Затем она опустила штору. Он теперь знал, где ее комната, и после этого постоянно приходил к дому. Спрятавшись за большое дерево на другой стороне улицы, он курил одну папиросу за другой. Как-то раз днем он увидел на улице ее мать: она выходила из банка. Это было новым доказательством того огромного расстояния, которое отделяло Рут от него. Она принадлежала к тем, кто имеет дело с банками. Сам он ни разу не был внутри банка, и ему казалось, что в эти учреждения заходят только очень богатые, слишком влиятельные люди.

В нем все же совершился нравственный переворот. Ее непорочность и духовная чистота одержали верх, и он сам почувствовал постоянную потребность быть в чистоте. Иначе он навсегда окажется недостойным дышать с ней одним воздухом. Он начал чистить зубы, руки скреб кухонной щеткой, пока, наконец, не увидел в окне аптекарского магазина щетку для ногтей и не угадал ее назначения. Когда он покупал ее, приказчик, взглянув на его ногти, посоветовал ему приобрести пилочку; таким образом у него появилась еще одна принадлежность туалета. В библиотеке он нашел книги об уходе за телом. Тотчас же у него появилось желание принимать по утрам холодные ванны, к великому удивлению Джима и полному недоумению мистера Хиггинботама, не сочувствовавшего подобным утонченным замашкам и серьезно подумывавшего о том, не брать ли с Мартина лишнюю плату за воду. Кроме того, Мартин сделал еще шаг по пути к прогрессу – это касалось брюк. Теперь, когда он начал интересоваться всеми этими вещами, он вскоре заметил разницу между брюками простолюдинов, всегда отвисающими на коленях, и брюками состоятельных людей, с прямой складкой сверху донизу. Узнав, каким образом это достигается, он немедленно отправился к сестре в кухню за утюгом и гладильной доской. Сначала его постигла неудача: он прожег себе брюки, пришлось купить новые, и этот неожиданный расход еще больше приблизил день его отъезда.

Перемена в нем не ограничилась только внешностью. Правда, он все еще курил, но бросил пить. До этого времени он считал, что пьянство – признак мужественности, и гордился своей крепкой головой, благодаря которой он мог перепить и свалить под стол любого. Раньше бывало, как только он встретится с кем-нибудь из своих прежних товарищей, – а их в Сан-Франциско было немало, – он угощал их и в свою очередь принимал угощение от них. Теперь он поступал так же, но только себе он приказывал подавать имбирный эль или безалкогольное пиво и добродушно выносил насмешки приятелей. Когда они начинали пьянеть, он внимательно изучал их состояние, наблюдая за тем, как они доходят до скотского состояния; глядя на них, он благодарил Бога, что больше не похож на них. Они в пьянстве искали забвения; только напившись, они могли забыться и наслаждаться своими фантазиями. Мартин же больше не нуждался в возбуждающем действии крепких напитков. Он был опьянен глубоким, новым для него чувством к Рут – к Рут, зажегшей в нем любовь и открывшей ему существование возвышенной и вечной жизни; он был опьянен чтением, под влиянием которого его охватывала острая жажда знания; опьянен сознанием своей чистоплотности, благодаря которой улучшалось его и без того завидное здоровье и во всем теле появилось ощущение физической радости бытия.