– Си, но мы тоже любим кушать. Без денег мы ничего не можем. – Она хихикнула.

– Понимаю, – пробормотала Лорен, хотя вовсе ничего не понимала. Пока что она слишком мало знала о жизни этой чужой страны и ее людей.

Они вернулись в комнату. Елена достала ночную рубашку из дорожного саквояжа Лорен и помогла ей одеться. Лорен стояла посреди комнаты, чувствуя себя одинокой и потерянной. Елена занялась ужином, расставляя блюда на большом подносе. По-видимому, она принесла все это и составила на большой стол, пока Лорен спала. Комнату наполнили вкусные ароматы, когда Елена начала поднимать крышки с блюд, и у Лорен потекли слюнки. Она не ела с… Как давно она не ела?

Елена поставила поднос на колени Лорен. На нем оказались бифштекс, зажаренный на решетке, картофель, салат, горшочек с бобами, политыми томатным соусом. Хлеб был двух сортов – пшеничный рогалик и плоская круглая лепешка. Такой хлеб Лорен видела впервые.

– Что это? – спросила Лорен, указывая на лепешку.

– Тортилья. Кукурузный хлеб, – объяснила Елена.

Лорен отломила маленький кусочек. Лепешка показалась ей совершенно безвкусной. Елена положила на нее кусок масла, слегка посолила и свернула в трубочку. Вкус оказался восхитительным.

– Тортилья? – повторила Лорен, и Елена закивала и захлопала в ладоши.

Лорен показала на горшочек с бобами.

– Фасоль, – сказала Елена, – с приправой.

Отбросив нерешительность, Лорен храбро положила в рот полную ложку. И тотчас же поняла, что совершила серьезную ошибку. Во рту у нее запылал огонь! Она быстро проглотила обжигающую массу, чтобы не выплюнуть ее, напуганная одной только мыслью о столь недостойном леди поступке. Елена так хохотала, что ее груди и живот подпрыгивали.

– Воды, – прокаркала Лорен. Она мгновенно осушила поданный ей Еленой стакан и попросила еще. Наконец жжение прекратилось, но Лорен решила соблюдать осторожность и попробовала другие блюда, откусывая крошечные кусочки, прежде чем решиться взять в рот побольше. Остальная еда была изумительна, и она съела все, кроме фасоли. Не слушая возражений Лорен, Елена заплела ее волосы в одну длинную косу. Потом сняла покрывало с постели.

– Теперь ложитесь, сеньорита, и отдохните. День был трудный, си?

– Да, трудный.

Лорен забралась в постель, глядя, как Елена собирает посуду на поднос и прикручивает газовые рожки.

– Буэнос ночес, сеньорита, – прошептала она, выходя из комнаты.

– Доброй ночи, Елена.

Лорен уткнулась в подушку. В доме было тихо, хотя до нее долетали едва различимые приглушенные голоса с лестницы.

– Бен Локетт, как вы могли сыграть со мной такую шутку? – спросила она подушку и немедленно устыдилась своих слов.

После всех ужасных сцен, которые она вытерпела перед отъездом из Северной Каролины, сила, сочувствие и тепло Бена были ее единственным спасением. Она надеялась начать новую жизнь в его семье. Теперь все надежды умерли. Бена больше нет. Ей казалось, что этот огромный дом поглотил ее. И потом эта холодная женщина, властвовавшая в нем…

Вдова Бена не обнаруживала никаких признаков чувства. Может быть, Оливия относилась к тем людям, которые прячут свою скорбь от людских глаз и предаются горю в уединении? Может быть. Эта мысль почему-то тревожила.

А что почувствовал Джеред Локетт, когда узнал о смерти отца? Почему человек, имеющий состояние, положение в обществе, напивается до беспамятства и делает из себя посмешище? Эд Треверс намекнул, что такое состояние не является для Джереда чем-то из ряда вон выходящим.

«Ладно, это не моя забота», – подумала Лорен, решительно закрывая глаза. Она не будет иметь с ним никаких дел.

Лорен хотела бы забыть тот таинственный трепет, который испытала, когда его руки сомкнулись у нее за спиной, и тяжесть его головы на груди не была ей неприятна. У него светло-каштановые волосы. Отливали ли они золотом под лучами солнца, как, она уже знала, отливают волосы у него на груди?

После десяти часов сна Лорен неохотно проснулась. Комната была залита солнечным светом, проникавшим сквозь воздушные желтые шторы на окнах.

Лорен сбросила одеяло и бесшумно проскользнула в ванную. На душе было тяжело из-за смерти Бена и неопределенности будущего. Теперь ей нельзя было оставаться здесь. Но и в Северную Каролину она не могла вернуться.

Елена вошла, когда Лорен заканчивала одеваться.

– Буэнос диас, сеньорита, – весело приветствовала она Лорен.

– Доброе утро, Елена, – ответила Лорен, продолжая расчесывать свои густые черные волосы.

– Хорошо ли вы спали? – спросила Елена непринужденно, разглаживая покрывало на постели. Она занялась приведением в порядок безукоризненно чистой комнаты, потом полила цветы и поставила завтрак на тот же самый поднос, на который вчера подавала ужин.

– Да, очень хорошо.

Лорен смущенно отвела взгляд, вспомнив свои тревожные сны. Двое высоких мужчин наступали на нее. У одного из них было смеющееся лицо Бена и белые волосы. Лицо другого пряталось под широкими полями черной шляпы, но она узнала его фигуру. Она запечатлелась в ее памяти с неизгладимой четкостью.

После вчерашнего обильного ужина Лорен думала, что никогда больше не захочет есть. Но ломти свежей дыни были восхитительно сочными. Она выпила горячий кофе, хотя предпочла бы чай. Она робко спросила Елену, нельзя ли ей в дальнейшем пить по утрам чай.

– О си, си, моя мама, она повариха.

Заметив удивление Лорен, она рассмеялась:

– Она работала на Локеттов еще до моего рождения. Вы зовите ее Роза.

– Меня очень беспокоит, что вы носите наверх эти тяжелые подносы, но миссис Локетт ясно дала мне понять, что я должна оставаться в этой комнате или где-нибудь поблизости от нее до тех пор, пока идут приготовления к похоронам.

Лорен печально смотрела в открытое окно.

– А похороны будут завтра, как и предполагалось?

– Си, – ответила Елена тихо. – Приедет много людей издалека.

– Ладно, думаю, я найду себе какое-нибудь занятие, – вздохнула Лорен.

Она ухитрилась скоротать долгие часы за чтением и вышиванием, которое захватила с собой из Клейтона. Лорен была лишена даже общества Елены: девушка объяснила ей, что нужна матери на кухне.

День тянулся медленно. Лорен, привыкшей к деятельности и находившей себе занятие, даже когда у нее не было работы, он казался нестерпимо длинным.

В конце дня Лорен оторвалась от книги, услышав тяжелые шаги в коридоре. Кто-то вошел в одну из комнат в начале коридора, не дойдя до ее комнаты. Сняв очки, чтобы дать отдохнуть глазам, она прислушалась к звукам, доносившимся из комнаты: выдвигали и задвигали ящики, хлопали дверцами платяного шкафа, на пол с тяжелым, глухим стуком сбросили башмаки или сапоги, зашаркали ноги в носках или чулках.

Лорен услышала, как звякнуло стекло о стекло, плеск воды, несколько невнятно произнесенных слов, заскрежетала передвигаемая по деревянному полу мебель.

Несколькими минутами позже обитатель комнаты покинул ее. Дверь тихо закрылась, и Лорен услышала удаляющиеся шаги, затихшие где-то внизу, в холле. Кто-то поселился в комнате по другую сторону ванной. До этой минуты Лорен не слышала в соседней комнате ни одного звука.

Вечером Лорен занялась своим вышиванием, пока Елена убирала посуду после ужина и ставила ее на поднос, собираясь распрощаться на ночь.

– Елена, – спросила Лорен, – кто занимает комнату по другую сторону ванной?

– Ах! Это комната сеньора Джереда. – Глаза Елены выразительно расширились. – Мой Карлос запретил мне проходить мимо нее. – Она хихикнула, стараясь взять поднос поудобнее, ей мешал ее необъятный живот. – Он говорит, сеньор Джеред может увлечь любую женщину.

Закрывая дверь, она подмигнула Лорен.

Серые глаза Лорен остановились на капельке крови, появившейся, как яркая бусинка, на ее уколотом пальце. Но она не видела ее.

Солнце не захотело появиться на небе в день похорон Бена Локетта. Казалось, оно тоже оплакивает человека, проводившего столько часов под его жаркими лучами и боготворившего этот край.