В квартире, кроме нее, были только Виталий и Борис. Ювелир давно спал наверху, в отведенной ему комнате, натянув одеяло на нос, так что видны были лишь растрепанные темные волосы, пронизанные серебристыми нитями седых прядей. Воробьев еще не ложился — она слышала его присутствие где-то в недрах квартиры — шаги, включающийся свет, бормотание телевизора, шум открываемого крана. В гостиную он не заглядывал уже давно, и иногда Алине казалось, что Виталий попросту про нее забыл. Она была рада этому — сейчас ей не хотелось его видеть.

Взглянув на настенные часы, Алина неохотно встала. Нужно было ложиться спать — ведь неизвестно, во сколько начнется завтра утро. Она знала, что сейчас возле дома Эльвиры коротает время Алексей, а в середине ночи его сменит Олег. Ей пришлось отдать им свой новоподаренный телефон, чтобы, в случае чего, кто-нибудь из них мог сразу отзвониться. Алина понимала, что Виталий сейчас предпочел бы сам быть там, а не сидеть с ней и охранять ее. Он все-таки принял во внимание те ее далекие слова, поехал вместе с ней к себе домой и больше никуда не выходил. Если Лешка следит за ними, то он сейчас где-то неподалеку и не станет отвлекаться на Евсигнеева или Кривцова. Какое ему дело, куда они поехали — она-то, Алина, здесь. А об Эльвире Лешка знать не мог. Адрес, вероятно, ему известен, ну и что с того? Он ведь не знает, для чего они ее разыскивали. Он даже не знает, какое это имеет отношение к делу. И имеет ли вообще

Алина потянулась, вскинув руки над головой, и Мэй, разбуженная этим движением, приподнялась, с сонным вниманием оглядела ее, потом тяжело рухнула обратно на диван.

— Хр-р…

С завистью отвернувшись от этого воплощения счастливейшей безмятежности, Алина, путаясь в полах халата, побрела в ванную, с тревогой думая о том, что принесет завтрашнее утро. Если б можно было не ложиться…

Если б можно было больше вообще никогда не спать!

В ванной горел свет, дверь была приоткрыта, и Алина, все еще погруженная в свои размышления, потянула за ручку, руководствуясь тем, что раз не заперто, значит можно. Возможно кто-то просто забыл выключить свет. Но в ванной обнаружился Виталий. Он, в одних только спортивных штанах, босиком, стоял возле раковины и вытирал полотенцем тщательно вымытую руку, на которой сейчас не было протеза, и она обрывалась сантиметров на десять выше запястья.

— Ой, извини, — смущенно бормотнула Алина навстречу его повернувшемуся мокрому лицу и качнулась обратно, успев уловить короткую вспышку, промелькнувшую в его зрачках. Ей вдруг подумалось, что Виталий — из тех людей, которые ненавидят жалость до хруста в зубах, постоянно готовых пресечь ее на корню. Но его жалеть было абсолютно не за что. Жалости он у нее не вызывал.

— Тебе сюда? Заходи, я уже закончил. Спать собираешься?

— Да. Хотела душ принять, — Алина зевнула, потом, перегнувшись, открыла горячую воду.

— Тебе помочь?

— В чем?

— Как в чем? Принять душ. Может, спинку помылить или еще там чего-нибудь?

Алина удивленно вздернула брови, уловив в его голосе насмешливо-игривые нотки, потом повернулась и чуть изогнулась, уперев правую руку ладонью в бок.

— Ты что же это, клеишься ко мне, что ли?

Виталий пожал плечами, вешая полотенце.

— Возможно. А ты против?

Она нахмурилась, потом отвернулась и включила душ.

— Как бы мне плохо ни было, я лекарств не принимаю. И сама ни для кого лекарством не буду, понял?! Я тебе не Маринка!

— Знаешь, — с отчетливым ехидством, смешанным с легким раздражением произнес Виталий за ее спиной, — меня поражает твоя изумительная способность извлекать из своей головы самую большую глупость, которая там в данный момент находится! Лекарства, больные собачки, единственные свидетели… Ты совершенно забыла, что, помимо всего, являешься еще и женщиной?!

— Я не женщина, — устало ответила она, не оборачиваясь. — Я глупое сочетание молекул, которое вот-вот рассыплется. У меня не идет из головы эта встреча, эти лица, эти взгляды… У меня не идет из головы Света. Они ведь убили ее — все равно, что взяли бы и просто застрелили — и то гуманней бы было!

— Аль, я тоже об этом все время думаю и лучше мне от этого не становится. Но так и свихнуться недолго, понимаешь? Я знаю, что завтра мы либо подцепим эту единственную ниточку, либо лишимся всякой надежды когда-либо что-то узнать… Но, в конце концов, это будет завтра!

— Недавно ты вел себя, как трагический герой, а теперь вдруг резко стал циником?! — Алина натянуто засмеялась, потом выпрямилась, разглядывая полку. — А геля для душа у тебя, конечно, нет. Как это так — у состоятельного мужчины нет геля для душа и пены для ванн?!..

— Ты нравишься мне.

Она чуть повернула голову и встретилась в зеркале с его взглядом, понять которого не смогла.

— Опять?

Виталий промолчал. От тугой струи горячей воды начал подниматься пар, по зеркалу поползла туманная дымка, медленно, но верно затягивая их отражения. Алина почувствовала на плече, с которого съехал халат, горячую твердую ладонь и вздрогнула от какого-то странного страха.

— Почему такой тон? Разве ты не этого хотела?

— Я хотела, чтобы меня помнили, — глухо ответила она и закрыла глаза, чувствуя, как на коже и волосах оседают крошечные капли влаги.

— А разве это не так?

— Нет, не так. Я хочу, чтобы помнили меня, а не только мое лицо. А так — нет лица, и человек не тот…

— Лица, лица… вечно лица, — Виталий вздохнул, потом его ладонь переползла ей на шею, большой палец осторожно огладил подбородок. Он наклонился, и она почувствовала на ухе его дыхание. — Ты слишком все усложняешь, Аля.

— А ты упрощаешь.

— Отнюдь. Я просто говорю то, что есть. Идеальных людей не существует, Аля. Людей нужно хотя бы пытаться понять. Люди очень сильно зависят от обстоятельств… Ты ведь могла оказаться совсем в другой роли, и чего бы тогда стоили все вот эти твои принципиальные высказывания? Все ведь могло бы быть наоборот. Тебе не приходило это в голову?

— Ничего бы не изменилось.

Она услышала далекий смешок, в котором было сочувствие.

— Нет, барышня, позвольте вам не поверить. Говорить легко — очень легко. Почувствовать — гораздо сложнее. Ты воображаешь себя духовно идеальной, Аля? Смотришь на нас, грешных, непостоянных, сбитых с толку с вершины своих принципов? Только, знаешь, на таких вершинах место только для одного человека.

Алина почувствовала, что ладонь соскользнула с ее шеи, и, открыв глаза, увидела перед собой слепое бельмо зеркала, покрытое плотной дымкой и ничего не отражающее, словно люди, смотревшие в него несколько секунд назад, просто исчезли. Вокруг клубился пар, становясь все более и более густым, и очертания предметов стали размытыми и призрачными. Внезапно она ощутила, что кроме нее в ванной больше никого нет, и ей вдруг стало страшно. Алина оглянулась, но кругом был только белый горячий туман, который лип к лицу, упорно лез в ноздри и в приоткрытый рот и склеивал ресницы. Она с трудом различила сквозь него приоткрытую на пол-ладони дверь. Круглые лампы на потолке окутались мутным размытым ореолом.

Она метнулась к ванне и закрутила кран, потом неистово замахала сдернутым с вешалки полотенцем, разгоняя пар. Шагнула к зеркалу, протянула к нему ладонь и вдруг застыла, едва-едва касаясь пальцами гладкой поверхности.

А что, если она действительно не проснулась?

Чье лицо сейчас взглянет на нее из зеркала? Вдруг у него будут зеленые глаза и медно-рыжие волосы? На какое-то мгновение Алина была почти уверена в этом и едва сдержалась, чтобы не отдернуть руку. Потом сжала губы, и ее ладонь проехалась по зеркалу, и из потянувшейся за ней серебристой полосы на нее посмотрели ее испуганные зеленовато-карие глаза. Она увидела ссадину на щеке, мокрые каштановые волосы, прилипшие ко лбу, а потом полоса снова затянулась плотной дымкой, и испуганные глаза исчезли. Алина снова протерла зеркало и снова посмотрела, как исчезает ее отражение, словно втягиваясь внутрь зеркала — зеркала, питающегося отражениями… Мысли у нее стали путаться, и она с ужасом поняла, что начинает утрачивать чувство реальности — настолько туго его нити переплелись с нитями сна. Где именно начинается одно и заканчивается другое? Где именно она сейчас находится? Был ли сейчас здесь Виталий или это ей привиделось? Может, это продолжают исполняться желания, и на самом деле…