Алина подождала, пока проедут машины, и перебежала через дорогу. До дома осталось всего несколько дворов. На всякий случай она быстро оглянулась — не крадется ли кто следом с дурными намерениями? Но никто не крался — следом шли только две пожилых женщины, свернувшие в первый же двор.
Она выбросила окурок и, поежившись, зашагала быстрее. Вдалеке прогрохотал поздний трамвай — скорее всего, шестнадцатый. Неподалеку в кустах урчали и страдальчески завывали коты, из глубины дворов то и дело доносились взрывы и взрывчики — кто-то старательно упражнялся с петардами, в последние годы ставших настоящим бедствием для тех, кто ценит спокойствие и личную безопасность. В одном из домов громко работал телевизор, крича голосом Стругачева:
— Где эта сволочь?!..
В другое время она бы улыбнулась, вспомнив эту сцену из «Особенностей национальной охоты», но не сейчас. В ней до сих пор все кипело от злости и обиды, причем Алина никак не могла понять, на кого злится больше — на Виталия или на саму себя. К этому примешивалось странное глухое отчаянье — с каждым часом она все больше осознавала, что рядом — совершенно чужой человек, которому глубоко безразличны все мысли, поступки, эмоции и порывы, упакованные в обертку из костей и плоти и все вместе называемые Алиной Сухановой. Безразличны, если только это не мешает делу.
И все сейчас по-другому, Алина — и жизнь другая, и мы другие. Я другой!
Слева потянулся высокий бетонный забор, ограждавший автостоянку, и Алина, покрутив головой по сторонам, шагнула на широкую дорогу. Машин не было видно, и она небрежно пошла наискосок, погруженная в свои мысли.
Когда она достигла середины выщербленной асфальтовой ленты, мрак, теснившийся в одном из ручейков узкой дворовой дороги вдруг ожил, открыв ослепительно яркие глаза автомобильных фар, раздался пронзительный визг колес, и на дорогу, заложив крутой вираж, вылетел пыльный светлый «рекорд» и, набирая скорость, целеустремленно помчался вперед. Длинные ослепительные лучи пронзили испуганно развернувшуюся человеческую фигуру, словно иглы зазевавшуюся бабочку.
Алина на мгновение оцепенела, тупо глядя на надвигающиеся слепящие огни и потеряв счет времени. Она сваляла дурака, отказавшись поехать вместе с Виталием. Господи, какого же она сваляла дурака! На мгновение в голове мелькнула нелепая мысль.
А может, так и лучше?
Развернувшись, она бестолково дернулась туда-сюда, словно кошка, оказавшаяся на пути стаи разъяренных псов, потом все же побежала в нужном направлении — не туда, где тянулся бетонный забор, а к тротуару, который сейчас казался очень далеким, словно противоположный берег Волги. Почему-то, она почти не сомневалась, что добежать не успеет.
Шума двигателя второй машины Алина не услышала и так и не поняла, откуда она взялась — скорее всего, вынырнула с противоположного конца двора. Она лишь успела увидеть летящие по встречной фары, а потом под ногами оказался тротуар. «Рекорд» с охотничьим азартом прыгнул следом, без труда перемахнув через низенький бордюр.
Мчавшаяся навстречу машина — старенький пыльный «москвич» — вдруг резко развернулась, отчаянно визжа шинами, и на развороте с грохотом врезалась в бок «рекорда». Алина с отчаянным криком бросила свое тело вперед и уже в полете почувствовала промчавшуюся совсем рядом волну теплого воздуха. Потом она ударилась об асфальт, от удара ее перекувыркнуло, и Алина замерла, оглушенная, инстинктивно прикрыв голову руками и чувствуя под щекой бугристый холод камня.
«Москвич» еще не успел набрать достаточную скорость, но удар-таки отбросил «рекорд» в сторону от намеченной цели, прилично смяв ему крыло. Пока «москвич» ошеломленно урчал двигателем, словно приходил в себя от собственной дерзости, «рекорд» проворно дал задний ход, выбираясь на обочину. Алина, приподняв голову, увидела это и проворно поползла в сторону от тротуара, цепляясь скрюченными пальцами за твердую землю, вломилась в кусты и застыла там, хрипло, со свистом дыша и глядя, как чуть не убившая ее машина разворачивается резким рывком. Потом «рекорд» мигнул фарами, словно издевательски подмаргивая на прощание, и с ревом помчался вниз по дороге, уходя в темноту, а сверху уже летел знакомый «лендровер», гоня перед собой полукруг яркого света. «Москвич» дернулся и начал неторопливо, даже как-то лениво выбираться с тротуара, со скрежетом волоча по асфальту полуоторванный бампер. Перед Алиной, сжавшейся под сомнительной защитой акациевых кустов, мелькнуло лицо водителя, и она изумленно открыла глаза. Это лицо она ожидала увидеть здесь меньше всего.
Джип притормозил рядом с «москвичом», и из него выскочил Виталий. Даже не взглянув в сторону помятой машины, он обмахнул взглядом пустой тротуар и темную чащу кустов за ним, потом закричал, и в его крике был отчетливый ужас.
— Аля!
Алина слабо пискнула из кустов и хрустнула ветвями. Виталий бросился к ней и извлек ее на слабый фарно-фонарный свет — исцарапанную, ободранную, залитую кровью, с сухими листьями и веточками в всклокоченных волосах. Он убрал волосы с ее лица, и на него глянули два испуганных глаза.
— Алюшка!.. ты… как?!.. чего?!.. живая?!..
У нее в груди что-то пискнуло, и она крепко обхватила его за шею руками и, дробно, мелко стуча зубами, уткнулась ему в плечо, размазывая по темной ткани плаща кровь из разодранной щеки. Виталий тоже обнимал ее — как-то суетливо, словно она рассыпалась на части, и он пытался удержать их все вместе. Потом замер, успокаивающе поглаживая ее спутанные волосы и глухо бормоча:
— …рыжик-рыжик… тише… все…
— В-в-в-в… — сказала Алина и еще глубже вжала лицо в его плечо. Ее продолжало колотить. Сейчас она не чувствовала боли — все заслоняло ни с чем не сравнимое ощущение ослепительного счастья, еще не до конца осознанного, — счастья продолжающейся жизни. Долей секунды позже защипала и запульсировала ободранная об асфальт щека, и она с трудом подавила накатившее желание засмеяться. Еще никогда она не испытывала радости от ссадин и царапин. Это было замечательно, что она могла чувствовать, как болит разодранная щека. Это было замечательно, что она может стоять на коленях и вжимать эту разодранную, но живую щеку в чужое плечо, а не лежать на дороге исковерканной окровавленной остывающей грудой. Алина вспомнила волну теплого воздуха, пронесшуюся совсем рядом, и сжалась в обнимающих ее руках. До сих пор ей казалось, что у смерти холодное дыхание. Лезвие, так реально полоснувшее ее по горлу там, было очень холодным.
Водитель «москвича» тем временем, выбрался наружу, все еще ошеломленно мотая головой, смахнул кровь с рассеченного лба, после чего торопливо принялся кое-как прилаживать на место бампер, постоянно настороженно оглядываясь по сторонам. С особой тревогой он смотрел в сторону жилых домов, в которых, несмотря на поздний час, светилось еще немало окон.
Справившись с бампером, он сделал шаг вперед, пьяно покачиваясь, потом резко произнес:
— Жаль нарушать вашу идиллию, но, блин, давайте все слезы-сопли потом! Линять надо! Наверняка кто-нибудь уже ментов вызвал… после такого грохота! Куда я теперь с такой проблемной тачкой?!..
Виталий осторожно приподнял Алину, которая тут же судорожно вцепилась в него, вдруг испугавшись, что если отпустит, то он сразу же исчезнет, и спаситель-«москвич» исчезнет тоже, а из полумрака уходящей вниз дороги выглянут бесшумно подкравшиеся глаза-фары безумного «рекорда», вернувшегося за своей добычей. Воробьев потянул ее вперед, заставив сделать несколько шагов, потом, наклонившись, подхватил на руки и понес к «лендроверу».
— Поезжай за нами, — бросил он на ходу водителю «москвича», наблюдавшему за ним с кривой усмешкой, утирая кровь, струящуюся из глубокой ссадины на лбу. — Я сейчас все устрою.
Тот кивнул, и спустя несколько секунд обе машины, развернувшись, укатили в сторону противоположную той, куда умчался помятый «рекорд».
* * *
Прижимая носовой платок к щеке, она внимательно смотрела на троих мужчин, беседующих возле больших железных ворот. Сигарета прыгала в ее пальцах, просыпая пепел ей на колени. На левом тонкая ткань брюк была продрана, и в прореху выглядывало ярко-красное пятно содранной кожи.
