…Когда я был в лесу, то слышал, как кричала какая-то женщина… то ли рядом… то ли у меня в голове… Она требовала, чтобы я кого-то отпустил… И еще я видел очки. Маленькие очки. На них была кровь…

Он вздрогнул и утверждающе кивнул своим воспоминаниям. Последние сомнения растворились, как соль в кипящей воде. Здесь жил тот самый Евсигнеев.

Когда ребенок, ушел, женщина вопросительно взглянула на Виталия.

— Как видите, можно! Очень даже можно! Врачи говорят — это неизлечимо… Она просто своим плачем помешала ему читать газету… — ее голос дрогнул. — Знаете, почему я вам это рассказываю? Когда вы сказали, что дело не в его жизни… у вас стали такие глаза… вы хотите с ним за что-то рассчитаться, правда? Может вы…

— Ирина Антоновна, — он слегка, успокаивающе коснулся ее руки, — не нужно делать таких уж мрачных предположений, но я вам честно скажу, что набить ему морду мне очень хочется.

— Да делайте с ним, что хотите! А коли пришибете эту погань — только спасибо скажу. Он нам всю жизнь изуродовал. Посмотрите на нее! Кто ее замуж теперь возьмет, кто любить будет?! Кроме меня теперь никто! — Ирина Антоновна надрывно, со всхлипом выдохнула. — Господи, а ведь когда-то и подумать нельзя было!.. Такой приличный парень был, архитектор, а потом… пошло-поехало, беспросветно! — она махнула рукой. — А как отсидел, так вообще озверел вконец! Скотина!

— За что он сидел? — спросил Виталий, чувствуя себя страшно неловко. Ему хотелось поскорее уйти из этой квартиры. Перед глазами все еще стояло подергивающееся, кивающее лицо худой, испуганно-печальной девочки, получившей двойку по географии.

— Дружка какого-то своего прибил по пьяни. Потому я и подумала, что вы из милиции — может, проверяете чего или опять он кого-нибудь… Его забрали, когда Катьке четыре было… Извините, я сейчас, — Ирина Антоновна убежала на кухню, но почти сразу же вернулась.

— У меня борщ на плите, — горделиво пояснила она, вытирая мокрые руки кухонным полотенцем. — На настоящем мясном бульоне — не на всяких там кубиках. Редко удается такой сделать — мясо по таким занебесным ценам продают…

— Скажите, как мне найти вашего бывшего мужа, — быстро спросил Виталий, сделав ударение на слове «бывший». Ирина Антоновна пожала плечами.

— Честно говоря, не знаю. Может, он в свой Валдай вернулся. У него мать там живет… хотя сколько мы были женаты, он о ней почти и не вспоминал. Одна знакомая говорила мне, что вроде как он в какой-то строительной фирме — то ли охранником, то ли сторожем… Но это давно было.

— А название? — Виталий взглянул на колыхнувшуюся бамбуковую занавеску, за которой блеснули линзы очков. — Вы не помните название этой фирмы?

Ирина Антоновна безразлично пожала плечами.

— Точно не скажу… я ведь и не интересовалась, случайно узнала. Слово какое-то… вроде французского… Шампиньон… папильон…

— Может быть, «Модильон»? — спросил Виталий, порывшись в той части своей памяти, в которой завалялось определенное количество архитектурных терминов. Женщина задумалась, потом кивнула.

— Да, кажется так.

Виталий схватил ее за запястье и с энтузиазмом потряс.

— Спасибо! Большое спасибо! Вы мне очень помогли!

Он вытащил из кармана бумажник, открыл его и, придерживая правой рукой, вытащил несколько купюр. Ирина Антоновна следила за его действиями с недоумением, когда же купюры были протянуты в ее сторону, сделала попытку возмутиться.

— Что это еще значит?! Мы не нищие, в подачках не нуждаемся!

— А кто говорит, что это подачка?! — изумился Виталий. Его рука с деньгами ловко обогнула ее протестующе машущие руки, извернулась, нырнула в карман ее халата и тут же выскользнула наружу — уже без денег. — Это оплата. Информация — тоже товар. Вы мне дали информацию, я за нее заплатил — вот и все.

— Но… — вяло начала было она, но Виталий быстро скользнул к двери и отворил ее, ничего больше не слушая. Потом обернулся. За шелестящей бамбуковой занавеской покачивались, поблескивая, толстые линзы очков, обращенные на него. Ирина Антоновна задумчиво смотрела на измятые купюры, лежащие на ее влажной распаренной ладони.

— До свидания, — проговорил Воробьев и поскорей прикрыл за собой дверь.

Через минуту он плюхнулся на сиденье своего «лендровера», крутанул ключ в замке зажигания, но еще с минуту молча сидел, глядя сквозь лобовое стекло на одно из окон пятиэтажки, и на какое-то мгновение ему показалось, что из окна на него тоже смотрят, беспрестанно кивая и блестя очками. Потом Виталий вытащил телефон и неожиданно понял, что если Евсигнеев действительно до сих пор работает в «Модильоне», то на встречу с ним придется взять Алину, хотя ему этого очень не хотелось. Но он опасался, что если поедет один, то Евсигнеев до завтра может и не дожить.

В этот момент телефон зазвонил.

Жора, совершенно выведенный из душевного равновесия фантастическим визитом друзей по сну, сидел и тускло смотрел на журчащий на экране монитора водопадик. Работы на сегодня у него хватало, кроме того, следовало хоть как-то осмыслить материал для предстоявшего в понедельник зачета и сразиться с защитой перезаписи очередной добытой интереснейшей стратегички, но недавний энтузиазм теперь превратился в глубочайшее отвращение. Чтобы отвлечься, он запустил любимых «Героев», собрал войско и отправился давать дрозда соседу с зеленым флагом — боевому магу порядка. Он как раз добивал вражеских драконьих големов, когда дверь в комнату отворилась и заглянула мать — высокая худощавая женщина с еще красивым холодным лицом и отстраненно-задумчивыми учеными глазами.

— Ты дома? А почему мне дверь не открыл — я звоню, звоню…

— Не слышал.

Вершинина недовольно посмотрела на согбенную спину сына, сидящего перед компьютером, потом потянула носом и нахмурилась.

— Ты опять накурил?! Жора, я же просила — не курить в комнате! И вообще — когда ты бросишь эту отвратительную привычку. С твоим здоровьем только курить!

— Нормальное у меня здоровье! — проворчал Жора, с удовольствием наблюдая, как осыпаются драконьи големы. — Мам, прекращай уже, а! Я не маленький. Сам как-нибудь разберусь! Надоело, ей богу!

— Нет уж! Я все еще твоя мать и я должна за тобой следить! Пока я не найду тебе умную порядочную девушку, которая будет делать это за меня!

— До сих пор все девушки, который ты находила, очень мало походили на девушек в хорошем смысле этого слова, — заметил Жора, поморщившись. — Сколько раз повторять, что уж кого кого, а девушку я себе сам найду! А то… та последняя, Мила, лицом напоминала плохо обтесанный топором пень!

— Зато она из хорошей семьи! — возмутилась Клара Петровна. — В консерватории учится! Три языка знает! А ты, обалдуй, ей такое…

— У-у-у! — сказал Жора, хватаясь за голову. — Мам, уйди, а?! Мне сейчас ни до консерваторий, ни до языков.

— Ты нездоров?! — тут же встревожилась она. Жора яростно замотал головой.

— Мама, я здоров. Но я сделаюсь нездоровым, если меня сию секунду не оставят в исключительном одиночестве!

Клара Антоновна удивленно посмотрела на него.

— Жора, ты ведешь себя очень странно. Наверное, ты переутомился. Много работаешь, а тебе ведь следовало бы заниматься! Иначе тебя могут отчислить. Один раз это уже чуть не случилось. У меня сейчас очень много работы, через неделю конгресс, швейцарцы приезжают, и ты должен понять, что мне будет очень трудно изыскать время, чтобы заниматься утряской этого вопроса.

— А ты не занимайся! — буркнул Жора. — Отчислят — пойду в армию!

Глаза Клары Петровны стали испуганно-круглыми.

— И думать забудь! Чтобы я отпустила кого-нибудь из своих сыновей в армию?! Не будет этого!

— Да? Вот и Кольку ты не отпустила! — Жора откинулся на спинку стула и посмотрел на нее почти зло. — А уж вот его как раз следовало туда засунуть — может, тогда не был бы таким безответственным дебилом!

— Не смей так говорить о брате!

— О брате! — Вершинин фыркнул и вернулся к созерцанию поля битвы.