— Он что, псих? Как же это сравнивать можно — она и ты?

Она наставительно-умудренно посмотрела на него.

— А вот, видно, подходят друг к другу. Не ссориться же с ней из-за этого.

— Ты думаешь?

— А чего? — Она махнула рукой. — Все это фигня. — Она задорно вскинула голову. — Мужчины приходят и уходят, а подруги остаются.

Он крутанул головой.

— Ты, наверно, хорошая подруга для своих подруг.

— Угу. — Она, словно ожидая этого, кивнула. — Я везде, где работала, у меня везде друзья оставались. До сих пор звонят, приходят. — Она, растрогавшись при воспоминании, повернулась, глядя куда-то вдаль. — В той квартире, где я дворником была, там особенно классно было. Такая компания подобралась, по утрам все дворниками работали, а днем всякие там художники, кто-то еще там учился. У меня там все друзья перебывали. Та подруга, которая замуж выходит, тоже там жила, я ее туда с Профсоюзной перетащила. — Она, словно вспоминая что-то, пряча глаза, хихикнула.

— Я ее сегодня к восьми к себе звала, вчера еще договаривались, сейчас, небось, уже весь палец себе там отдавила, на звонок нажимая.

— А чего ж ты так?

— Чего… — Она с каким-то странным выражением посмотрела на него. — С тобой встречаться пошла. — Она, вновь перескочив на свои воспоминания, страстно помотала головой. — Когда дом ломать стали, до слез жалко было — так не хотелось уезжать. — Словно что-то мгновенно решив для себя, она как-то просто-утвердительно кивнула.

— Мы сегодня с тобой туда сходим. Я уж год там не была, хоть поглядеть, как там теперь и что.

Он с недоумением посмотрел на нее.

— А это разве недалеко?

— Угу. Десять минут отсюда. Я ведь в этом районе два года жила. И в этом баре мы с девчонками сколько раз бывали. Я прямо обалдела, как ты меня сегодня в этот бар позвал.

Она, сжимая стакан, с лучистой улыбкой, широко раскрытыми повлажневшими глазами посмотрела на него.

Секунду он смотрел в ее глаза. Вновь охваченный каким-то странным чувством, что все, что бы ни было сейчас сказано, не имеет никакого значения, бездумно-легко он качнулся вперед, глядя куда-то сквозь нее.

— Я никогда не работал в молодежной компании. Как в институт распределился, сразу в компанию таких зубров попал, всем лет по пятьдесят, отставные военные. Лаборатория закрытая, все сидят за своими столами, гробовая тишина, за весь день никто слова не проронит. Я человек не особо общительный, но иногда до того доходило, что подсаживался к своему начальнику обсудить какой-нибудь абсолютно ясный для меня вопрос, лишь бы человеческий голос услышать. Институт режимный, все двери на кодовых замках, за весь день не с кем словом перемолвиться. И так все годы.

Он вновь поймал ее взгляд.

— Представляешь?

Сияюще глядя на него, она радостно помотала головой.

— Не-а.

— Ну и слава богу. — Чувствуя, что она чего-то ждет, он с готовностью взглянул на нее. — Ну что, сейчас пойдем?

Она кивнула.

— Можно и сейчас. Но это не обязательно, ты не гони. Я просто давно уже туда хотела, но это без проблем, ты не торопись. Можно и еще немного здесь посидеть. — Она хитро посмотрела на него. — Если ты еще мартини закажешь.

Им принесли еще мартини.

Перескакивая с одного на другое, они проговорили еще несколько минут. Подозвав официанта, он расплатился, она взяла свои цветы и сумку, и они вышли на улицу. С поголубевшими от весеннего неба глазами, ожидая, пока проедут машины, она на секунду повернулась к нему.

— Тут недалеко, минут десять от силы. Вечер классный, в такую погоду лучше всего гулять. И район тут классный, сейчас увидишь, какие дома красивые.

Он кивнул.

— Мы будем целоваться в подъезде.

— А мы и идем почти в подъезд. — Бесстрастно кивнув на эту фразу, которую он, внутренне напрягшись, пустил как пробный шар, она вновь заблестевшими глазами посмотрела на него. — Тут улочки узкие, ребята, у кого машины были, их всегда здесь оставляли, там так узко, что двум машинам не разъехаться. Я этим путем каждый раз домой ходила.

Переждав наплыв машин, они перешли улицу. Пройдя несколькими переулками, зажатыми между старых, мрачно-затейливых зданий, они вышли к маленькому перекрестку, где на углу стоял обшарпанный остов трехэтажного, без украшений здания. Окна без рам и стекол зияли пустотой, внутренние переборки были разрушены, от дома остались лишь стены и крыша. Запрокинув голову, она несколько секунд стояла неподвижно, глядя на верхний этаж, сжимая пальцами натянутый ремешок висевшей на плече сумки. Словно вспомнив о его присутствии, она обернулась к нему.

— Вон мои окна. — В глазах ее на секунду блеснули слезы. Отвернувшись, она пошла по переулку в сторону скверика. Он двинулся за ней. Остановившись у детской песочницы с грибком, она расстегнула сумку, шаря в поисках сигарет, и, не найдя их и закрыв сумку, потерянно-ясными глазами посмотрела на него. — Я здесь два года жила. — Сказав это и словно забыв о нем, она, повернувшись, посмотрела куда-то в сторону.

Шагнув к ней и притянув за плечи, он стал целовать ее. Не противясь ему и даже слегка касаясь его руками, словно безучастно позволяя ему делать это, она смотрела куда-то вверх, не отталкивая его, но переживая что-то свое, чувствами не присоединяясь к нему. Подождав, пока он отстранился от нее, она снова раскрыла сумку, шаря в ней и перебирая ее беспорядочное содержимое.

— Сигареты на столе забыла. — Он с готовностью посмотрел на нее.

— Пойдем купим?

Она махнула рукой.

— Не надо.

Повернувшись, она пошла через детскую площадку, ничего не сказав ему, не жестом, скорее мягким поворотом тела соглашаясь, чтобы он следовал за ней. Невольно отстав на секунду, глядя на ее широкие круглые икры, он догнал ее. Подняв голову, она словно с обидой оглядела скверик.

— Моей любимой собаки нет.

— Собаки?

— Ну да. Вернее, я у нее была любимая. — Она влажно блестящими глазами посмотрела вверх. — У меня шуба была, старая, енотовая, рыжая. А у комендантши собака была, тоже рыжая. Она была как моя шуба. Когда я в шубе подметать выходила, она от меня балдела, всюду за мной как привязанная ходила. Когда я как-то раз домой поехала, всю дорогу до вокзала со мной пробежала, хотела со мной на Профсоюзную ехать. Я ей в вокзальном буфете две палки колбасы скормила, она от нее забалдела, тогда только согласилась остаться. Вот я пришла, а ее нет.

Он кивнул.

— Она, наверно, воспринимала тебя как вожака стаи.

— Ни фига она меня не воспринимала. То есть воспринимала, пока я была в шубе, а летом и облаять могла. — Она покрутила головой. — Ладно, все это фигня.

Выйдя из скверика, они прошли между старинными домами. Впереди, в просвете переулка показалась улица с несущимися машинами. Посветлевшими глазами, уже улыбаясь, она с комической обидой посмотрела перед собой.

— А шубу эту я как-то Патрикеевой поносить дала, это моя подруга, на один день одолжила всего. Так эта собака сразу за ней увязалась. Вот проститутка.

Переживая вместе с ней, желая ее посмешить, он непонимающе посмотрел на нее.

— Кто, Патрикеева?

— Да нет, эта Жулька. — Она с затаенно-озорной улыбкой спрятала глаза. — Патрикеева-то само собой. Подожди. — На секунду остановившись, запрыгав на одной ноге, поправляя подогнувшийся задник туфли, она схватила его за плечо. Распрямившись, она взяла его под руку. Они снова пошли вместе. Внутренне вздрогнув за ту секунду, пока он видел ее подогнутую полную ногу, он, скосив глаза, посмотрел на ее безмятежно-курносый, с припухлыми губами профиль. Пройдя переулком, они вышли на проспект. Высвобождено оглянувшись под наплывом ветра, шевельнувшего ее волосы, она вскинула голову, просветленно глядя на горящие заходящим солнцем окна и крыши домов.

— Сколько здесь жила, до сих пор к этой красоте привыкнуть не могу. Просто сердце вздрагивает, так красиво. Я но этому проспекту больше всего гулять любила. — Она перевела на него взгляд. Секунду они смотрели друг другу в глаза. Словно что-то видя, угадывая в нем, радостно выводя его из погруженного в нее состояния, она пощелкала пальцами перед его лицом. — Ку-ку. Мне сигареты купить надо.