Сергей мрачно покивал.

— Вы с них еще плату за просмотр возьмите.

— Ну, это уж ты сам. У меня тут своя головная боль — с бумагами бы разгрестись.

— Стоящая конференция?

— Денег много вгрохали.

— А по сути?

— А по сути… А по сути — говно на парашюте. Чего спрашиваешь, не знаешь, как это бывает, что ли?

— Да знаю…

— Ну так чего тогда. — Червенев, морщась, посмотрел в окно. — Обычная конференция, век бы их не видеть. Доклад Игнатьев будет делать — второй зам. Щеки надувать, выменем трещать, рассказывать, какие мы инвестиционно привлекательные. С инвестициями сейчас хреново — в производство хрен кто вложит. Некоторые выкручиваются, правда. У меня вон на прошлой неделе директор Хабаровского радиозавода был, у него японцы из какой-то кинокомпании на две недели сборочные цеха арендовали недореконстуированные — фильм снимали про Годзиллу. Антураж, сказали, больно подходящий. Ну да на всех заводах так не сделаешь, конечно. Никаких Годзилл не хватит.

Сергей усмехнулся.

— Им бы на Химкинский антенный заглянуть, где шесть цехов в незавершенке. Еще лучше снять можно было бы.

Червенев эпически покивал.

— Там — да. Но там какой Годзилла. «Гибель Японии», не меньше. — Он, помрачнев, поморщился. — Да, вот такое кино. Сейчас плачутся все. А семь лет назад — кто экономической самостоятельности требовал? Раздухарились все тогда. Министерство, мол, к ядреной фене. А теперь? Что, рады? Сделай, говорит, чтоб у меня член до пола доставал — тот проснулся, а у него ноги короткие. Вот и радуемся теперь. Гибель Японии, одно слово.

Червенев раздосадовано замолчал.

Сергей улыбнулся.

— Ничего. Идеи микадо восторжествуют. Священный ветер наполнит белым шелестом сады цветущей вишни, и солнце Ниппона взойдет вновь.

— Веселишься? Ну веселись. Был бы я молодой, как ты, тоже б веселился, а вернее сказать, послал бы все на хер, ну да теперь-то уж чего там, жизнь под уклон пошла, до пенсии бы дотянуть. — Он устало вздохнул. — Ладно, хватит политонанизмом заниматься, все равно не поможет. Дело делать пора. — Он решительным жестом собрал в стопку разбросанные по столу бумаги. — Ну что? Вроде бы мы с тобой все, что могли, обкашляли, теперь понедельника ждать надо. На том и порешим. Ты сейчас — обратно в институт?

Сергей подумал.

— Да нет, наверно смысла нет. Впрочем, не знаю. Позвонить надо.

— Ну смотри. Андрею привет передай. — Он, прищурившись, посмотрел куда-то вдаль. — Мудаки вы с ним оба, ежели честно сказать. Обо мне вспоминаете, только когда жареный петух в темя клюнет. Нет чтобы понять, что старый чиновник может такой навар организовать, что вам и не снилось. Подумаешь, ты заказ на сорок миллионов получил — радости полные штаны. Ежели б вы меня на все сто процентов использовали — давно два раза по столько иметь бы могли. Даже сейчас, если мои возможности с умом употребить, без перерыва можно было бы обналичку гнать — худо-бедно, нас все же финансируют. И вам польза, и мне. Я ведь тоже не всякому доверюсь, а то бегают тут мимо всякие — из молодых, да ранних — хрен их знает, какие у них на заднице клейма стоят. А вы с Андреем все ждете чего-то. Ну да как знаете.

— Червенев махнул рукой.

Сергей дипломатично отвел глаза.

— Есть проблемы. Но — будем работать.

— Вот-вот, поработайте. Давно пора. А то все ушами хлопаете, смотрите, как деньги мимо плывут.

Червенев достал ручку.

— Ну что, значит, на конференцию не останешься? Ну тогда время ставлю — тринадцать тридцать пять. — Он посмотрел на часы. — Тебе хорошо, сейчас на свежем воздухе окажешься, а мне тут еще три часа штаны напрягать, всякую херню слушать. Хорошо, хоть потом по-людски сделали — работа в секциях начнется. — Словно внезапно озабоченный какой-то мыслью, он с надеждой взглянул на Сергея. — Слушай, у тебя ноги молодые, может, сбегаешь мне за бутылкой — а то я с утра не запасся, а после заседания как пойдешь, уже люди будут, неудобно. Я-то сейчас хромой. А? Тут «Три семерки» рядом — всего-то делов. Я тебе и денег дам. А то мне ж в секциях работать.

Сергей кивнул.

— Как скажете. Если надо, сделаем, конечно. А то и вправду — работа в секциях не заладится.

Червенев, приободрившись, выставил ладонь.

— Будь спокоен. Чтоб я работу в секциях завалил — никогда такого не было. За то и ценим начальством. — Благодарно засуетившись, он вытащил деньги. — Вот спасибо, выручил. Две «Пшеничных» и две «Московских» возьми. Придешь — прямо в шкаф поставь, меня уже не будет. Я первую дверь не буду запирать. Лады?

— Лады.

— Ну, до понедельника.

Они пожали друг другу руки. Сергей сунул пропуск в карман и вышел в коридор.

Пусто и тихо. Смятые ковровые дорожки и полумрак. Сергей секунду постоял в задумчивости. Двери соседних кабинетов казались наглухо закрытыми, ряд неоновых трубок под потолком перешел на мигание на манер дискотечного стробоскопа. Пытаясь сообразить, где могут находиться эти «Три семерки», о которых Червенев сказал как о чем-то, чье местонахождение должно быть известно всем и каждому, Сергей двинулся в сторону лифта. На такой же пустой лестничной площадке кнопка лифта горела грязно-красным светом. Лифт болтался между этажами здания, а может, его просто угнали. Прислушавшись к доносившимся из шахты звукам и не услышав ничего обнадеживающего, Сергей стал медленно спускаться по широким волнистым ступеням. Волею обстоятельств рабочий день его был, скорее всего, закончен. Возвращаться в институт было поздновато, да и не очень-то хотелось, разговор же с Червеневым не прояснил практически ничего. Подтвердилась версия с расхищением бюджетных средств, но самое существенное — на каких условиях власть предержащие намеревались использовать их предприятие и почему выбор пал именно на них — оставалось неясным. Ясно тем не менее было, что с понедельника должна была начаться если не новая жизнь, то по крайней мере некая новая история, чреватая большими головными болями и, возможно, большими деньгами. Радости само по себе это не сулило, но это была его жизнь. В каком-то смысле, впрочем, это было возвращением на круги своя. Спускаясь по лестнице, Сергей размышлял о путях отечественного бизнеса и о том, какими способами можно заработать крупные деньги в отечественных условиях. Массовых попыток на его памяти было три. Первой и самой давней, имевшей место еще в период угара перестройки, была перепродажа компьютеров. Поветрие было всеобщим. Честные советские служащие, одуревшие от безделья в своих конторах, вдруг стали хвататься за телефоны и вести долгие таинственные переговоры порой с совершенно неожиданными людьми, пересыпая их терминами «откат», «боковик», «белая сборка» и «желтая сборка». Шизофрения окончилась быстро, не оставив заметных следов. Следующим поветрием, уже не столь массовым, были биржи. Это общественное движение затронуло уже и их с Андреем и выразилось в том, что, поддавшись массовому психозу и не вполне понимая, что они делают, они купили брокерское место на одной из бирж, торговавших радиокомпонентами, наняв для этой деятельности одного несостоявшегося комсомольского активиста. Как-то забежав по своим делам в здание Радиопрома, где эта биржа помещалась, Сергей из любопытства посетил торги. В большом зале, имевшем вид амфитеатра, распорядитель торжеств со сцены выкрикивал названия лотов, а разношерстная брокерская аудитория тягостно слушала. Ровным счетом ничего не происходило. Атмосфера была невнятно-заторможенной и напоминала профсоюзное собрание на какой-нибудь покрытой плесенью провинциальной фабрике, безнадежно провалившей квартальный план. Казалось, вот-вот начнется обсуждение вопроса о соцстраховских путевках или распределение участков под огороды. Большинство бирж тихо скончалось, к большому облегчению брокеров, за исключением двух фондовых, через которые стали вести дела зарубежные операторы. Следующим поветрием стали различные финансовые пирамиды, явившиеся широкой публике в овечьих шкурах общенародных инвестиционных фондов, по итогам своей деятельности заставившие вспомнить старые слова о немногих, которым обязаны очень многие. Со временем кончилось и это. Эпоха предпринимательского примитивизма и исканий пришла к логическому концу, и в общественном бытии и сознании утвердился единственно надежный и выдержавший испытание временем способ делания денег — расхищение бюджетных средств. На практике это означало перераспределение между субъектами бизнеса налоговых поступлений, но идее с этих же субъектов бизнеса и взимавшихся, — принцип, который по сути своей хотя и находился в противоречии с законом сохранения энергии, однако в стране неограниченных энергоресурсов смотрелся вполне естественно и, вероятно, вообще был единственно возможным. Обналичка через несколько промежуточных звеньев была лишь одним из множества путей реализации этого принципа, при этом наиболее простым и удобным для чиновничества и потому наиболее популярным. Формальное прикрытие для нее требовалось минимальное. Подумав об этом, Сергей пожалел, что не попросил у Червенева договор о сбросе семи с половиной миллионов, заботливо подготовленный для него министерством, чтобы посмотреть, что именно касательно содержания якобы выполнявшихся работ было туда вписано. Обычно в договорах подобного рода в графе «Предмет работ» повсеместно было принято писать «Маркетинговые исследования». Это было общепринятой практикой. Какие-то данные о договорах такого рода с указанием объемов переводимых средств, вероятно, попали в официальные статистические сводки, что дало основание различным либеральным экономистам и аналитическим центрам объявить маркетинговые исследования одной из наиболее перспективных и динамично развивающихся отраслей отечественного бизнеса. Vae victis.[1] Сергей вздохнул. Глубокомысленные размышления его кончились с последним маршем лестницы, пора было думать о дне насущном. Согласно уговору, надо было позвонить Андрею. Подойдя к гранитной нише гардероба, пустовавшего ввиду наступления весеннего времени, он достал мобильный телефон. Ожидая, пока Андрей отзовется, он присел на стул, стоявший рядом.