Братья чудовищно обошлись с предателем, о чем в монастыре хорошо помнили и по сей день: от его тела отрезали маленькие куски плоти, поджаривали и скармливали их самому несчастному, пока он не умер. Эту пытку придумали в Ватикане и использовали во времена Инквизиции, поэтому было правильно, что прислужник Папы погибнет так, как придумали предыдущие Папы.
Ужас, покровом своим окутавший весь орден, призван был останавливать тех, кому могло прийти в голову сменить свою приверженность Избранным Братьям на верность Риму. С тех времен старинное наказание стало для предателей обычным.
Грегори остановился и нагнулся, чтобы вытряхнуть камешек, попавший в сандалию. Потом нахмурился.
Священник знал, что среди них есть предатель. Найти его будет нелегко. За время борьбы с Братьями, начавшейся в XVIII столетии, люди в Ватикане стали искусны и хитры. Церковь за это время разжирела и утратила ориентиры, заменила истинную веру иконами и ликами святых. Братья возглавили движение иконоборцев — и проиграли. За эту борьбу в 1378 году после Великого Раскола Братьев отлучили от церкви; именно тогда при финансовой поддержке мощных политических противников церкви они поселились на этой вилле около озера Комо, у подножия итальянских Альп. Им приходилось бороться и физически, и духовно.
Только дикие горы и озеро защищали Братьев от налетов дьявольских варваров из Ватикана. Но даже этот Сатана, Папа Римский, не смог их уничтожить. При дворах всех крупных королевств у Братьев были верные люди — даже дома у самого Папы. Это Братья свергли Сильвестра II[20] и ввели в должность Папу Григория,[21] покровителя Братьев. Он был почти идеальным Папой, только нарушил данные Братьям обещания. Те на руках внесли его в Рим, а он потом от них отвернулся, поэтому они объединились с Генрихом IV[22] и свергли его, но за них был Климент III.[23]
Так все и шло, с горечью думал Грегори, продолжая путь по длинной дорожке. Папы карабкались наверх по плечам Братьев, а позже начинали их уничтожать, ибо власть Братьев была велика. Это именно так, признал он, подходя к дому для гостей. Своим влиянием они могли воздвигнуть Папу и могли свергнуть его. Но им никогда не удавалось продержаться у власти достаточно долго, чтобы сменить курс Церкви, вернуть ее на истинный путь. Положение дел, подумал Грегори с еле заметной улыбкой, переменится после заключения сделки. Тогда Великий Раскол станет лишь коротенькой фразой в книге истории.
У каменной лестницы, ведущей в гостевой дом, Грегори повернулся и посмотрел на яркое чистое небо над озером, на игру солнца и теней на крутых склонах, обточенных ледниками. Таких дней скоро станет немного. Лето перейдет в осень, и озеро подернется туманом.
Как только Грегори разберется с Вэнсом Эриксоном, из его жизни исчезнут все облака, ни один враг против него не выстоит. Нет, мистер Эриксон, подумал он, отыскивая ключи от железных ворот гостевого дома, я насчет тебя ошибся. Не стоило пытаться привозить тебя. Надо было убить на месте. Я тебя недооценил тогда, а мои братья недооценили тебя вчера. Но я о тебе позабочусь. Вот увидишь. Ты не можешь убегать от меня вечно.
Он нашел нужный ключ и вставил его в новый блестящий бронзовый засов, встроенный в древнюю железную решетку. Войдя в огромную деревянную дверь, он тихо постоял в проходе, прислушиваясь к звукам. Вверху пощелкивала клавиатура.
— Профессор Тоси! — позвал Грегори. Звуки стихли. — Можно я вас ненадолго отвлеку?
Вэнс прислонил голову к прохладному оконному стеклу купе первого класса; поезд поднимался из влажных низин, окружающих Милан, к более прохладным подножиям Альп. В это время года на Комо восхитительно — любимое место отдыха измученных жарой ломбардцев.
Когда поезд въехал в один из многочисленных тоннелей, Вэнс закрыл глаза. Хорошо бы просто ехать туда, чтобы расслабиться. Но приходится бежать от… он даже не знал, от кого. Вчера его пытались убить, и у ник почти получилось. Если бы не его профессиональный телохранитель, Вэнс бы, как и сам громила, погиб. На нем поставили метку — он был последним живым человеком, читавшим дневник де Беатиса.
Поезд снова вырвался на свет и Вэнс открыл глаза. Густая зеленая листва проносилась мимо окна, сливаясь на большой скорости в сплошные мазки. Если поезд не опоздает, они приедут в Комо через пятнадцать минут, в 15: 45. Путешествие из Милана длилось всего час, но у Вэнса было такое ощущение, будто он непрерывно ездит на поездах со вчерашнего дня. Ему не хотелось рисковать, возвращаясь в отель, поэтому он доехал на метро до главного вокзала Милана, где купил билет на ближайший поезд. На нем доехал до Рима. Там купил билет до Империи на лигурийском побережье. Оттуда — до Генуи и назад в Милан, несколько раз менял такси, чтобы понять, не преследуют ли его. Вэнс твердил себе, что в движущуюся мишень попасть сложнее. Пока эта мишень не устанет и не начнет ошибаться.
В Генуе Эриксон сделал четыре телефонных звонка. Во-первых, оставил сообщение для миланской полиции: сказал, что решил выехать из города на природу; затем позвонил в отель и сообщил, что комната ему понадобится дольше, чем он предполагал, и попросил убирать там каждый день. На третий звонок ушло больше времени. Он звонил Харрисону Кингзбери. Секретарь сообщила Вэнсу, что хозяин уехал из города в очередную длительную поездку, которая завершится в Турине через две недели: он должен подписать договор с итальянским нефтеперегонным заводом, купленным «КонПаКо». Передать ли ему что-нибудь? — спросила женщина. Вэнс разочарованно ответил, что не надо, он перезвонит. Четвертый звонок был в номер Сюзанны Сторм. Ее не было. Он оставил портье сообщение: «Пожалуйста, передайте мисс Сторм, что я прошу прощения».
Прощения? Эриксон вспомнил резкую сцену в ресторане. Да, подумал он. Возможно, я должен перед ней извиниться. Нет… Не возможно, а точно.
Конечно, Жюль, я неимоверно крут. Эриксон рассмеялся, закрыл глаза и запрокинул голову, пытаясь прогнать из головы усталость, избавиться от мрачного гложущего напряжения, сковавшего шею. Комо — единственный правильный выбор. Семейная вилла Каицци, где раньше хранился Кодекс Кингзбери, располагалась у озера, милях в трех от Белладжио. В одном непонятном абзаце дневника де Беатиса тоже упоминалось Комо, но мимоходом, и ничего нельзя было понять. Секретарь кардинала составил дневник за двести лет до того, как Каицци построили эту виллу, и за триста лет до того, как они приобрели Кодекс, связи здесь быть не могло. Вэнс жалел, что у него нет с собой копии дневника — его память на детали была не идеальна, — но он не хотел рисковать и возвращаться в отель, чтобы достать дневник из сейфа. Возможно, де Беатис приезжал на Комо отдыхать, подумал Вэнс, — как и многие другие, от Леонардо до Наполеона I, Браманте, Максимилиана[24] и остальной европейской элиты. Отдыхать; других причин у них быть не могло. Абзац о Комо не был особенно длинным и значительным, и как Вэнс ни старался, вспомнить его не удавалось.
Когда поезд наконец подъехал к Комо, вместе с Вэнсом вышла горстка пассажиров: пожилая пара с охапками ярких коробок и пакетов, двое мужчин в чистых отглаженных костюмах — видимо, бизнесмены, — и пестрая группа всклокоченных студентов с огромными рюкзаками и спальными мешками. Бизнесмены сразу же напра вились к такси; пожилую пару встретили молодые мужчина и женщина; а юные туристы двинулись к информационной будке. Остановившись у автобусной остановки, Вэнс внимательно осмотрелся, разглядывая прохожих. Никто не обратил на него слишком пристального внимания? Там, под пиджаком, нет пистолета? А в той сумке? В какой-то мере он посмеивался над собственной осторожностью, но в основном уже принял роль жертвы, понимая, что это смертельная игра, и проигравшего жестоко наказывают.
