Став серьезным, Брюс настаивал на ответе:

— Так ты все-таки рассказала? Ты сделала это? Так как же, Джойс?

— О господи! Ну на каком основании ты требуешь от меня отчета? Какое у тебя на это право?

— Я не требую от тебя отчета, Джойс. Более того, я предлагаю тебе кучу денег за то, чтобы ты согласилась сделать соответствующее заявление.

— Никогда! Слышишь? Никогда!

— Подумай хорошенько, детка. Посоветуйся…

— И с кем, по-твоему, я должна посоветоваться?

— Не знаю, — ответил Брюс Мелвин. — Действительно не знаю. Может быть, с твоей подушкой.

— Видишь ли, Брюс, я не продаюсь. У меня нет цены. Ты чего-то недопонимаешь.

— Подожди, подожди. Пойми, кто-то прячется за тобой. И ты знаешь, о ком идет речь, и пытаешься защитить этого человека. Но вам это не удастся: ни тебе, ни ему. Уж поверь мне на слово. Я пойду до последнего и все-таки отправлю его в камеру, на гильотину, к самому дьяволу в пекло…

Говоря это, Брюс Мелвин мало-помалу повышал голос. В результате вначале ближайшие соседи, а затем и практически все посетители ресторана стали обращать внимание на происходящее за их столиком.

Страшно побледнев и нервно дрожа, Джойс поднялась.

— Прости, — стараясь оставаться спокойной, сказала она. — Мне нужно идти.

— Подожди!

Поднявшись во весь рост, он схватил ее за руку с такой силой, что она даже вскрикнула. Затем, не говоря ни слова, Брюс потянул ее за собой на улицу. При этом он не обращал ни малейшего внимания на любопытство окружающих.

— Будь прокляты все журналисты в этом мире! Ты слышишь? — прорычал он, встряхивая Джойс за плечи.

— Немедленно отпусти меня! — потребовала Джойс со слезами на глазах.

Не желая допустить скандала, к ним приблизился швейцар клуба, одетый как генерал неизвестного рода войск или как склонный к военным забавам принц какого-нибудь экзотического королевства.

— Сударыня, если этот господин позволяет себе надоедать вам… — начал он.

Развернувшись к швейцару, Брюс Мелвин, который, казалось, и на самом деле начал сходить с ума, прорычал:

— Убирайтесь к дьяволу!

Удерживая одной рукой за запястье Джойс, Брюс резко толкнул другой мужчину в грудь. Не ожидавший толчка швейцар оступился и рухнул на тротуар.

Дело начало принимать серьезный оборот.

Брюс Мелвин окончательно потерял голову. Будучи в ярости, он был готов перенести свое неудовольствие на кого угодно. Стоя рядом с поверженным на землю швейцаром, он угрожающе смотрел по сторонам.

Проходящие мимо люди стали останавливаться. Некоторые женщины начали кричать, требуя полицию.

Растерянная Джойс стояла рядом с Брюсом.

Журналисты и полиция появились на месте происшествия, не сговариваясь, практически одновременно.

После того как все газеты напечатали скандальную хронику о происшествии около клуба, отношение к Джойс в редакции изменилось в худшую сторону. В конце концов Джойс Пауэр подала заявление об уходе, после чего уединилась дома, отказываясь видеть кого бы то ни было.

И только сэру Патрику Ригану удалось проникнуть к ней, добившись разрешения нанести короткий визит. Разговор проходил на повышенных тонах и завершился настоящей бурей. Джойс сама не узнавала себя.

Сэр Патрик удалился, проклиная женщин с их капризами, а также мужчин с их извечными проблемами. Его настроение было испорчено настолько, что он проклинал даже бритвенные лезвия!

Прошла неделя с момента начала в печати шквала статей и многочисленных комментариев, заявлений, более или менее серьезных, и заметок, претендующих на долю юмора. Все эти публикации описывали Брюса Мелвина и его изобретение.

— Ну а теперь? Что ты теперь будешь делать? — взяла за обыкновение интересоваться ее мама.

Заслышав этот вопрос, Джойс просто пожимала плечами. Да и что она могла ответить?

Но Сильвия Пауэр, как правило, не сдавалась.

— Та и сама этого не знаешь, не так ли? — настаивала она.

— Нет.

— Но в этом случае, будь я на твоем месте, — продолжала миссис Пауэр, — я бы все-таки, наверное, предпочла принять предложение сэра Патрика Ригана.

— Ну и что бы я выиграла от этого? Наверное, в этом случае Брюс оказался бы втянутым в судебный процесс, связанный с коммерческими тайнами.

— Но сэр Патрик уверяет, что и ты, со своей стороны, можешь подать в суд, обвинив Брюса Мелвина в клевете. Настоящий джентльмен не должен допускать, чтобы его слова и поступки могли истолковываться превратно и каким-либо образом затрагивать доброе имя женщины.

— Ой, не надо, мама. Брюс просто отплатил мне той же монетой за все… Я сама виновата в случившемся.

Джойс подумала, что если бы в день их совместного посещения клуба не произошло этой глупой ссоры, если бы Брюс не сбил с ног швейцара, то все, наверное, осталось бы по-прежнему. Однако внезапно появившаяся в самый неподходящий для того момент в сопровождении газетчиков полиция в процессе выяснения обстоятельств случившегося вынудила ее в присутствии Брюса назвать место своей работы. Естественно, для него услышанное было сильнейшим ударом. Может быть, подсознательно он и подозревал нечто в этом духе, однако спасительный инстинкт самосохранения берег его от серьезного отношения к подобной возможности. В результате неожиданное откровение стало для него тем более сильным ударом. Можно представить себе, насколько болезненным оказалось для молодого человека случайно сделанное открытие…

Как ни странно, Джойс после посещения полицейского участка испытывала определенное облегчение. Наконец-то все разрешилось само собой. Теперь не было необходимости лгать и изворачиваться. Брюс узнал, кто она и чем занимается. Все было кончено. Все миновало. Теперь ей требовалось лишь некоторое время, дабы прошла боль потери. А в том, что Брюс окончательно и навсегда потерян для нее, Джойс не сомневалась ни минуты.

— Джойс, милая, послушай. Ты можешь, не прерывая, выслушать меня?

— Ах мама, и ты туда же?..

— Это просто невозможно! Я не могу не видеть, что после возвращения из нашего городка ты очень изменилась, что ты уже не та, что прежде. Не знаю, что там случилось, но эти перемены должны иметь какое-то объяснение, какую-то причину…

— Ну хорошо, мама, предположим, они имеют объяснение. Ну и что с того?..

Подобного рода разговоры происходили по нескольку раз в день. В конце концов, однажды утром после очередного ни к чему не ведущего разговора Сильвия Пауэр, помолчав немного, грустно заметила:

— Я думаю, все объясняется очень просто. Все дело в том, что ты влюблена. Влюблена в Брюса Мелвина.

И видя эту наивность своей матери, слыша умиротворенный тон ее голоса, Джойс не удержалась и глубоко вздохнула, прежде чем воскликнуть:

— О-о мама!

— Наверное, я права, не так ли? — спросила Сильвия Пауэр, ласково глядя на дочь, которая низко опустила голову. — И ты сама понимаешь это?

— По правде говоря, я уже давно отдаю себе в этом отчет. А ты, мама?

— Я тоже поняла это не сегодня.

— Ах мама, мама! Ты, по всей видимости, полагаешь, не будь я влюблена, так и не пошла бы на все это, рискуя сломать себе шею? Ты думаешь, я не стала бы встречаться с ним в прошлый раз, зная, чем может завершиться наша встреча?

— О-о! — вздохнула Сильвия Пауэр, глядя на возбужденно рассуждающую дочь.

— И знаешь, почему я вела себя таким образом? Да потому, что мне хотелось заставить его проглотить все те отвратительные намеки, которые он все это время позволял себе делать. И если Брюс наконец-то прекратил злословить в адрес журналистов, которые честно трудятся, зарабатывая свой нелегкий хлеб, то, как он сам признает, это явилось заслугой одной журналистки, которая смогла не только обмануть, но и пленить его… И правда заключается в том, что, помимо лести, эти слова содержат и долю истины. Да, я действительно смогла обмануть его. Это правда. Но так же правда и то, что он далеко не пленен мною…

— Может быть, тебе стоит объясниться с ним…