— Женька, когда ты так говоришь, мне тебя убить хочется.

— Станешь Высшим — будешь иметь полное право. Но тогда у тебя наверняка пропадет это желание.

Тим отвернулся к окну и отмотал немного назад кассету, оставшуюся в магнитофоне. Включил.

— разнеслось по комнате.

Тим открыл окно. В лицо ему ударил холодный ветер.

— Первый этаж, — прокомментировал Женька.

Тим повернулся к нему.

— Слушай, Жень, у меня к тебе просьба.

— Да?

— Обещай, что выполнишь.

— Скажи сначала.

— Останови мне сердце.

— Высшему? Никогда!

— Я не хочу быть Высшим.

— Тебя не спрашивают. Эй, полиция, окно закройте. Вы мне Высшего простудите. Он еще не научился изничтожать в своем организме непрошеные бактерии. Не хватало еще потерять такое сокровище из-за осеннего сквозняка! Высшие — они товар штучный.

Окно закрыли, и Тим был выгнан на середину комнаты. Юра на своем диване вздрогнул и закашлялся, у него началась агония.

— А мне говорили, что это совсем безболезненная смерть, — прошептал Тим.

— Обычно человек захлебывается рвотными массами, — заметил Женя.

Он взглянул на умирающего, и тот затих.

— Остановка сердца, да? — спросил Тим.

— Да. Мне сделать то же самое для Лео?

Тим кивнул.

Иной перевел взгляд на кровать, и рука Лео бессильно упала.

— И я пошел отсюда!

— Ты арестован, — спокойно заявил Женя.

— До Единого Института Генетики, да?

— Совершенно верно. Поль, — обратился Женя к другому Иному. — Одолжи мне полицейских, а сам приберись здесь.

Поль кивнул.

— Для меня вслух говорил? — спросил Тим, когда они спустились с крыльца.

— Для тебя.

Вслед им из покинутого дома поплыл мутный серый дымок, и Тим почувствовал слабый запах тления.

Я опустился на колени и вынул нож. Встал, пошел на кухню, бросил нож в раковину. Сел, закурил. Одну сигарету, вторую. Что на меня нашло? Кажется, мы выпили не так уж много. Сейчас голова работала яснее некуда. Я бросил окурок в пепельницу. Он был в крови, как и предыдущий.

В соседней комнате стыл труп моего соседа, и я сидел и ждал, когда мне остановят сердце. Все равно, где ждать. Я для них свечусь, как зажженная папироса на позициях противника. Сгусток отчаяния и страха. Удивительно, как я успел выкурить целых две сигареты? Рассеянно открыл пачку. Закурил третью.

Вообще Иные косо на это смотрят. Вполне могут прочитать лекцию о потреблении яда и в красках расписать, что при этом происходит с легкими и кровеносной системой. Хотя что с нас взять, с homo naturalis? Теперь они homo sapiens. Мы лишены этого титула. Зато у меня своя табачная плантация, вполне официальная, разрешенная. Была. Мы имеем право заниматься сельским хозяйством и ремеслом. Для более интеллектуальной деятельности существуют Иные и Высшие. Раньше я был математиком. В общем, правильно. Иной решит любую проблему в сто раз быстрее меня. Я бы и сам перестал этим заниматься, когда появились Иные. Но тогда еще оставалась надежда, что я из них. Внешних признаков хватало. Хорошая память, способности, интеллектуальные интересы. Когда расшифровали геном, мне было двадцать восемь лет. Год с замиранием сердца я ждал своих результатов…

В общем-то мне повезло. Я пережил политику тотального уничтожения (меня не ликвидировали по молодости лет), меня не оставили подсобным рабочим на материке (говорят, это хуже), а отправили сюда, на остров Сейби в Атлантическом океане. Везунчики с острова Сейби… Мы должны выполнять только три условия: никогда не покидать острова, во всем подчиняться Иным и не совершать преступлений. Преступникам обычно останавливают сердце путем изменения потенциалов продолговатого мозга. Очень гуманная смерть.

Я закурил четвертую сигарету. Ареста, расследования и суда не бывает. Зачем? Они и так все видят. И не надо искать преступника. Резкий эмоциональный всплеск в такой-то час, в таком-то районе, и вы видны как на ладони. И даже если у вас железные нервы, а ваша жертва не успела испугаться — все равно найдут. Наверное, не бывает людей с железными нервами. Если только это не сотое убийство в вашей жизни. Но таких здесь нет. Вычисляют после первого. Преследовать преступника тоже нет необходимости. Остановить сердце можно и на расстоянии.

Я докуривал четвертую сигарету и был жив. За что мне такая милость? Впрочем, какая «милость»? Ждать милости от Иных — занятие в высшей степени бессмысленное. Я для них всего лишь взбесившееся животное. Самое ужасное, что и для себя тоже. Я не понимал, почему я убил Дика.

Я бросил окурок в пепельницу и пошел в ванную мыть руки. Не потому, что хотел скрыть следы, — просто противно. Долго оттирал запекшуюся кровь. Снял полотенце, вытер руки. По-моему, на нем остались розовые следы. Мне хотелось подышать воздухом.

В прихожей накинул плащ. Не удержался, заглянул все-таки в комнату. На полу нелепой безжизненной кучей лежал мой друг Дик — грузный любитель выпивки и застолья. По ковру расплывалось большое красное пятно. Я резко захлопнул дверь. Меня подташнивало.

На улице накрапывал мелкий дождь. Я не стал открывать зонтик, так даже лучше, и пошел по ночному поселку куда глаза глядят. То и дело во дворах при моем приближении начинали лаять собаки. Я все не мог успокоиться. Сердце бешено колотилось. Почему они не остановят этот проклятый, дурацкий мотор? Почему они медлят?

Если бы я имел дело с людьми, то, наверное, бы решил, что они просто хотят надо мной поиздеваться, помучить. Но Иные никогда ни над кем не издевались и не мучили. Потому что неразумно, потому что «зачем?», потому что бессмысленно. Когда они видели на улице маленького homo naturalis, издевающегося над котом, им даже не было отвратительно — им было странно. Тем более странно, что я еще жив. Я — убийца. Я представляю опасность. Реакция должна была быть мгновенной. Но ее не было.

Я вернулся домой около пяти часов утра. Трупа в комнате не было. В воздухе стоял слабый запах тления. Значит, они уже побывали здесь и все уничтожили. А я-то уж было понадеялся, что они не знают. Как же! Глупый homo naturalis!

Плюнув на все, я завалился спать. Возможно, остановка сердца во сне — это даже лучше. Как ни странно, я смог заснуть.

Меня разбудил звонок в дверь. Был день. В окно светило солнце. Я зажмурился от яркого света, встал, пошел открывать.

У входа стоял Рой, староста нашей улицы. То бишь посредник между нами и Иными.

— Эжен просил тебя зайти, Клайв, — доложил Рой и уставился на меня широко открытыми глазами. Эжен — это Иной, который нас непосредственно курирует.

— Что ты так на меня смотришь?

— У тебя рубашка в крови.

Я опустил голову. Да, в крови.

— Во сколько я должен прийти?

— В одиннадцать. Дик пропал, ты не знаешь, где он?

— Хорошо, приду.

Я захлопнул дверь. Ну, теперь-то, по крайней мере, все выяснится. Я пошел на кухню и налил себе вина. Для храбрости. При других обстоятельствах я бы никогда этого не сделал перед визитом к Эжену. Обязательно упрекнут за пьянство. Но перед казнью поленятся, смысла нет. Все-таки зачем они меня туда тащат?

В кабинете Эжена за столом сидел совершенно другой человек. Сам долговязый Иной стоял рядом в почтительной позе. Очень скромный кабинет. Изящно, но без излишеств. Иные совершенно равнодушны к роскоши. Только насмешливо-покровительственно смотрят на людей, вертящих в руках золотые побрякушки. Золото, оно для контактов в микросхемах. Точно с таким же выражением Эжен смотрел на меня, когда в перерывах между окучиванием зеленых насаждений я брал листок бумаги, карандаш и ластик и пытался для собственного развлечения решать математические задачи. Чем бы дитя ни тешилось! Он-то их решал мгновенно, в уме, за то время, пока я аккуратно выписывал «дано». И иногда просто так говорил мне ответ, чтоб я проверил. Что-то он очень интересовался мной в последнее время. Странно. Ведь Иному совершенно неинтересно общаться с человеком. Все равно, что человеку изо дня в день играть с собственной кошкой. А Эжен навещал меня регулярно. Вначале это меня путало — все-таки неприятно находиться рядом с существом, которое способно убить тебя мыслью. А потом ничего, привык. Человек тоже способен убить. Например, ножом. Дело в намерениях, а не в способностях. Но все же странно. Почему-то только теперь я обратил на это внимание.