В-третьих, одежда оказалась просто грязной. Куда я попал? Невероятно. Даже если бы в нашем мире кто-то горячо возжелал вручить кому-либо подобную дрянь, то он бы ее просто не нашел.
Я хотел возмутиться, но вовремя вспомнил о своем незавидном статусе и решил не роптать. Пусть глумятся, сколько пожелают. Все равно победа будет на нашей стороне. Морщась от брезгливости, я натянул рабочий комбинезон с протертыми коленями и маслянистыми пятнами на заднице. У рубашки оказались слишком короткие рукава, и от нее плохо пахло, но ничего другого не было. Самым большим шоком для меня стали кеды с толстыми стельками, скрывавшими дыры в рваных подошвах. Так как склизкие от грязи носки уже были отправлены мною в мусорный ящик, я оказался лицом к лицу с перспективой непосредственного контакта с чужой обувью. Мои пятки должны были коснуться пропитанной прогнившим потом ткани. Еще раз напомнив себе, что солдат Солнечной Системы должен быть готов ко всему, я преодолел и это жестокое испытание. В моем мире никому в голову не приходило надевать чужие вещи. Зачем это делать, если всегда можно в любом магазине взять новые нужного тебе размера и фасона?
Бесплатно те, что попроще, за трудодни те, что покрасивее.
Злой, как собака, я вышел из душевой в коридор, где меня терпеливо дожидался Тэн.
— Прекрасно выглядите, — похвалил он меня и торжественно улыбнулся.
Я хотел его ударить, но сдержался и вместо парочки справедливых оплеух бурно высказал ему все, что думаю. И хотя говорил я по-русски, он, похоже, многое понял. Во всяком случае, его тонкие и прозрачные, как сухие березовые листья, уши покраснели до самых кончиков. Убедившись в эффективности родной речи, Я отшлифовал достигнутое на немецком, чем вызвал непонятный восторг этого костлявого, как сама смерть, существа.
— Вы говорите по-немецки! — Он в восхищении сплел тоненькие пальчики перед впалой грудью. — Почему-то наши приборы не зафиксировали этого.
— Выбросите ваши приборы на помойку, — посоветовал я.
— Как я мог забыть, — он звонко хлопнул себя по лбу. — Ведь Карл Маркс с Фридрихом Энгельсом тоже творили на немецком. Наверное, вас заставляли изучать их труды в подлиннике. Верно? — Тэн выглядел абсолютно счастливым и взирал на меня с неподдельной любовью, мне снова захотелось стукнуть его.
— Кто это такие? — спросил я, с отвращением принюхиваясь к своей рубашке.
Тэн ошарашено воззрился на меня.
— В смысле, кто такие эти ваши Маркс и Энгельс? — переспросил я, слегка удивленный его реакцией. — Гениальные романисты? К сожалению, в нашем мире они неизвестны.
— Светозар, вы не знаете, кто такой Маркс? — голос Тэна звучал печально, как будто он спрашивал, на какое число я назначил съедение его любимого хомячка, и выяснил, что это число наступило еще вчера.
Кстати, я бы сейчас не отказался поесть. Пожалуй, я согласился бы даже на жареного хомяка, лишь бы он был пожирнее и не очень волосатый.
— Я не знаю, кто такой Маркс, если вы не имеете в виду того идиота, который ведет «Спой или сдохни». Кажется, его зовут Юрий Маркс.
— Вы не знаете, кто такой Карл Маркс, — потрясенно повторил Тэн.
— Да подавитесь вы своим Карлом Марксом. Поговорим о нем после. У вас существует система общественного питания? Я хотел бы с ней познакомиться. Там мы сможем спокойно поговорить о Карле Марксе.
— Вам, возможно, будет странно узнать, но у нас есть множество конкурирующих систем общественного питания, — Тэн натянуто улыбнулся, — но мы с вами туда не пойдем.
— Ладно. Где у вас кормят арестантов? Давайте пойдем туда. Я буду есть, а вы сможете постоять рядом и расспросить меня про Карла Маркса.
Он погрозил мне пальцем столь длинным, что на секунду показалось, будто в нем на пару суставов больше, чем у обычных людей.
— Перед тем как начать полноценно питаться, вы должны доказать нашему обществу, что принимаете его ценности. Вас же не станут кормить в вашем мире, если вы отвергаете идеи…. Идеи… — Он замялся, извлекая из памяти нечто совершенно ненужное и по этой причине давно позабытое. — Идеи Кастро. Вот!
— А какая связь между идеями какого-то там Кастро и едой? — На моем лице появилось искреннее удивление. — Я, конечно, не настаиваю, чтобы меня кормили. Учитывая мое положение военнопленного в дикарском обществе, я не требую регулярного питания, однако…
— Вы — демагог. — Тэн, наверное, сплюнул бы мне под ноги, если бы не считал себя беспредельно культурным и цивилизованным человеком и не хотел бы сохранить свой драгоценный имидж в своих собственных глазах. — Следуйте за мной.
Он шел и бормотал себе под нос что-то очень злое и поучительное. Я прислушался.
— У вас будет возможность включиться в жизнь нашего общества полноценным гражданином, — быстро говорил он. — Я добьюсь этого. Вы убедитесь в преимуществах свободного мира перед вашим… — он замялся, подбирая слова, не нарушающие возвышенность торопливого монолога, — перед вашим миром ограниченной свободы. Я буду счастлив, если вы окажетесь в состоянии оценить нашу доброту и милосердие. — Он резко свернул направо. — Но учтите, от вас потребуются серьезные доказательства приверженности идеалам свободы и демократии.
— Почему-то я в этом ни капельки не сомневался, — вздохнул я.
— Вы, безусловно, чудовище, но вы в этом не виноваты. Виновато общество, которое вас сформировало. У меня есть возможность исправить эту ошибку.
Мне захотелось рассмеяться. Вот рядом со мной идет человек. Он мне неприятен, но никогда в прежней жизни мне не пришло бы в голову не то что убить его, а даже ненароком задеть словом или обидеть. Я постарался бы изо всех сил, чтобы он не заметил моей неприязни. Сейчас же я готов лично расправиться и с ним, и со всем его потомством. Он часть мира, убивающего меня и моих близких. Без молчаливого попустительства таких, как он, никакая война не была бы возможна.
— Наше справедливое общество всегда предоставляет возможность выбора. — Его подбородок гордо задрался вверх. — Даже если вы враг и не скрываете этого, у вас всегда есть способ изменить свою жизнь.
«Не томи, — со злостью подумал я. — Говори уже, что придумал. Как ты собираешься добраться до секретной шкатулки в моей голове?»
— Мы согласны освободить вас и дать вам абсолютно все гражданские права, если вы поведете себя как полноценный член нашего общества. Защищая ценности нашего, а отныне и вашего мира, вы должны поведать мне о ваших встречах с Теренцем Золиным.
Мои встречи с Теренцем Золиным? Мемуарно звучит. Зачем ему было встречаться со мной? Кто он, а кто я? Какие у нас могут быть общие дела? Коридор сузился так, что мне пришлось сбавить шаг. Теперь я шел позади Тэна, наблюдая его узкую костлявую спину. Разгадка может быть только одна, печально подумал я, в моем мозгу содержится дезинформация, до которой враги обязательно доберутся, но с огромным трудом. Иначе они в нее не поверят. У меня к ней доступа нет, и, значит, она откроется сама собой, когда наступит подходящий момент. Не в моих силах повлиять на этот процесс.
Скорей всего, я сам согласился принять участие в этой операции. Наверняка у меня спрашивали согласие на подвиг, и я не смог отказаться. Дурак.
— Я ничего не знаю о своих встречах с Золиным, господин Тэн, — мой голос вполне натурально дрогнул. — А если бы и знал, то ничего бы вам не рассказал.
— Я вас понимаю, — смилостивилось рыбообразное. — Но разумные люди не должны следовать на поводу эмоций. Члены общества обязаны брать на себя ответственность. — Мы вышли к маленькой площадке перед двумя лифтами, и Тэн нажал кнопку вызова кабины. — В настоящее время вы не представляете для нас никакой ценности. Вы также бесполезны и для своего мира, который давно списал вас на военные потери. Тем не менее, у вас есть возможность изменить ход войны и принести пользу как себе, так и вашим соотечественникам. Вы должны понимать, что самое важное сейчас как можно скорее завершить войну, и сделать это нужно с минимальными жертвами. Ваша помощь может оказаться неоценимой.