Аспазия одевалась в простую и удобную черную кимберию[84] и слегка подкрашивала огромные черные глаза. Продик не уставал любоваться своей подругой. Женщина пребывала в отличном расположении духа и не давала гостю скучать. Она то и дело советовалась с Продиком, полагаясь на его вкус во всем — от перестановки мебели до выбора пояса, подходящего к тунике. Она придумывала для гостя все новые дела, а он был безмерно счастлив во всем угождать хозяйке.

Рабы подали на стол молоко, хлеб, сыр, пироги с кунжутом и удалились бесшумной муравьиной вереницей. Беседа текла непринужденно и весело, и Продик готов был поверить, что Аспазия его простила.

Разговор сам собой зашел о смерти Анита. Софист попросил подругу как можно подробнее рассказать о случившемся.

— У нас мало времени, — заметила Аспазия. — До первой луны пианепсиона[85]. Если к тому времени я не назову имя убийцы, «Милезию» закроют.

Продик обдумывал сказанное, прихлебывая молоко. Закрыть «Милезию» было не так уж просто. Дело запросто могло кончиться настоящим бунтом. Аспазия возразила, что тут замешана политика, а в таких случаях народ предпочитает помалкивать.

— Все это затеяли, чтобы заткнуть нам рот, — добавила она. — Для многих мы словно кость в горле.

Продик кивнул. Теперь нужно было выяснить, где и когда произошло убийство, кто нашел труп, кто и когда в последний раз видел Анита живым, сколько времени прошло с момента смерти до обнаружения тела и в какой позе оно лежало.

— Это было ужасно, — начала Аспазия. — Его убили двадцать дней назад. На рассвете ко мне в дом явился стражник и приказал следовать за ним в «Милезию». Филипп, привратник, нашел Анита мертвым в одном из покоев и тут же поднял шум, но, пока я не пришла, труп никто не трогал. Он лежал лицом вверх, а в грудь ему кто-то вонзил кинжал, по самую рукоятку. Прямо в сердце. Руки его были сложены на рукояти ножа, словно он сам себя зарезал.

— А это не могло быть самоубийство?

— Нет, ведь Анит был левшой. На рукояти лежала правая рука, а левая накрывала ее сверху. Левша не стал бы наносить себе удар правой рукой. Скорее всего, преступник хотел изобразить самоубийство, но не слишком в этом преуспел.

— Выходит, убийца не знал, что Анит левша.

— К тому же покончить с собой в доме свиданий, куда приходят поразвлечься… Это как-то дико.

— Что ж, версию самоубийства можно отбросить. Теперь мы знаем о первой ошибке, которую совершил преступник. А тот, кто ошибся один раз, скорее всего, ошибется снова.

— Даже если это так, о других ошибках ничего не известно.

Друзья попытались восстановить картину преступления. Обычно Анит уходил из дома свиданий последним, перед самым закрытием. В ночь своей смерти он, уже порядком захмелевший, по глотку цедил вино в пустом зале. Начинало светать, и большинство гостей разошлось, остались лишь немногие завсегдатаи. Почти все гетеры отправились по домам. В тот час, когда Анита в последний раз видели живым, в «Милезии» оставались четверо посетителей: Аристофан, Диодор[86], Кинезий и сын Анита Антемион, три гетеры: Необула, Тимарета и Хлаис, а еще служанка Эвтила и привратник Филипп.

— Не мог ли кто-нибудь незаметно проникнуть в «Милезию»?

— Наши двери всегда открыты, — ответила Аспазия. — Ты знаешь, у нас только один вход, чтобы сложнее было уйти, не заплатив. Остаются еще окна и дымоход. В общем, мы точно знаем, кто находился в доме в момент убийства.

— Если нам точно известно, кто когда уходил.

— Наш Филипп запоминает всех, кто пришел, и не отходит от дверей. Когда Анита в последний раз видели живым, он собирался уединиться с Необулой. Из гостей оставались только Аристофан, Диодор, Кинезий и сын Анита. Я ушла сразу после Кинезия, а за мной Аристофан. Филипп точно помнит, что, когда он начал обходить комнаты, все уже разошлись, кроме Анита и его сына, но мальчишка, должно быть, как следует напился и по обыкновению заснул в каком-нибудь углу. Обычно его приходилось будить.

— А не мог кто-нибудь прийти пораньше и спрятаться в доме?

— Я доверяю памяти Филиппа. Он потому и служит у нас привратником уже столько лет, что никогда ничего не упускает. Мимо него не проскользнет ни одна живая душа; Филипп встречает гостей, разувает их, прогоняет пьяных. Наш привратник знает свое дело. Если он говорит, что, кроме жертвы, в «Милезии» остались четверо гостей, значит, так оно и было. Даже если предположить, что кто-то спрятался за пологом, Филипп все равно должен был видеть, как он входит; он точно знал бы, что в «Милезии» есть кто-то еще.

— Спрятаться у вас проще простого. Укромных уголков хватает. Убийца вполне мог выждать, пока Филипп побежит за помощью, и спокойно уйти.

— Филипп запомнил всех гостей, которые были у нас той ночью. Их допросили, чтобы проверить слова привратника. Каждый подтвердил слова Филиппа и предоставил надежного свидетеля. Из оставшихся четверых можно исключить Кинезия. Эвтила, Филипп и я видели, как он уходил с Тимаретой. Этого вполне достаточно. Об остальных ничего не могу сказать: я сама вскоре ушла.

— Понятно. А что гетеры и слуги?

— Я их знаю очень давно. Девушек — с самого детства, а Филиппа уже двадцать лет. Никто из них на такое не способен. Вот Необула — другое дело, она сплошная загадка. С этой женщиной мы не то что подруги, но она, можно сказать, моя правая рука. Необула обладает какой-то необъяснимой властью над мужчинами. Она гордость «Милезии» и отлично это знает.

— Ее наверняка допрашивали.

— И не раз, но так ни к чему и не смогли придраться. В момент убийства она была на виду. Мы восстановили события шаг за шагом. Необула была с Анитом, потом пошла в ванную вместе с Хлаис. Тогда Анит был еще жив, Эвтила как раз принесла ему вина. Необула вышла из ванной, столкнувшись в дверях с Эвтилой, и сразу отправилась домой; Филипп видел, как она уходила. Необула спешила, ведь было уже совсем поздно, а Анит остался пить вино в той самой комнате, где возлежал с ней прежде.

— Давай обратимся к четырем основным подозреваемым.

— Аристофана, Диодора и Антемиона никак нельзя назвать жестокими людьми. Аристофан задолжал Аниту кучу денег, целых три тысячи драхм, и тот в последнее время сильно на него давил. Антемион был в ссоре с отцом уже не один год, они даже не разговаривали. Мальчишка приходит к нам не столько развлекаться с гетерами, сколько пить. Он льет в себя вино, словно в бурдюк, пока его держат ноги. А потом засыпает мертвым сном. Анит считал такого сына позором семейства; говорят, он от него отрекся.

— А вот и главный подозреваемый.

— Мы тоже так подумали. Но Антемион был так пьян, что даже головы не мог поднять, не то что совершить убийство.

— Ладно. А что ты можешь сказать о Диодоре?

— Диодор лекарь. Он держит больницу около рыночной площади и, судя по всему, процветает. Человек умный и очень образованный. Впрочем, Тимарета знает его лучше, чем я. Кажется, он был учеником Протагора.

Но по стопам наставника не пошел. Хотя поговорить любит. Женщины сходят по Диодору с ума. Представляешь, он пытался меня соблазнить, пообещав бесплатно удалить больные зубы, пугал страшными болезнями. Давно я так не смеялась. Хотя на самом деле у нашего лекаря нет отбоя от красавиц. Он хорош собой, холост и лучше любого мужа знает, что нравится женщинам. Ты же сознаешь, какую власть имеют над нами врачи. — Аспазия покачала головой и усмехнулась. — Впрочем, в один прекрасный день нашелся охотник пересчитать зубы самому Диодору, и тот сразу потерял интерес к добродетельным женам. В каких отношениях он был с Анитом, неизвестно. Диодор приходит к нам часто, но никогда не задерживается допоздна. Правда, в тот вечер он засиделся. Диодор клянется, что невиновен, Аристофан и Кинезий тоже.

— Следов борьбы в комнате не было, значит, убийца дождался, пока Анит останется один и будет совсем беззащитен, ведь никакой борьбы не было. Это было хорошо продуманное, расчетливое злодейство. Тот, кто его совершил, был отлично осведомлен о порядках в «Милезии». И о привычках Анита.