Жена с улыбкой посмотрела на инспектора.

— Похоже, — тихо сказала она, — что ее интересы и сейчас сосредоточены на мужчинах постарше.

Декок привычным жестом потер лицо, прекрасно уловив намек.

— Не такой уж я и старый, — несколько капризно проворчал он. — В любом случае… как бы то ни было, это не имеет значения. Скорее всего, в настоящее время я единственный, кто бывает у нее в гостях просто так. А кроме того… — Декок усмехнулся, даже не осознавая, насколько привлекательным это его делает, — какую женщину способна прельстить моя бульдожья физиономия?

Жена звонко рассмеялась и, поднявшись из-за стола, принялась собирать посуду.

— Меня, — гордо объявила она. — И тебе бы следовало это знать.

Декок нежно посмотрел на нее и подмигнул.

— Что ж, со временем человек ко всему привыкает.

Он взял со стола блокнот и встал. Затем поцеловал жену в лоб и снял со спинки стула собачий поводок. Флип нетерпеливо запрыгал вокруг него, задрав голову и виляя хвостом. Инспектор ласково потрепал пса по загривку и надел на него ошейник.

— Пошли, приятель, — обрадовал он своего любимца. — Пора прогуляться.

Перед уходом он сунул блокнот в карман.

Похороны Голди превратились в настоящую демонстрацию. Скорбящие довольно скромно и сдержанно толпилась у ворот кладбища: прожженные сутенеры, выглядевшие довольно нелепо в дорогих парадных костюмах, жирные содержательницы борделей, увешанные золотом и драгоценностями, а также изрядное количество проституток, даже в такой день не отказавшихся от боевой раскраски. Вся эта компания мрачно взирала на ухоженную территорию кладбища, наблюдая за работой могильщиков, от непривычного избытка внимания напустивших на себя некоторую суровость. На кладбище было довольно оживленно — одна похоронная процессия сменяла другую: черные лимузины и украшенные цветами катафалки медленно двигались под приглушенные звуки оркестра. Смерть — это тот же бизнес, причем застрахованный от спада и убытков.

Перед выходом из дома Декок с трудом облачился в темный костюм. Вообще-то, обычно инспектор носил просторные брюки без складок и бесформенное пальто из хорошего твида, но ради похорон Белянки Голди он не поленился достать из шкафа пропахшее нафталином, но более подходящее к случаю одеяние, решив, что его муки в тесном, неудачно скроенном костюме могут стать данью уважения к покойной. Зато с верной старой фетровой шляпой он расстаться так и не смог, даже несмотря на возражения супруги. Всему есть предел.

При виде столь непривычно одетого Декока, приближавшегося к воротам по подъездной дорожке, у Фледдера глаза полезли на лоб.

— Ну и ну! — насмешливо прищурился он, пожимая инспектору руку. — Что за официальный вид?!

Декок холодно оглядел его с головы до ног.

— Зато ты, как вижу, не стал утруждать себя подобными мелочами.

— Что вы имеете в виду?

— Ты одет как обычно.

— А чего вы ожидали? — удивленно спросил Фледдер и криво усмехнулся. — Что я буду скорбеть по какой-то шлюхе? — Детектив равнодушно пожал плечами. — Я на работе. Вы мне сами наказывали никогда не пропускать похорон жертвы. Что ж вот он я. Чего еще вы от меня хотите?

Глаза Декока сердито сверкнули. Оглядевшись по сторонам, — чтобы никто ничего не заметил, — он ухватил Фледдера на ворот рубашки и встряхнул его с такой силой, что материя затрещала. Ему очень хотелось сказать что-нибудь возвышенное о жизни и смерти, о вечности… но неожиданно инспектор поймал себя на мысли, что не знает, как облечь чувства в слова, а потому, промолчав, отпустил молодого человека. Он уже сожалел о потере самообладания и попытался разгладить морщины на рубашке своими заскорузлыми ладонями.

— Прости, парень, — хрипло пробормотал он и отвернулся.

Часовня постепенно заполнялась скорбящими, их тихие шаги сопровождала мягкая органная музыка. В середине зала стоял окруженный венками и цветами гроб. Декок держался в сторонке, комкая в руках шляпу, и поглядывал то на внушительного вида трубы органа, то на стенные росписи, но главным образом — на лица пришедших проводить Голди в последний путь.

Едва орган умолк, вперед вышел отец Матиас. Ради такого торжественного случая он аккуратно расчесал седую шевелюру и даже не поленился почистить свое старое — на выброс — пальто. Звуки его голоса, отражаясь от стен, гулко раскатились по всей часовне. Старик вновь рассуждал о гневе Господнем, Содоме и Гоморре, — в общем, его речь чуть ли не слово в слово повторяла ту проповедь, которой он намедни угостил завсегдатаев бара Малыша Лоуи.

Декок слушал его очень внимательно, не позволяя звукам соткаться в плотную пелену и тщательно анализируя каждое слово. При этом инспектор пристально следил за интонациями, выражением лица и жестикуляцией оратора. У детектива вновь возникло чувство, что все это имеет особый смысл.

Финал заупокойной речи отец Матиас посвятил Христу и его милосердию к грешникам, ибо им, несмотря на ожидающие их муки, будет даровано прощение. Голос проповедника дрожал от избытка чувств, и вскоре в толпе скорбящих послышались приглушенные всхлипывания.

Затем орган заиграл вновь, и двери часовни распахнулись. Молчаливые могильщики, приблизившись к гробу, подняли его на плечи и вынесли наружу. Провожающие гурьбой двинулись за ними и в тишине вышли из погруженной в полумрак часовни на солнечный свет.

Декок брел чуть в стороне от толпы. Краем глаза он заметил, что Фледдер, как ни в чем не бывало шагает в самой гуще процессии. Двигались они долго, сквозь целый лес каменных надгробий с высеченной на каждом надписью: «Здесь покоится…» Что ж, лежащие здесь в конце концов заслужили, чтобы их имена были увековечены на бесстрастном камне.

«Здесь покоится», — пробормотал Декок печально себе под нос. Неожиданно инспектор заметил в толпе молодую женщину, одетую в элегантный темный костюм и шляпку с вуалью. Поначалу он обратил внимание лишь на ее стройную фигуру и грациозную походку, но, присмотревшись получше, разглядел под вуалью лицо Барбары.

Декок был поражен. Но инспектора удивило не ее присутствие на похоронах, а происшедшая с ней полная метаморфоза. Такой Барбару он видел впервые. Другим женщинам, несмотря на все их старания, не удавалось скрыть свою принадлежность к известной профессии: безвкусная одежда, грим и вульгарные манеры говорили сами за себя.

Только не в случае с Барбарой. Ни по стилю одежды, ни по манерам никто на свете не сумел бы догадаться, что Барбара проститутка. Она шла чуть поодаль от остальных — одна, словно не имела к процессии ни малейшего отношения. Ускорив шаг, Декок поравнялся с девушкой. Заметив его, Барбара слегка улыбнулась. Склонившись к ней, детектив прошептал:

— Подожди меня. Когда все закончится, будь у ворот кладбища.

Девушка едва заметно кивнула.

Тем временем процессия достигла могилы, и скорбящие окружили ее плотным кольцом. Декок, оставив Барбару и не привлекая к себе внимания, приблизился к краю толпы и резко остановился. За спинами нескольких впереди стоящих он заметил отца Матиаса. По осанке сыщик узнал и того, кто поддерживал старика под локоть. Декок осторожно подобрался поближе, так, что обе спины оказались прямо перед ним.

— Отец, ты говорил замечательно, — сказал спутник Матиаса.

— Это был не я, Тобиас, а сам Господь, — покачав головой, с ноткой упрека в голосе ответил тот. — Я всего лишь орудие в Его руках.

Собеседник отца Матиаса кивнул.

— Как по-твоему, Господь примет ее душу с прощением?

Проповедник положил руку ему на плечо:

— Милость Божья безгранична.

В этот момент могильщики, сняв свои цилиндры, принялись опускать гроб в землю.

Когда скорбящие разошлись, Декок остался у могилы в одиночестве и, как предписывал ему долг, заглянул в яму: крышка гроба на месте, замки заперты, соединяющие их стальные полоски отчетливо видны. Инспектор постоял там еще немного и, пробормотав несколько прощальных слов, резко отвернулся, нахлобучил на голову шляпу и раскачивающейся походкой двинулся к боковой дорожке, где его дожидался Фледдер.