Алик засмеялся:

— А как же твоя российско-американская компания?

— А там давно никакой демократии нет. Это сказки для дураков. Мы должны напрячься на полгода! На год максимум!

— Целый год без увольнений?

Василий подождал, пока он отсмеется, и сказал:

— А куда тебе увольняться? Я прочел твое личное дело. У тебя же никого нет. С Мариной мы уже все выяснили. Тебе ее лучше оставить в покое. Для тебя же лучше. Для твоего спокойствия.

Все это время Алик несколько раз прикладывался к бутылке. И ему становилось все веселее. Сзади, как во сне, грохотал трамвай. Впереди, за Невой, расплывалась в жарком мареве Английская набережная. Один только суровый Капитан не терял своей реальности. И Алик решил его опрокинуть в сон, в миф.

— Слушай, Василий, я все понял. Ты же и есть не-святой Василий!

— Конечно! — согласился Капитан. — Меня назвали в честь сына Сталина. Генерала авиации. Отец с ним вместе служил. Инфернальный был у Сталина сынок.

— И в твою честь назван этот замечательный остров?

Алик решил поймать Капитана на противоречии. Но не поймал. Василий сказал мечтательно:

— Свое название любимый мой остров получил очень давно. С незапамятных времен. Задолго до Петра Великого. Еще на картах тысяча пятисотого года уже встречается Василев остров. А ты знаешь, что значит по-русски Василий?

Алик хотел сказать по привычке: «Я все знаю». Но не сказал. Понял, что Капитан знает что-то свое, особенное. И подбросил ему на растопку:

— Василий? По-гречески — царственный. Василевс.

— Вот именно, по-гречески,— усмехнулся Василий,— а на Руси самого главного деревенского черта величали торжественно Василием Ивановичем. А обычных, лопоухих чертенят дразнили Васьками. До сих пор про беспредельных лохов у нас говорят: «Ну ты и Вася!» Слышал?

Алик подсел к нему поближе:

— Хочешь сказать, ты и есть этот Вася?

— Вася — это ты. А я Василий Иванович.

Алик еще глотнул из бутылки, и все встало на свои места. Он засмеялся, довольный:

— Так я и знал! Ты, Василий, самый главный на этом острове черт!

— А что ты смеешься, — обиделся Василий. — Ты, оказывается, вульгарный материалист! Ты ничего о нас не знаешь. Tabula rasa. Вот ты кто.

— Да, я вульгарный материалист, — согласился Алик, с удивлением заметив, что Василий употребляет самые его ходовые выражения.

— Придется тебя немного просветить. Как ты себя чувствуешь? — обеспокоенно спросил Василий.

— Нормально, — пожал плечами Алик.

Василий встал. Поднял под руку Алика:

— Идем, брат.

— Куда?

— В мастерскую художника Осьмеркина. Здесь рядом. Сразу за Академией художеств.

— Зачем?

— Я расскажу тебе, как я стал чертом. Идем.

По Четвертой линии они обогнули гранитный барак Академии. Шли молча. Только звонко стучали подковки ковбойских сапог Василия. Алик подумал, что это его собственные подковки стучат. Даже посмотрел на свои ноги, но увидел, что они обуты в старые Андрюшины кроссовки. А на ногах Василия красовались рыжие дорогие, на высоком каблуке, узконосые сапожки. С желтыми цепочками на задниках. Стучали подковки, позванивали цепочки в такт. Василий крепко держал Алика под руку, будто пьяного. Уверенно вел его к Большому. В другое измерение.

За Академией, на Большом, ближе к Третьей линии, в тени раскидистых тополей имеется черная дверца в стене. К ней четыре ступеньки вниз. Сейчас там то ли бистро, то ли кафе-пиццерия. В общем, какая-то современная мерзость. Ни то ни се. А когда-то, по рассказам старожилов, здесь была шумная, звонкая пивная для обитателей соседнего Андреевского рынка. Что являлось исключением на строгом, кичливом, населенном немецкими чиновниками острове.

В конце прошлого века или в начале нынешнего эту звонкую рыночную пивную освоили студенты Академии художеств. Так основательно, что известный художник Осьмеркин там и большинство своих знаменитых картин нарисовал.

В строгие 30-е годы эту пивную переделали в чайную, после войны — в кафе-мороженое. Но коренные островитяне так и звали это приметное место — «мастерская художника Осьмеркина».

Алик это прекрасно знал. Но на ходу удивлялся, откуда знает Василий. Неужели он тоже островитянин? Алик, конечно, догадывался, в честь какого «не-святого Василия» этот остров назван. Но, честное слово, не ожидал, что разгадка будет такой банально-реальной, а неизвестный Василий вдруг воплотится в седого смуглого парня в рыжих ковбойских сапогах.

В «мастерскую» они въехали на задницах по четырем ступенькам. На сыром камне проскользнули ковбойские подковки. Василий крепко держал Алика под руку. И падая, не отпустил. Так и въехали на задницах в бывшую звонкую пивную, превращенную убогой фантазией в модерное бистро. Алик расхохотался. А Василий очень смутился. Огляделся вокруг. Но на них никто не обратил никакого внимания. Посетители угрюмо жевали иностранную еду. Буфетчица лениво разговаривала с кем-то по телефону. Василий обиженно буркнул:

— Ничем не удивишь! Наверное, сами попали сюда точно таким же способом.

Он встал. Помог подняться смеющемуся Алику. И заказал с ходу восемь кружек «Жигулевского» пива, тарелку с раками и бутылку «Стрелецкой».

— Ну вы воще! — сказала девица-буфетчица, не двигая густо намазанными губами. — С луны, что ли, свалились?

— Именно, — подтвердил Василий, — с обратной ее стороны. — И в доказательство показал запачканные сзади джинсы.

— Какие раки?! Какое «Жигулевское»?! — возмутилась девица. — Какой теперь год?

— Зеленый. — Василий вынул из тощего бумажника две зеленые бумажки.

Девица приклеилась к ним намазанными глазами. Показала толстым пальцем на низкую дверцу:

— Пройдите за стоечку.

Они прошли узким темным коридором. Буфетчица ткнула обитую дерматином дверь. И звонко крикнула:

— Зоя, к тебе гости. — Широко улыбнулась Василию ярко-красным влажным ртом: — Сказали бы сразу, что вам в «Ностальжи».

Василий галантно поцеловал ее пухлую руку. Буфетчица засмеялась, по-деревенски прикрыв рот.

— Счастливо отдохнуть, ребята. С Зоей и расплатитесь.

Василий втолкнул Алика в узкую дерматиновую дверь. Они попали в прихожую малогабаритной хрущевки. Стеклянная дверь на кухню была открыта. Оттуда пахло наваристым борщом и котлетами. Играло радио. Звонко и весело выводил хор:

Василий даже зажмурился от удовольствия. Схватился рукой за сердце:

— Я дома! Алик, наконец-то я дома!

Из кухни выглянула хозяйка в ярком фланелевом халатике, в газовой косыночке. Из-под косыночки выбивались крупные пластмассовые бигуди. Хозяйка подмигнула лукаво:

— Где задержались, мальчики? Я вас давно жду.

Василий просто расцвел. И тут же принял ее игру:

— Работа, Заинька, работа! Ответственное дело — строить коммунизм в отдельно взятой жуткой стране.

— Ну трепачи, — рассмеялась Зоенька, — проходите, садитесь.

Она выдернула штепсель радио. Включила старый катушечный магнитофон «Днепр». Лента захрипела и поплыла голосом Аркаши Северного:

Василий откинул косуху, заложил большие пальцы под мышки, танцуя вкатился на кухню. Подпевал уже мертвому от водки Аркаше: