— Только вот что, друзья, — оперативник смягчил тон. — Говорят, в военной разведке есть правило: каждый имеет право голоса. До тех пор, пока командир не принял решение. И я хотел бы, чтобы мы все приняли это правило для себя.

Денис непроизвольно хохотнул, глядя на серьезные лица товарищей. Те улыбнулись в ответ.

— Ну что, молодые люди, давайте знакомиться, — Денис достал из кармана рубашки новенький краинский паспорт. — Денис Алексеевич Кириченко. Восемьдесят первого года. Уроженец Донинска. Сирота. Холост.

Он вопросительно повернул голову к левому. Красивый стройный светловолосый парень был в модном темном клетчатом костюме. Матерчатые и, видимо, очень удобные кремовые туфли идеально подходили к штанам, а белая выглаженная рубашка просто слепила своей чистотой. Именно своей любовью к чистоте и некоей холености и запомнился Денису по школе это персонаж. Он всегда был аккуратно причесан и чисто выбрит, а ногти наводили остальных парней на подозрение, что Десятый с собой наедине балуется педикюром. Этот товарищ выделялся своей чистоплотностью даже среди однородного стада курсантов "Фермы", одетых в абсолютно одинаковую форму.

И еще вот что. Присутствовала в нем некая "интеллигентная дерзость". Именно так для себя сформулировал Денис. Он долго думал, кого же так напоминает ему этот "чистюля". И наконец, понял. Какого-нибудь царского офицера-дворянина, вот кого. Да-да, именно так… Этакий штабс-капитан, вкусивший всех прелестей окопной войны, немного почерствевший, но никогда не забывающий манер и своего происхождения. Денису тогда вспомнилась книга по воспоминаниям русского солдата, воевавшего в Первую Мировую во Франции в составе одной из русских бригад и вступившего после ее окончания в Иностранный легион. Этот солдат был до глубины души поражен, когда его командир, офицер-чех, после ожесточенной рукопашной схватки в окопах стоял посреди трупов и спокойно штопал свою порвавшуюся белую перчатку перед следующим боем. Парень тогда подумал, что "Червонец" — один из таких вот "штопанных".

Надо было себе признаться — ему не нравился этот гладкий красавчик. Почему? Очень просто. Классовая ненависть. Да-да, именно что самая банальная классовая ненависть! Не сильная, умеренная… Может, государство, в котором они жили, и было демократически-капиталистическим, но классовое расслоение никуда не делось. Признаться честно, Денис особо не упрекал себя за эти чувства. Более того, считал их совершенно нормальными. Парню из простой рабоче-крестьянской семьи вполне позволительно испытывать некую неприязнь к своему лощеному ровеснику, выросшему в каком-нибудь богатом доме, получившему прекрасное образование и усвоившему "интеллигентско-аристократические" манеры. И ничего в этом нет ненормального. Главное, чтобы чувства не мешали делу. А то, что мешать они не будут, Денис был абсолютно уверен. И в этом вопросе он себе не лукавил.

— Не нравлюсь тебе? — вдруг осведомился Десятый, иронично глядя на командира.

— С чего ты решил?

— Так… Показалось, наверное…

Денис оценивающе и задорно смотрел в глаза парню. Тот не отводил взгляда с еле заметной хитрецой.

— Не то, чтобы не нравишься, — протянул, наконец, Денис. — Просто, думается мне, в прошлой жизни мы с тобой, наверное, были, как бы это получше выразиться, в разных тусовках…

— Наверное, — подтвердил тот.

— Но сейчас это не имеет ровно никакого значения. Нам ведь и не нужно с тобой дружить, чтобы делать дело.

— Согласен, — спокойно подтвердил тот.

— На том и порешим, — резюмировал командир. — Так как же тебя звать, уважаемый?

— Карпун, Анатолий Валентинович, семьдесят девятого года, коренной Киянин, — парень иронически слегка наклонил голову, представляясь остальным. — Но можно просто — Червонец.

— Тебе, я смотрю, "кликуха" понравилась… — тощий, ухмыляясь, подкурил сигарету и сделал глубокую затяжку.

— Не обращаю внимания на такие мелочи, — спокойно ответил Толик. — Просто привык за год. А привычка — дело, разума не касающееся. Забыли лекции? Именно поэтому у нас имена настоящие. Человек подсознательно может отозваться на свое настоящее имя, и провалится…

— Ну понятно, короче… — прервал его Денис. — А ты кто такой будешь, весельчак?

— Бурченки мы, из Богдановской области… А звать меня — Левонтий Палыч, двадцати восьми лет от роду…

Парни повеселели. Положительный все-таки был человек этот двадцать восьмой. Он буквально излучал хорошее настроение.

Левонтий Павлович… Худющий веселый "кепконос". Так его прозвал про себя Денис. Двадцать восьмой всем своим существом напоминал какого-нибудь мелкого мошенника или хулигана из старого советского кино. Этакий представитель московской или питерской шпаны. Только кепки клетчатой не хватает. Глаза задорные, нагловатые, с "искринкой-хитринкой". Но не крысиные, не пугливые глаза. Плещется в них некая внутренняя сила. И, вроде бы, трудно себе это объяснить, но не хочется подсознательно связываться с таким человеком, а хочется только одного: при встрече с ним в темной подворотне безропотно отдать кошелек. Вот такие у Левы были глаза. А в остальном, не считая худобы, вполне себе обычный парень. Чуть ниже Дениса, длиннее среднего нос, карие глаза. Подстрижет коротко, но не "под насадку". Темные волосы слегка вьются…

— А ты, случаем, не еврей ли, Левонтий Палыч? — бесцеремонно поинтересовался командир.

Обычные джинсы с курткой, белые кроссовки, наплечная сумка…

— Наполовину, — невозмутимо сообщил Лева. — Отец еврей. А ты чего, антисемитизмом занимаешься?

— Понемногу, — как-то даже грустно подтвердил Денис.

Антисемитом он не был. Просто хотел понаблюдать за реакцией бойца. Национальный вопрос, как и религиозный, обычно трогает человека за живое.

— Это называется — бытовой антисемитизм, — Лева поднял вверх палец и изобразил на лице гримасу, которая должна была означать напряженную работу мысли. — Не переживай, он лечится.

— Да я и не переживаю. Пошлю тебя просто на передовую, и всего делов…

Оперативники расхохотались в голос. Между ними понемногу начинала появляться та необъяснимая и не изученная никакой наукой энергия, которая возникает между близкими по духу людьми. Людьми, объединенными одной целью, одним делом. Людьми, которым предстоит пройти вместе неизведанный путь, полный опасностей и неожиданностей. Людьми, которые должны доверять друг другу, потому что от этого зависит не только их жизни, но и успех дела. А это зачастую бывает даже важнее, чем жизнь. Денис почувствовал это. И ему показалось, что другие члены группы тоже.

— Кошак, — прервал вдруг веселье плотный и немного застенчиво оглядел переставших смеяться товарищей. — А зовут — Володя.

Пятьдесят третий… Владимир. Володя. Вова. Вован. Так вот как тебя, оказывается, зовут. Здоровый парняга. Ростом с Дениса, но широк, блин, широк. Кулаки — как две гири. Килограмм под сто. Стрижен под "три миллиметра", над правой бровью заметный шрам. Взгляд спокойный, уверенный, фундаментальный. Сразу видно, цену жизни парень знает. И тут никаких рассказов не надо было. И так видно — военный. "Спец" какой-нибудь. Причем вряд ли офицер. Это Денис так про себя решил. Непонятно почему, но вот так ему думалось. Не было в Кошаке этой самой "офицерскости". Вот Толян — другое дело. А Володя — сержант скорее. Или старшина. Контрактник. Семьи нет.

Впрочем, ее ни у кого из курсантов нет. Это было непременным условием участия в проекте. Об этом им как-то сказал Учитель. Ни с того, ни с сего. Просто так сказал. Нарушил свое же правило о категорическом запрете на распространение сведений о курсантах. Зачем сказал? Денис долго об этом думал. И решил, было, что просто так. Вырвалось. Или еще что…

Но потом, пялясь в телевизор в очередное воскресенье, похожее как две капли воды на все воскресенья на "Ферме", он узрел сцену из старого и любимого им детективного сериала "Коломбо". Убийца доказывал всем, что он обладал экстрасенсорными способностями, а придурковатый и обаятельный следователь пытался доказать, что это не так, чтобы раскрыть преступление. В процессе расследования Коломбо обратился за помощью к мальчику, начинающему фокуснику. Он объяснил ему, какое действо проводит мнимый экстрасенс, чтобы доказать свои способности.