"Это все равно, что поедать какое-нибудь шикарное блюдо их французского ресторана на ходу", — думал он.
Справа показался спуск к парку "Родина", тоже почти пустому. А чего ему работать? В парке — качели-карусели. А дети-то поразъехались почти все. Работала только пара кафешек возле центрального входа на пляж, где висело большое электронное табло. Андрей иногда ужинал в одной из них. Жены-то нет, готовить некому… Кефиры, бутерброды, йогурты, макарончики с сыром, — это, конечно, хорошо. Но жидкие блюда кушать тоже иногда надо. А борщ там готовили отменно.
08.09.2006. Россия, г. Москва. Перекресток ул. Пречистенка и Чистого пер. 20:08
— А почему не попробовать?
Перед человеком в черном тонком свитере стояла белая чашка кофе, в руке дымилась длинная зеленая сигарета, которая никак не гармонировала с его обликом простого русского мужика-работяги, знающего себе цену и отнюдь не склонного к "понтам".
Маленькое кафе, настолько маленькое, что оно вмещало всего шесть столиков, пустовало. Вопрос о том, почему посетители не баловали это заведение своим вниманием, должно быть, интересовал на всей планете только трех человек: двух посетителей, сидевших друг напротив друга в дальнем от входной двери углу и давным-давно облюбовавших это кафе для своих редких дружеских встреч, и хозяина, который в минуты пьяной тоски клялся закрыть его ко всем чертям, но, трезвея и попадая под пресс огромного количества дел, ежедневно сваливающихся на любого московского бизнесмена средней руки, забывал о своем обещании до следующего запоя.
На столике, за которым беседовали друзья, лежало несколько скомканных салфеток, не замеченных официантом, а расположение посуды и кухонных приборов не оставляло сомнения в том, что посетители только что поужинали. Кроме них в кафе присутствовал еще молодой человек, с отвлеченным видом жевавший что-то за столиком, стоящим у входа в заведение.
— Наши вечные приятели из ничего ведь сделали этих сопляков! Бурекию, Коськива и этого, как его, студента бешеного, серба, ну напомни! Вот, блин старость — не радость! Ну, ты понял! Который Молошевича скинул…
— Да не помню я!
Его собеседник, высокий мужчина лет пятидесяти в светлом дорогом костюме пригубил виски. В свете настольной лампы тускло блеснул камень в массивном золотом перстне на правой руке.
— Да и фиг с ним. Не в этом дело. За три копейки три страны к своим ногам положили! Что, не так что ли? И всего только что и усилий-то приложили, что натаскали щенков, как полагается, да раздули врожденный комплекс мессии, вождя и революционера.
— Ну, я бы не сказал, что мало усилий приложили, это ты не прав… Мне-то поболее тебя известно. Но то, что окупилось с лихвой… Тут мне тебе возразить нечего! К тому же, там и объективные причины были…
— Да брось ты! Объективные причины… Тебе напомнить весенние деньки в гетто? Как мы в девяноста втором в Анжелесе эти самые объективные причины за полгода создали, а они эти причины фронтовыми бомбардировщиками раскатали?
— Да. Нервы мы им тогда потрепали. Жаль, страны уже не было, не дали завершить. А дело перспективное было… При должном усердии и везении, весь регион взбаламутить можно было. Ты, кстати, оказался прав. Я-то думал, что у них кишка тонка. Демократы, что с них возьмешь? А оказалось, все у них с пищеварительным трактом в порядке. Ну а что до того, что щенки эти дел натворили, так ведь мы тоже сложа руки не сидели. И многое сделали. Билорусь и Каргистан то отбили!
— Да я не сомневаюсь, что сделали. Мы ведь тоже не пальцем деланные. Но ведь согласись, что мы защищались, и только. А победить можно, только если атаковать. А преимущества наступления очевидны сами по себе, и состоят они, прежде всего, в том, что наступающий сам выбирает место и время для атаки, а значит, инициатива по определению уже находится в его руках. Так?
— Так-то оно так, конечно…
— То-то. К тому же, я и не говорю, что с кондачка все решать будем. Конечно, потратиться придется. Но это же копейки, ты же понимаешь.
— А чего это ты так радеешь за это дело? Я ведь знаю тебя, Иван, давно знаю… Ты в своем роде человек уникальный. Не то, чтобы таких как ты в природе не встречается… Встречаются, конечно, но крайне редко. Тебе на бабки плевать. Тебе при Союзе на них плевать было, при демократах. И сейчас тоже. Ты Ваня, не просто любишь свою работу, ты ей живешь. Ну скажи: что, зацепило? Неужто так понравилась концепция?
— Понравилась. — Человек в черном свитере устало снял очки в металлической оправе, медленно положил их на стол и задумчиво посмотрел в дальний верхний угол темного помещения. Его лицо, лицо человека, много повидавшего на своем веку, человека, которого уже практически невозможно чем-либо удивить, приняло задумчиво-отстраненное выражение. — Понравилась, Олег… И знаешь, что? Даже не сама концепция больше понравилась, хотя наработки неплохие в целом. А вот то, что он сам это все! Понимаешь, сам! — Его глаза блеснули и уставились на собеседника как два дула охотничьего ружья. — Ты ведь сам знаешь, Олег, не мне тебя учить! Ты знаешь, как это важно, когда человек сам рождает проект и сам разрабатывает все его детали.
Рука с перстнем неспешно крутила стакан с виски вокруг своей оси, не поднимая его со стола. Мужчина будто бы нехотя отвел взгляд от своего собеседника и уставился в окно.
— Я думаю, лишним будет говорить о том, что прежде чем докладывать тебе я очень тщательно все обдумал, — продолжал человек в черном свитере. Его голос вновь стал спокойным и ровным, в нем уже не чувствовалось прежнего азарта. — И я тебе говорю — это стоящее дело. Нюхом чую, будет из этого прок.
За столом повисла пауза, возникающая в тех случаях, когда одному из собеседников требуется время для того, чтобы обдумать сказанное и принять решение.
— Ты, наверное, уже и название придумал? — дорогой костюм улыбнулся уголком рта.
— Естественно, Олег. Проект "Троя". Хорошее название. В точку, — обыденно и просто ответил черный свитер.
— Кто еще в курсе? — после еще более долгой паузы спросил дорогой костюм.
— В том то и прелесть, что пока только трое. Ты, я и еще один товарищ. Он проводил первичную работу с документацией, ну ты понимаешь…
Собеседник коротко кивнул.
— Я с ним после этого беседовал, — человек в черном свитере потушил сигарету, — он глуп. В дело толком не вникал, просто передал по принадлежности. Он ничего не вспомнит, а если и вспомнит, то доказать не сможет. Все забрал я, а с журналами учета можно будет поработать.
Из дверного проема, располагавшегося рядом с барной стойкой, вышел бармен, который исполнял также и обязанности официанта, бросил беглый взгляд на пустой зал и вальяжно удалился обратно.
— Ты ведь понимаешь, Иван, — голос человека в дорогом костюме стал жестким, отдавая ледяными нотками. Он выговаривал каждое слово, будто боясь, что собеседник неправильно или не совсем правильно уловит смысл его слов, — то, о чем ты говоришь, это очень большая и серьезная работа. Дело тут даже не в затраченных средствах. Ты прав, они не такие уж и великие. Дело в том, что в таких делах провалы недопустимы. Понимаешь, просто недопустимы. В таких делах допустимы неудачи, но не провалы. Если проект окажется неудачным, я просто получу по шее. Мне не привыкать. Но если твои работники провалятся, спишут не только их. Спишут всех нас. Уж больно высокие ставки.
— Я все понимаю, Олег. Я же не пацан. Если бы я не был уверен в том, что дело стоящее, я бы не стал тратить свое и, что еще более неприятно, твое время.
Дорогой костюм подался вперед и, положив массивные предплечья на стол, негромко произнес:
— Кроме того, ты же знаешь, такие вопросы решает только Хозяин. Лично.
Судя по выражению лица, на человека в черном свитере эти слова не произвели того эффекта, на который рассчитывал собеседник. Спокойным и ровным голосом, не озаботившись снижением громкости звука, он ответил:
