— Мне это известно. Однако давай будем точными. Хозяин решает вопрос о начале исполнения мероприятий. Но дать команду на открытие проекта может и директор. У него для этого есть и полномочия, и средства.
Он открыл лежащую на столе квадратную пачку сигарет, достал одну и, воспользовавшись обычными спичками, закурил.
"Странно, — подумал дорогой костюм, — сколько его знаю, всегда прикуривал спичками. Ни разу не видел зажигалки в его руках. И всю жизнь забываю спросить, с чего бы это. А ведь нарушает, сучонок, одну из главных заповедей, которую вбивают в голову еще на первом курсе школы: не иметь никаких особенных привычек, по которым тебя можно вычислить. Не сжимать фильтры сигарет, не иметь словечек-паразитов, не носить с собой любимых вещичек всяких…".
— Будет ли он советоваться с хозяином — это его проблемы, — продолжал черный свитер, — посоветуется — хорошо. А не посоветуется, так он особо ничем и не рискует. При самом худшем варианте, максимум, получит по шапке за то, что израсходовал средства впустую. Но, не мне тебе объяснять, для работника его уровня — это не тот проступок, за который можно отгрести по полной программе. А выгода его очевидная: при случае предоставит Хозяину заряженное и смазанное ружье. А стрелять из него или нет — будет решать уже сам Хозяин. Если мы все сядем в лужу, достанется и ему, это без вопросов. Но тут уже виноваты будут все: и Хозяин, и он, и мы. А тебе известен вечный принцип: когда виноваты все — не виноват никто. Если дело начнет принимать опасный оборот — начнут рубить концы. Может и мы с тобой в список этих "концов" попадем, это в зависимости от размера шухера. Но ведь нам с тобой не привыкать. Вся наша жизнь из этого состоит. Нас столько раз могли пустить в расход и свои и чужие, что постоянное ожидание конца уже стало частью нашей жизни.
Лицо человека в дорогом костюме не выражало никаких эмоций, но в глазах проскользнула искорка, уловить которую был способен только человек близкий и знающий.
— Давай сыграем, Олег. — Глаза человека в черном свитере вдруг стали добрыми, голос смягчился. Он смотрел на своего собеседника так, как смотрят друг на друга закадычные друзья, которые уже давно все сказали друг другу, и им не нужно слов для достижения полного взаимопонимания. — Ей Богу, мы с тобой уже свое отбоялись…
Дорогой костюм долго смотрел в глаза собеседника, будто пытаясь загипнотизировать его, затем откинулся на мягкую спинку стула, залпом опрокинул в себя оставшийся на донышке стакана напиток, и бодро произнес:
— Ладно, пришли мне материалы, я посмотрю. И если соглашусь с тобой, доложу директору.
— Спасибо Олег. Я знал, что ты учуешь дичь. Мы ведь с тобой одной крови.
— Да, ты прав. А знаешь, я тут недавно вспоминал школу, какие мы были тогда восторженные щенки. Нам казалось, что весь мир в наших руках, что весь мир — шахматная доска, наша шахматная доска!
— Но ведь мы с тобой и проиграли неслабо! Помнишь как тогда, в Камбодже…
— Как не помнить. Но ведь и соперники у нас были сильные.
— Это точно. Сильные. Помнишь, как Степаныч говаривал: "хочешь научиться хорошо играть — играть только с сильными соперниками".
— Умный мужик был, царствие ему небесное. Таких офицеров нынче и не осталось почти.
— Да…
Собеседники улыбнулись, глядя друг на друга. За окном кафе прошла шумная стайка молодых людей, одетых как на карнавал в Венеции.
— Как Аня? — спросил человек в черном свитере дружеским домашним голосом, как бы подводя черту и давая понять, что обсуждение дел закончено.
— В порядке, спасибо, — ответил дорогой костюм, его голубые с серым оттенком глаза потеплели. — Сын балбесом растет. Все ему на тарелочке подносишь, а он как должное воспринимает, каплю усилий приложить не хочет. Эх, Ваня, избаловала их Москва, размягчила. Раньше уверен был, а сейчас еще больше уверился: нельзя детей в Москве растить. Ни мужиков нормальных не выходит, ни баб. Нечто среднее к двадцати годам образуется…
— Да мне можешь не рассказывать. У меня с дочками такая же тема. Знаешь, смотрю на них и поражаюсь. Не умеют они простым вещам радоваться. Куску хлеба радоваться не умеют. Не знают они, как этот хлеб доставаться может. А мы с тобой знаем. Не потом, кровью добывать его иногда приходится людям.
— Эх, надо было мне своего к себе на родину, на Поморье… Там бы мужиком вырос.
— Ага, — хохотнул собеседник, — тебя бы твоя Аня рядом с твоей родовой избой и закопала.
— Это точно, — поддержал дорогой костюм. — Да чего там говорить, она его и воспитала, я ведь домой-то только ночевать приходил.
Оба грустно помолчали.
— На выходные к нам на дачу приедете?
— Давай, почему нет. Давно семьями не встречались.
По мостовой лениво застучали капли теплого сентябрьского дождя. Серый асфальт постепенно приобретал темный земляной оттенок. Проезжающие изредка автомобили, казалось, плыли по узкому московскому переулку подобно небольшим прогулочным лодкам, плавно покачивая дворниками. Собеседники, повернув головы к окну, долго молча смотрели в пустоту. Если бы какой-нибудь знаток человеческих душ в этот момент посмотрел в глаза этим двум зрелым мужчинам, то он увидел бы там покой. Не тот покой, который приходит к человеку, мирно отдыхающему на раскаленном пляже или у себя в саду жарким днем, а чувство, которое известно только тем людям, которые всю жизнь по глупости своей его не имели и иметь не хотели. Такое чувство приходит к человеку неожиданно, как дар сверху. Человек знает, что скоро снова придется бежать и драться, что покой скоро, очень скоро покинет его, и поэтому наслаждается им так, как наслаждается знаток прекрасным коньяком, смакуя его и получая несказанное удовольствие от каждого глотка. Наслаждается и надеется на то, что когда-нибудь, пусть и не в этой жизни, ему удастся закончить все дела и обрести полное равновесие и согласие с собой и с миром.
— Ладно, засиделись мы с тобой, Все мозги ты мне высушил своим проектом. Три часа, почитай, расклады раскладывал. Но не зря время потратили… Ты прав, я добычу учуял. — Человек в дорогом костюме поднялся и протянул руку на прощанье своему собеседнику. — В случае успеха уйдешь на пенсию генералом. Хотя… — он по-доброму усмехнулся — тебе ведь и на это плевать…
Уверенной походкой, не оглядываясь, он прошел к выходу. Крепкий молодой человек, поставив чашку с каким-то горячим напитком на стол, быстро, но не теряя собственного достоинства, поднялся, открыл ему дверь и вышел, оставляя человека в черном свитере в одиночестве.
05.09.2007. Россия, г. Пенза. ул. К. Маркса. 11:46
У Дениса было отличное настроение. Никаких видимых причин для этого не было. Он не получал хороших новостей и не выигрывал в лотерею. Однако на душе определенно было как-то хорошо. Может быть, влияла чудесная солнечная сентябрьская погода. А может — общение со студенчеством. Сегодня он прочел свою первую лекцию. Раньше "старшие товарищи" доверяли молодому аспиранту лишь семинарские занятия. Но сегодня профессор Капцугов, уважаемый "ученый муж" и научный руководитель аспиранта Кириллова, приболел. И, учитывая в целом положительные характеристики молодого ученого, а также тот факт, что Денис переходил на третий заключительный курс и активно готовился к защите диссертации, заведующий кафедрой поручил ему временно заменить профессора на первом курсе исторического факультета.
Кириллов и не думал отбрыкиваться. Никаких особенных планов на этот день, да и на ближайший месяц, у него не было. Диссертация была, в общем и целом, закончена. Денис "торжественно вручил" черновой вариант текста и автореферата научному руководителю еще в августе, и теперь ожидал вердикта. В свое время он потратил немало времени на то, чтобы убедить Капцугова взять над ним научное руководство. Дело было в том, что сам профессор, как и большинство работников кафедры, специализировался на изучении политического движения на Урале в конце девятнадцатого, начале двадцатого веков.
