— Может быть… — безразлично ответил старшина.
Сержант развернулся и так же неторопливо отправился обратно.
В ночи протяжно ухала какая-то птица. Стоянка для служебного транспорта была практически пуста. Последнее время начальство запрещало ставить личный автотранспорт во внутренний двор и, что крайне удивительно, даже пыталось контролировать исполнение своего распоряжения.
"Такое бы рвение — да на благо Родины", — посмеивались милиционеры.
Однако ночью это новое правило нарушалось всегда. Вот и сейчас на стоянке, помимо трех служебных машин, стояла белая старенькая "Волга" оперативного дежурного и темно-зеленая десятка капитана Довженко. Сам-то Сергеич, как и подавляющее большинство милиционеров, добирался на работу пешком. Ему вообще повезло. Жил в десяти минутах ходьбы от работы, на Румянцева.
Из отдела на улицу быстро вышли двое милиционеров. У одного на плече болтался автомат.
— Антоха, давай сюда, — крикнул высокий, вечно веселый, лейтенант, махнув рукой в сторону рядового-меломана.
Тот захлопнул дверцу, быстро завел мотор и подогнал машину ко входу.
— Чего там? — спросил Сергеич.
— Да вроде Почту и Спецсвязь на Гоголя подпалили, — обронил лейтенант и залез на переднее пассажирское сиденье.
Машина резко тронулась с места, обдав старшину порцией выхлопных газов. Сергеич проводил экипаж долгим взглядом, постоял пару минут, наслаждаясь ночной прохладой, достал новую сигарету и чиркнул зажигалкой…
И вот именно в этот момент, уголком глаза, он заметил какое-то движение за хозяйственными постройками напротив входа. Пригляделся. "Вроде бы ничего… Показалось, что ли?"
"Нет, не показалось", — четко сказал он сам себе.
К горлу подступил комок. Лоб покрылся испариной. Руки мелко затряслись.
"Тебя зрение не подводит? — судорожно бегали мысли. — Ты уверен, что видел именно то, что видел?"
Сергеич вновь поднес зажигалку к сигарете, наклонил голову, но глазами исподлобья уперся в темноту.
"Именно то. Даже хуже", — сработало сознание.
В тени густых кустов, окружающих территорию отдела по периметру, на одном колене стоял черный силуэт с какой-то трубой на плече и смотрел прямо на милиционера. На самом деле, с такого расстояния в темноте встретиться взглядами было невозможно. Но старшина готов был поклясться, что человек, зло прищурившись, смотрел прямо ему в глаза.
Сигарета выпала изо рта. Старшина резко сорвался с места и вбежал в здание.
— В ружье! — заорал он во все горло, расстегивая кобуру.
В этот момент входная дверь, вместе со столбом огня влетела вовнутрь, припечатав милиционера к пуленепробиваемому стеклу дежурной комнаты.
23.08.2009. Краина, г. Кировогорск. ул. Гагарина. 02.54
"Эх, муторно мне что-то, муторно, — думалось Степану. — Душа непокойна".
Он сидел на старом фанерном, наверное, еще советского производства столе и подкидывал кверху кинжал, ловя его за темно-коричневую деревянную рукоять.
Хороший был нож, спецназовский. "Гюрза". Ну, ясное дело, не прямо чтобы военный. Оружейных дел мастера, зная все требования по холодному оружию, хитрили, изворачивались… Кто прокует не на полную длину рукояти, кто лезвие на миллиметр тоньше сделает, кто с качеством стали поиграет, кто острие на тот же миллиметр от нормы в сторону сдвинет. Глядишь — уже и не "холодняк". Вполне себе законный туристический нож.
Тот, что у Степана Крука — полная копия "Гюрзы". Брат Петя, еще когда в организацию принимали, подарил. Копия, но с одним исключением: гарды нет. Боевого упора, то бишь… То есть, теперь-то есть. Раньше не было. Человек знающий скажет, что гарда — дело серьезное, для боевого клинка необходимое. И будет прав. Это только кажется, что упор не нужен. А при случае — оставишь на земле все пальцы. Или разрежешь их до костей. Так что Крук гарду уже сам приварил, вернее, попросил мужиков — и приварили…
Он вяло оглядел довольно просторную комнату, которую арендовала Кировогорская ячейка "Краинской организации националистов". Небогато, конечно… А откуда богатству взяться у честных националистов? Мебель кое-какая, "с миру по нитке". На дальней от входа стене — красный стяг с черным крестом, трезубцем посередине и буквами "КОН". На двери с внешней стороны — пара плакатов. На одном, груда черепов, портрет "московитского" президента и слова: "Москва, покайся". А сверху: "Геноцид краинцев. 20 миллионов человек".
"Надо будет верхнюю строчку заклеить…" — недовольно, уже в который раз подумал Крук.
По поводу этого художества он уже написал в Центральный Совет. Нет, конечно, воспитательная работа и агитация — вещи важные, кто бы спорил? Но, господа, не надо же до абсурда-то доводить! Двадцать миллионов… А вот спросит какой-нибудь очкастый студент на очередной встрече с молодежью: "Как же это у вас двадцать миллионов вышло, если по переписи 1926-го года население Краины равнялось двадцати девяти с половиной миллионам? А учитывая, что треть людей уже тогда жили в городах, а всем известно, что голода в городах не было вообще, получается, что вымерло все сельское население до последнего человека". И что ему отвечать? Что за пять лет с двадцать шестого по тридцать первый годы краинцы расплодились еще вдвое?
"Такая наглядная агитация хуже ее отсутствия, — думал Степан. — Лучше бы вообще ничего не делали, чем такую явную чушь нести…".
Но снять "произведение искусства" не решался.
Другой плакат изображал пьяного "кацапа", валяющегося на улице с бутылкой, закрытого круглым красным запрещающим дорожным знаком. Надпись на знаке гласила: "Москали" матом не ругаются, они на нем разговаривают". И ниже, крупными буквами: "Матюги превращают тебя в москаля". Этот плакат Степану особенно нравился.
Недавно установленные белые немецкие пластиковые окна были открыты настежь. Жара… В помещении, кто на стареньком длинном диване, кто на стульях и столах, а кто просто на полу, облокотившись на стену, молча сидели молодые парни, одетые в одинаковую черную форму. На ногах — форменные натовские ботинки. Кировогорская боевая дружина КОН — плод его трехлетней работы. Вернее, то, что удалось собрать… Не сказать, чтобы бойцы отличные, но — ничего, отряд боеспособный. На обучение даже ездили на месяц в Керпатскую область. Плохо, что в деле не проверены. Вот там, в Керпатье, вот то — волкодавы! "Желтая гвардия!" Герои Площади! Таким — никакие "менты" нипочем! Круку таких хотя бы парочку. Да кто ж ему даст?
Арендована комната была при "административной поддержке" нескольких "желтых", так сказать, "сочувствующих" членов горсовета. А ничего! Степан не гордый. Помощь принял и не скривился. Главное — быть верным идее и не терять из виду конечную цель. А средства могут быть разными. Так брат Петя говорит. И Степан с ним соглашался. Брат для него вообще — авторитет непререкаемый. Считай, за место отца. В обиду не давал, глотку рвал за брательника любому. Матери после смерти отца помогал, работал как вол.
А сейчас Петя — большой человек. Заместитель главы целой областной организации! Да какой организации! Ивано-ранковской. Шутка ли — несколько тысяч первоклассных бойцов, надежных, идейных, натасканных… Да еще и Член Центрального Совета, а такое для "областного зама" вообще — честь небывалая…
Что говорить: он заслужил. Уж если не он, то кто? Если где-то говорили — "принципиальный человек", Степа думал: "Вы принципиальных не видели!"
Вот Петя — это да! За всю жизнь Степан слова от него не слышал на клятом "москальском" языке. Еще бы! Два их прадеда погибли в лесах, сражаясь с "москалями" да "жидами". Деда — посадили. Петя рассказывал, у него в тюрьме слегка "крыша поехала". До конца жизни сам не свой был. Боялся всего, почти не разговаривал. Отца за патриотические разговоры с работы выгнали. Не посадили, правда… Время уже не то было. Но "пинали" долго. Он не выдержал: запил. Да так и "сгорел" за полтора года. Не дождался свободы. У Крука в голове об отце остались какие-то обрывки воспоминаний, которые он никак не мог сложить в единый образ родного человека…
