Он отошел от нас.

– Мне на самом деле очень жаль, – призналась Клер.

– Тебе не за что извиняться.

– На самом деле все меня обсуждают?

– Я не знаю. Это не имеет значения. Мы ничего не можем сделать по этому поводу. Ты можешь вообще ничего не делать, а люди будут говорить. Сюда на самом деле не следовало приходить. Я возвращаюсь домой.

Я пошел в раздевалку, собираясь уйти. Меня догнал мистер Девон.

– Миссис Креншоу очень расстроится, – сказал он.

– Передайте ей, что мы потанцуем на следующий год.

– Я завтра собираюсь в город на художественную выставку, – сообщил он. – Не хочешь ли поехать со мной?

– С удовольствием.

– Если хочешь, можешь взять с собой еще кого-то. Может, Клер составит нам компанию?

– Да, не исключено. Я с ней поговорю об этом.

– Отлично. Я заеду за тобой около десяти.

На следующее утро мистер Девон нажал на клаксон перед моим домом. Он ждал меня в своем пикапе. На улице было очень холодно, а в машине, похоже, еще холоднее. Я видел, как у меня изо рта и носа идет пар.

– Я думаю, что у меня что-то с системой обогрева. Теплый воздух выходит наружу, – сказал мистер Девон и ахнул рукой в перчатке на печку, откуда должен был идти горячий воздух.

Я не был к этому готов. Я надел только брюки цвета хаки черный свитер с воротником «хомут». Я даже оставил вою самую теплую куртку, выбрав лишь легкое пальто. Я рожал и пытался обернуть голову теплым шарфом.

– Еще кто-то с нами поедет?

– Нет, только мы вдвоем, – ответил я.

– Это плохо, – сказал он. – Тогда было бы теплее. Попробуй одну хитрость. Реши в уме математическую задачку. Тогда тебе не будет так холодно.

– Вы серьезно?

– Это правда. Часть мозга, которая реагирует на холод, также отвечает за решение математических задач. Поэтому если ты займешь мозг решением задачки, он отвлечется от проблемы холода.

Я попытался. Я прекратил дрожать, но мне все равно было холодно. Мистер Девон посмотрел на меня и рассмеялся.

– Не беспокойся, – сказал он. – Мы поедем на поезде. Я заплачу.

***

Мистер Девон сидел в поезде напротив меня. На нем были коричневые вельветовые брюки и толстая голубая джинсовая рубашка. Он расстегнул молнию на черной кожаной крутке. На шее у него висел фотоаппарат. Он опустил руку в рюкзак и достал термос.

– Ты пьешь кофе?

Я кивнул, он налил мне стаканчик. Я снял перчатки, чтобы чувствовать тепло пластикового стаканчика.

– Не думаю, что мне когда-нибудь удастся согреться, -сказал я.

– Подожди, пока не поедем домой. Может, подожжем приборную доску.

Я взял с собой книгу, биографию Гудини, которую мне подарила Анна, а также CD-плеер. Они лежали у меня в рюкзаке, но мистер Девон говорил большую часть пути.

– Я тебе что-то рассказывал про выставку? – спросил он.

– Почти ничего.

– Я тебе сказал, что там выставляются несколько моих работ?

– Нет, – ответил я.

– Ничего особенного, но на выставке их несколько, -продолжал он. – Нас целая группа, мы давно знакомы и периодически снимаем какое-то помещение, выставляем там свои работы и пытаемся что-то продать. Там есть хорошие вещи, кое-что тебе понравится. Я не имел в виду свои работы, а кое-какие работы других. Выставка тематическая, тебе это тоже может понравиться. Она называется «Шаг в сторону от них». Каждый выставляемый предмет должен базироваться на или создаваться под впечатлением другой работы.

– А вы какие работы брали за основу?

– Тебе придется догадаться самому, – ответил он. – Я просто надеюсь, что тебе понравится. Надеюсь, что ты не потратишь эту субботу впустую.

– Я ничего не планировал.

– Представляю, как тебе трудно.

– Да, нелегко, – признал я.

– Они что-нибудь выяснили?

– Наверное, – сказал я. – Я не уверен, что было что выяснять.

– Я ничего не слышал, – сообщил мистер Девон. – Хотя все надеются на лучшее.

Я кивнул.

– Я не собираюсь говорить, – продолжал мистер Девон, – будто точно знаю, что ты чувствуешь, но кое-что я об этом знаю. Я сам потерял девушку.

– Как это случилось?

– Пожар, – сообщил он. – Она заснула на кушетке с зажженной сигаретой в руке. Я спал наверху, – он поставил левую ногу на сиденье и закатил брючину до колена. Спереди шел розовато-белый шрам. Он уходил в носок и поднимался выше оголенного места. – В некотором роде я из-за этого и оказался у вас учителем. После случившегося я просто хотел на какое-то время уехать. Он опустил брючину и снова поставил ногу на пол.

– Мне очень жаль, мистер Девон. Я не знал.

– Очень мало кто знает. Я не хочу, чтобы люди об этом знали. Думаю, ты понимаешь, что я имею в виду. В любом случае, как я и говорил, это одна из причин, заставивших меня сюда перебраться, попытаться забыть… Нет, я неправильно выбрал слово. Я просто хотел уехать подальше от Того места.

Я кивнул, и мы погрузились в молчание.

Мы вышли со станции и оказались на улице. Было холодно, но светило полуденное солнце. Мы направились к выставочному залу. Наверное, я ожидал увидеть музей с чисто-белыми стенами и смотрителями, которые следят, чтобы ты ничего не касался. Я ожидал тишину и стерильность госпиталя. Но место абсолютно не соответствовало моим представлениям. Мы зашли с улицы в единое огромное помещение, в котором по центру, словно наугад, были поставлены две старые кушетки. Короткий коридор слева вел в помещение меньшего размера. Оно использовалось, как кинотеатр. Там стояло несколько рядов стульев и даже кресел, которые по виду принесли с помойки. В задней части большого помещения, в правом углу находилась лестница, ведущая вниз, в еще одно небольшое помещение. Рядом с лестницей располагался маленький гардероб, где мы оставили верхнюю одежду. Когда мы зашли в зал, там находилось около двадцати человек. Люди сидели на кушетках, курили, пили кофе или пиво.

Мистер Девон представил меня пяти другим художникам, которые выставляли свои работы. Все они оказались моложе мистера Девона, и недавно закончили колледж. Они преднамеренно выглядели очень не ухоженно. На свитерах и брюках зияли дырки, один парень даже склеил скотчем поношенные армейские сапоги. У пары мужчин были жидкие козлиные бороденки, у всех – грязные руки, заляпанные краской, пожелтевшие от сигарет или еще испачканные неизвестно чем. Они казались довольно приятными персонажами, но после знакомства и не хотел бы с ними снова разговаривать, – по крайней мере, не об их искусстве.

Большая часть представленных работ выглядела хуже, чем то, что мы делали на занятиях у мистера Девона. Только несколько работ оказались лучше присланных мне Анной. Несколько вещей мне понравились. В центре зала, между двух кушеток стояла разбитая лодка. Треснувшие деревянные доски торчали с пола, словно сломанная грудная клетка. На каждой доске была нарисована новая сцена – банда индейцев, занимающихся мародерством, ночное небо, полное звезд – или написаны строчки стихотворения. Называлось все это «Le Bateau Ivre».

– Это означает «Пьяный корабль», – пояснил мистер Девон. – Так называется одно стихотворение Рембо. Ты читал Рембо?

– Я знаю, кто это, но не знаю этого стихотворения, – ответил я.

– Ну, вот его воплощение, – сказал мистер Девон, кивая на развалину на полу.

Остальное не стоило комментариев, за исключением работ мистера Девона, которые оказались лучшими в зале. Он сделал серию черно-белых фотографий, на которых изображались голые обожженные спины, плечи и руки. Фотографии вызывали беспокойство. На каждом снимке явно были женщины, за исключением одного, где изображалась обнимающаяся обнаженная пара, вернее только их плечи и руки. Везде были волдыри и шрамы. Я ничего не сказал, но мистер Девон объяснил, что эти фотографии – ссылка на фильм «Хиросима, любовь моя».

– Я его не видел, – признался я.

– Еще увидишь, – сказал он. – Вероятно, в колледже. Рядом с фотографиями висел коллаж. Это был снимок