Как утро настанет, так девушки сядут,
Споют — и начнутся дневные труды.
Но нынче одни лишь ты стоны услышишь:
«Увяли навеки лесные цветы».
Не в радость работа, о доме забота,
Коль парни девиц у порога не ждут.
Так тихо вздохнувши и слезы смахнувши,
Домой одиноко из хлева идут.
Рукой быстрой горца не стрижены овцы,
Не собраны в поле пшеницы снопы,
И девушке парень цветов не подарит —
Увяли навеки лесные цветы.
А тот факт, что песня была написана женщиной, умершей в девятнадцатом веке, на мой взгляд, следует расценивать как величайший парадокс шотландской литературы! Она была дочерью сэра Гилберта Эллиота из Минто, клерка Верховного суда Шотландии. Этот достойный джентльмен якобы заключил пари со своей дочерью, что той не удастся сочинить балладу о Флоддене. Девушка использовала разрозненные фрагменты старинной баллады и создала подлинный шедевр, в котором воплотились вся нежность и красота шотландской народной поэзии. Вот вам еще одно доказательство того, что кельты прирожденные мастера перекладывать свою печаль на музыку.
Тогда, под Флодденом, Шотландия понесла страшные потери: десять тысяч человек сложили головы в битве. Среди них был сам король Джеймс IV, а также двенадцать графов, тринадцать лордов, пятеро наследников пэров и пятьдесят храбрейших шотландских рыцарей. Как это часто бывает, когда на поле боя погибает великий герой, народная молва не желала смириться со смертью короля. К примеру, наши соотечественники никак не желали верить, что лорд Китченер утонул на «Хэмпшире». То же самое происходило и после Флоддена: ходили упорные слухи, что Джеймс IV сумел обмануть врагов и бежать с места сражения. Довольно странные слухи, если учесть, что факт смерти подтверждался вполне надежными доказательствами. И тем не менее… Вот что писал об этом сэр Вальтер Скотт:
Шотландцы на протяжении долгого времени оспаривали факт гибели Джеймса IV на Флодденском поле. Одни утверждали, что король покинул страну и отправился с паломничеством в Святую Землю. Другие рассказывали целую историю: мол, в сумерках, когда сражение уже близилось к концу, на поле боя объявились четыре высоких всадника. К их копьям в качестве опознавательного знака были привязаны охапки соломы. Якобы эти всадники усадили короля на серого жеребца-хакни и вывезли с поля боя. Позже видели, как Джеймс пересекал реку Твид. Никто не может с уверенностью сказать, что сталось с королем впоследствии, но ходили слухи, что его убили в замке Хоу. Рассказывали, будто сорок лет спустя рабочие чистили колодец на территории этой разрушенной крепости и обнаружили завернутый в бычью шкуру скелет; на поясе у него будто бы были железные вериги[20]. Однако в эту историю не слишком-то верят. Шотландцы не хотят допустить, что тело их короля попало в руки англичан. И доказательством служит как раз отсутствие железного пояса — никто так и не смог его продемонстрировать. Не исключено, конечно, что король не надел этот громоздкий предмет в день битвы. Или же англичане, которые обирали труп, попросту выбросили пояс как вещь, не представляющую практической ценности. Согласно официальной версии, лорд Дакр подобрал тело Джеймса IV на поле боя и отвез его в Берик. Здесь он представил труп на опознание Сарри. Оба этих джентльмена были близко знакомы с шотландским королем, так что ошибиться никак не могли. Два ближайших помощника Джеймса — сэр Уильям Скотт и сэр Джеймс Форман — также видели тело и горько оплакивали смерть своего господина.
Я вспоминал все эти легенды, стоя в комнате Маргариты в замке Линлитгоу. И тогда же подумал: интересно, а многим ли шотландцам известен тот факт, что в Лондоне можно видеть подлинные вещи Джеймса IV — его меч, кинжал и кольцо. Все эти вещи были сняты с тела короля при Флоддене и теперь хранятся в Оружейном колледже Лондона. И знают ли соотечественники Джеймса, что голова их несчастного короля была захоронена — без памятной таблички и каких-либо опознавательных знаков — на кладбище церкви Святого Михаила? Эта церковь, ныне разрушенная, стояла в Лондоне на улице Вуд-стрит, почти на границе Чипсайда. Известный лондонский летописец Джон Стоу видел тело мертвого Джеймса (еще не расчлененное) и в своей книге «Обзор Лондона» рассказал о его дальнейших злоключениях:
По окончании битвы тело вышеупомянутого короля было заключено в свинцовую оболочку и транспортировано сначала в Лондон, а затем в монастырь Шин в Ричмонде (Суррей). После знаменитой кампании по разрушению монастырей монастырское здание перешло в руки Генри Грэя, герцога Саффолка; случилось это уже в правление Эдуарда VI. Мне довелось видеть вышеупомянутое тело — целиком облаченное в свинец, оно валялось в пустой комнате среди ненужных досок и прочего мусора. Некоторое время спустя работавшие там люди наткнулись на тело и ради своего глупого удовольствия отсекли ему голову. По свидетельству Ланселота Янга, мастера-стекольщика ее королевского величества (имеется в виду королева Елизавета), он почувствовал сладковатый запах, шедший из свинцового футляра, и заглянул в него. Внутри находилось нечто до крайности ссохшееся, но тем не менее сохранявшее форму человеческой головы, да еще и с остатками рыжих волос — наверху и в области подбородка. Янг отвез находку в Лондон и некоторое время хранил у себя дома, на Вуд-стрит. Однако в конце концов он обратился к могильщику и попросил закопать тело на местном кладбище.
Таким образом, голова шотландского короля — гордая, горячая, презревшая все советы на Флодденском поле — ныне покоится в Чипсайде, среди купцов и ремесленников…
Я прошел в другую часть дворца, туда, где родилась Мария, королева Шотландская. Здесь, в этой комнате, лишенной крыши, атмосфера тревоги и печали ощущалась еще острее. Окна выходили во двор с остатками великолепного фонтана и старыми готическими воротами. Много столетий подряд сквозь эти ворота текла бурная, точно река в половодье, история Шотландии.
Я представил себе ту ненастную декабрьскую ночь, когда девочка — которой на самом деле следовало бы родиться мальчиком — впервые увидела свет. Это была тревожная, неспокойная пора: смерть уже бродила вдоль границы, и очень скоро сотням шотландцев придется спасаться бегством из Солуэй-Мосс. Бедняжка Мария! Несчастья и тревоги были ее спутниками с первых дней жизни. Тотчас после рождения ребенка из дворца выехал гонец. Он устремился на север, в крепость Фолкленд, где влачил свои дни Джеймс V. Ехать приходилось осторожно. Англичане были совсем рядом, по ту сторону границы, и, казалось, даже от травы исходил зловещий запах крови. Гонец скакал, зорко поглядывая на бойницы пограничных башен, цепью выстроившихся от Берика до самого Эйра. Мимо в темноте проезжали всадники: перед собой они гнали скот, а за ними по пятам следовала смерть. Зимний ветер привычно завывал в зарослях вереска, но самые прозорливые — те, кто был наделен даром предвидения, — угадывали в обыденных звуках приближение злых сил.
Когда королю сообщили нерадостную весть — что вместо долгожданного сына у него родилась дочь, — он в сердцах воскликнул: «Черт побери!» И через несколько дней скончался — как говорят, от огорчения (ведь ему на тот момент едва исполнилось тридцать лет!). А овдовевшая королева осталась одна во дворце Линлитгоу. Она сидела все в той же комнате, прижимая к груди свое дитя, а сердце ее изнывало от страха перед подступающей бедой. А чего еще ждать несчастной матери, когда со всех сторон ее окружали «враждующие группировки шотландских баронов… которые яростно сражались за власть над страной и над новорожденной принцессой».
