Большие надежды я возлагал на «Алису в стране чудес». Мне говорили, что это идеальное «чтение на ночь»: книга сначала начисто стирает из вашей памяти окружающий мир, а затем исторгает счастливую, полусонную улыбку. Что ж, могу засвидетельствовать: «Алиса» действительно разрушает реальный мир, но она заставляет смеяться! А смех в той же мере губителен для сна, в какой улыбка для него полезна. Я убедился на собственном опыте, что скорейший способ заснуть — это соскользнуть в бессознательную улыбку. И лучшей колыбельной для меня являются книги сэра Топаза Макгонагалла, поэта, родившегося в Данди, но творившего в Эдинбурге.
Те немногие, кто сегодня еще помнит этого автора, характеризуют его как самого худшего в мире поэта. Я с ними решительно не согласен. На мой взгляд, Макгонагалл просто опередил свое время. В его стихах обнаруживается то великолепное пренебрежение к литературным нормам, которое позже помогло не одному литератору нажить огромное состояние. Он весьма свободно обращается с английским языком — с той веселой, гусарской фамильярностью, которая в девятнадцатом веке дозволялась лишь признанным мастерам.
Расцвет творческих сил Макгонагалла пришелся на период южноафриканской войны. Он относился к тому племени чудаков, которых время от времени порождают большие города. Лондон диккенсовской эпохи изобиловал подобными людьми. Для Макгонагалла не было запретных тем, он писал обо всем и обо всех. Государственные события, природные явления, кораблекрушения, рождение и смерть королей — все это воспламеняло его музу. Любимым местом своего времяпровождения он избрал здание Эдинбургского парламента. Именно здесь, среди преуспевающих столичных законников, Макгонагалл нашел рынок сбыта своих произведений.
Он печатал их на больших листах, наверху красовался королевский герб, набранный жирным шрифтом! Как-то раз группа подгулявших студентов устроила в честь Макгонагалла шуточный прием, на котором наградила его экзотическим титулом. Прозвище настолько прилипло к поэту, что вскоре он и сам стал подписывать им свои стихи — «Сэр Топаз Макгонагалл, рыцарь ордена Белого Слона».
В архивах правительственного департамента я обнаружил журнал с бесценными выдержками из творчества этого автора. С любезного разрешения работников департамента я позаимствовал их и провел не одну бессонную ночь за чтением стихов Макгонагалла. Чего только стоит его гимн Глазго:
Чудесный город Глазго, своими машинами славный,
Которые рабочих твоих увечат исправно,
А также реки углубленьем, какое, уж так пришлось,
В немалую сумму нам обошлось.
Чудесный город Глазго, тебя средь всех городов
Я назову величайшим, и спорить с любым готов.
И милость твоя обтекает меня, как вода.
Тебе говорю я: «Процветай всегда»!
Стихотворение очень длинное, но я выбрал две самые удачные строфы.
А вот еще один маленький шедевр под названием «Дом Балдована», в нем встречаются такие строки:
Дом Балдован, который
Столь славен — вот он, гляди!
Владеет им Джон Огилви,
Парламента член от Данди.
Порой Макгонагаллом овладевало сердитое настроение, и тогда он сурово клеймил язвы общества:
Напиток дьявольский, проклятие проклятий,
Как людям вырваться из твоих объятий?
Что сделал ты с людьми, позволь спросить.
Всем мукам мука — горькую запить.
О детях мать с тобою забывает,
И на жену муж руку поднимает,
И кров родной разрушит топором,
Кому милее виски или ром.
Из Макгонагалла получился бы отличный репортер. Он внимательно следил за событиями общественной жизни, ничто не ускользало от его внимания. Когда в 1884 году умер герцог Олбани, поэт посвятил этому событию поэму в восемнадцать строф. Завершается стихотворение сценой похорон герцога, главное действующее лицо — предающаяся скорби королева:
Ее величество в страданье и печали пребывала.
Как гроб в могилу опустили, она все ж облегченье испытала.
Вот спет псалом, прощанье завершилось,
И королева торопливо удалилась.
А вот еще одно порождение беспокойной музы поэта — произведение под названием «Неудавшееся покушение на королеву Викторию». Начинается оно такими строками:
Храни королеву Господь,
И правь она вовек.
Маклин на нее покушался,
Лишь гнев на себя навлек.
С нами она да пребудет
Среди цветов и скал,
И счастливо дни проводит
В замке Балморал.
Некоторые раритетные образчики творчества Макгонагалла (полагаю, букинисты назвали бы их «макгонагаллианой») посвящены славным деяниям прошлого — битвам при Тель-эль-Кебире, Маджубе и прочим; а также национальным бедствиям, таким как смерть «китайца» Гордона. Стихи эти поражают воображение, но мне больше по душе произведения Макгонагалла, где он воспевает красоту родной земли, или же описывает примечательные события своего времени, например Тейбриджскую железнодорожную катастрофу, или кита, который выбросился на берег возле Данди.
Судя по всему, поэт нередко становился объектом довольно жестоких шуток. Но, с другой стороны, он и сам любил подшутить на своими «поклонниками» — теми, кто якобы восхищался его творчеством. А поскольку Макгонагалл обладал непомерным тщеславием, то вскоре стал записным шутом всего официального и академического Эдинбурга. Сколько шуток порождала его неуклюжая тощая фигура в нелепом костюме! Кто-то из современников Макгонагалла вспоминал, как они вскладчину снимали помещение и приглашали «великого поэта» почитать стихи. Он с готовностью приходил и декламировал свои ужасные вирши, в то время как все сидели с каменными лицами и в душе потешались над его «шедеврами».
Как-то раз один из шутников прикинулся знаменитым драматургом и в разговоре с Макгонагаллом напророчил ему блестящее будущее на театральных подмостках. В результате тот сорвался и укатил в Лондон: он хотел во что бы то ни стало попасть на собеседование к сэру Генри Ирвингу. Нетрудно догадаться, что поездка оказалась неудачной. Но зато в творческом багаже Макгонагалла появилась новая поэма под названием «Краткое описание Лондона». Начинается она с описания Лондонского моста:
Стою на Лондонском мосту и на людей гляжу
И в суете столичной я одно смятенье нахожу.
Омнибусы и кэбы снуют туда-сюда,
И под мостом река течет, и по мосту бежит вода.
Не меньшее впечатление на поэта произвела Трафальгарская площадь и фонтаны, «где утомленный путник мог утолить свою жажду». Воскресным утром гость из Эдинбурга отправился послушать проповедь мистера Сперджена, после чего в его дневнике появилась убийственная запись: «Мистер Сперджен, доложу я вам, был единственным человеком в Лондоне, который изъяснялся на приличном английском языке».
Полагаю, я дал вам достаточное представление о Макгонагалле, чтобы вы поняли, почему его стихи кажутся мне идеальным «вечерним чтением». Я был бы очень благодарен, если бы кто-нибудь взял на себя труд издать его произведения под одной обложкой — к вящей благодарности тех бедняг, кого мучает бессонница.
