Увеличенные глаза Торна загорелись, словно фары, но не успел он разразиться восторженной речью, как Джоан решительно взяла Мадлен за руку и увлекла ее за собой.

— Прошу нас простить, профессор Торн, но я хочу познакомить Мадлен с одним человеком, который может уйти.

С этим словами Джоан потянула Мадлен в толпу, подальше от разочарованного профессора Торна.

— Так лучше, поверь, — прошептала Джоан с озорной улыбкой. — Идем, я познакомлю тебя с Николасом.

— А кто такой Николас? — прошептала в ответ Мадлен, которая уже начала жалеть, что согласилась прийти сюда.

Они вновь оказались возле импровизированного бара, где высокий темноволосый мужчина поставил на стол пустой бокал и принялся застегивать черную кожаную куртку. Он уже собирался уходить, когда заметил Джоан и Мадлен.

— О, привет, Джоан, — с явным облегчением сказал он. — Я не знал, что вы придете…

— Николас, это Мадлен Л’Эглиз. Мадлен — Николас Флетчер.

Николас протянул руку, и в его глазах промелькнуло узнавание, а Мадлен поняла, что именно с ним разговаривала в архиве во время своего предыдущего визита. Она пожала ему руку, чувствуя некоторую неловкость.

Когда Джоан извинилась, сказав, что ей нужно перекинуться парой слов с коллегой, Мадлен почувствовала, как ее охватывает паника. Она не знала, о чем говорить с Николасом. А тот, если и испытывал смущение, вида не показывал.

— Как долго вы намерены оставаться в Кентербери, Мадлен? — спокойно спросил он.

— До конца недели. У меня тут дела… завещание матери…

Повисла неловкая пауза. Мадлен поднесла к губам бокал с вином, чтобы сглотнуть комок в горле. Николас слегка нахмурился — возможно, вспомнил их предыдущую встречу.

— Должно быть, вам сейчас нелегко, — заметил он и после небольшой паузы добавил: — Боюсь, я был не слишком любезен во время нашей встречи в архиве. Приношу свои извинения. Могу я предложить вам вина, чтобы загладить свою оплошность?

Его голубые глаза — даже очки в прямоугольной оправе не делали их менее проницательными — вдруг заискрились смехом, и он посмотрел на графины с бесплатным вином.

Мадлен улыбнулась и кивнула.

— Кажется, вы собирались уходить? Наверное, мне не стоит вас задерживать… — небрежно сказала Мадлен, которой вдруг захотелось, чтобы он ушел, поскольку в его присутствии она чувствовала необычную неловкость.

От Николаса исходило легкое высокомерие — или нечто похожее. Мадлен никак не могла решить, нравится ей это или нет. Он вел себя совершенно непринужденно, словно неизменная отстраненная вежливость англичан была ему несвойственна. Впрочем, его небрежность выглядела слишком нарочитой. Ей показалось, что ее изучают, словно собираются провести исследование.

Она взяла бокал, который наполнил Николас, и решила, что постарается получить у него информацию — иными словами, проведет собственное расследование. В конце концов, он ведь архивариус… нет, он называл себя реставратором. Кажется, Джоан говорила, что он систематически занимается городским архивом.

— И как продвигается ваша работа — удалось найти что-нибудь… спорное?

— Да, удалось. Но все это строго засекречено. Я бы не хотел подвергать вас опасности, ознакомив с содержимым сейфов и подвалов Кентербери.

В его глазах цвета индиго танцевала насмешка, скрывающая истинную суть слов.

— О, так вы открыли тайну гробницы святого Августина? — пошутила Мадлен.

Она вспомнила, что Джоан рассказывала ей о пропавших реликвиях в тот день, когда они посетили руины аббатства. Казалось, слова Мадлен произвели на Николаса впечатление.

— Значит, вам кое-что известно о местной истории? Да, верно, теперь я припоминаю, вы говорили, что ваша мать занималась каким-то расследованием.

Он совершенно спокойно упомянул об их встрече, и внезапно Мадлен поняла, что ее перестали раздражать его необычные манеры.

— Еще я преподаю историю, — сказала Мадлен.

В синих глазах мелькнуло что-то похожее на интерес.

— Значит, вы пришли сюда… — он указал на членов Исторического общества, — для участия в интереснейших дискуссиях?

Мадлен рассмеялась:

— Очевидно. Кстати, у вас неплохо получается.

Николас усмехнулся, показав кривоватые, но удивительно белые зубы.

— Слушайте, мне ужасно хочется курить. На нижнем этаже есть бар — а здесь, похоже, не курят. Кроме того, у меня складывается впечатление, что Торн намерен произнести очередную скучную речь. Вы, случайно, не курите?

Она кивнула.

— Я бы с удовольствием покурила.

Мадлен оглядела зал в поисках Джоан и обнаружила ее в обществе профессора Торна. Похоже, она успеет выкурить сигарету прежде, чем Джоан вырвется на свободу.

В камине бара «Белого единорога» полыхало яркое пламя. К тому же здесь были очень удобные кресла. Неяркий свет создавал уютную атмосферу — безопасная гавань после ярко освещенного огромного зала на втором этаже.

— Разрешите угостить вас нормальной выпивкой. Что вы предпочитаете?

Мадлен уселась в кресло и закурила сигарету, наблюдая за отошедшим к стойке бара Николасом. Он был выше шести футов ростом, стройный до худобы, но широкоплечий, иссиня-черные волосы завязаны в хвост, как и во время их первой встречи.

Он вернулся с двумя бокалами солодового виски.

— Надеюсь, вам понравится — это мой любимый напиток. Теперь я уже не могу вернуться к чему-то более дешевому.

Виски понравилось Мадлен, оно пилось легко и обладало приятным дымным вкусом.

Николас вытащил из кармана мягкую пачку «Кэмел» и потертую латунную зажигалку. У него были длинные белые пальцы — такие руки должны замирать над клавишами рояля.

— Кстати, существует только один исчезнувший ковчег.

Его слова застали Мадлен врасплох — она наблюдала за его руками.

— Что? — сказала она, надеясь, что ее реакция не выглядела глупой.

— Мощи святого Августина. Обнаружены сразу два захоронения, что мгновенно вызывает сомнения. Любые пропавшие сокровища можно мифологизировать.

— И кто их обнаружил?

Теперь Мадлен слушала его внимательно.

— Местные прихожане. Как вы знаете, ликвидация монастырей заняла несколько лет, так что у монахов было достаточно времени, чтобы вынести кое-что из аббатства — до того, как представители новой церкви успели довести дело до конца.

Николас сделал глоток виски и откинулся на спинку кресла.

Положив одну длинную ногу на другую, он посмотрел в потолок, как будто размышляя над интересным вопросом.

— И что дальше?

Мадлен овладело нетерпение. К чему он клонит?

— Да ничего. Всего лишь слухи. — Николас сел и пронзительно взглянул на Мадлен. — Вы знаете, что архивы забиты документами — разлагающимися свидетельствами бог знает каких событий, забытыми хартиями, завещаниями времен правления короля Якова I…[30] Но периодически я нахожу то, что меня озадачивает. И это мне нравится в моей работе. Поймите правильно, составление описей — не совсем моя область деятельности. Моя истинная страсть — если об этом вообще можно говорить — реставрация и хранение. Я иногда работаю в зале манускриптов Британской библиотеки. У них собрана впечатляющая коллекция.

— И как, удалось найти что-нибудь, что вас «озадачивает»?

— О, меня легко озадачить — особенно шифрами. Звучит, конечно, интригующе. Существует множество причин, по которым определенные документы засекречиваются. Особенно часто так делали во времена ликвидации монастырей. Однако это отдельный вид исследований. У меня есть друг в Лондоне, который целые дни напролет расшифровывает манускрипты для музеев и библиотек. Ему нравится. Есть люди, которые просто обожают забивать себе голову всяческими загадками.

— Полагаю, довольно часто речь идет о рунах, — сказала Мадлен, вспомнив свое недавнее знакомство с загадочным алфавитом в Байе.

Николас вопросительно посмотрел на Мадлен.

— На каком периоде вы специализируетесь?

— Средние века.