– Отца он даже не видел. Родился в апреле сорокового года. О таких говорили: родившийся post mortem.
– Мы все живем post mortem.
Ротмистрша плавным жестом положила стеклянный мундштук на край оловянной пепельницы и подошла к полкам. Оттуда она вынула конверт, а из него пожелтевший номер газеты «Краковский курьер» от 1943 года. Анна заметила, что внутри этого конверта были еще какие-то документы. Женщина осторожно развернула газету.
– Ваш муж был в этом списке? – спросила она.
Анна утвердительно кивнула головой: да, но в фамилии была ошибка. Вместо Филипинский там было Филипский, а имя Анджей было заменено на Адам…
Ротмистрша рассматривала Анну сквозь струйку дыма. Без вуали лицо Анны было словно обнаженным. На нем было нетрудно прочесть любую эмоцию.
– Вы по-прежнему надеетесь? – Было заметно, что хозяйка пытается узнать немного больше о своей гостье. Анна, ни секунды не колеблясь, ответила, что будет надеяться до тех пор, пока не узнает окончательной правды.
– У меня-то не может быть никаких сомнений, что его там убили.
Лакированным ноготком она указывает в газете то место, где значится фамилия Венде: Ротм. Венде Хенрик.
– А я все еще пытаюсь найти доказательства. – Анна надеется встретить понимание со стороны вдовы ротмистра, с которой она только что познакомилась. – Есть же где-то люди из этой комиссии польского Красного Креста. Я должна их найти.
– Боюсь, что кое-кто вас опередил. – Сквозь коричневатое стекло мундштука видна тоненькая струйка дыма, которую втягивает карминный рот. – Еще в конце прошлого года они схватили доктора Робеля и других, – продолжила она.
– Они здесь хозяева, – говорит Анна, и вдова ротмистра утвердительно кивает головой. Она рада тому, что обе они понимают, что стали очередными жертвами того преступления. Сначала убили их мужей, потом убили правду. Теперь Анна решилась задать вопрос, который ее сюда привел.
– Кажется, вам удалось найти способ получить подтверждение того, что случилось с нашими мужьями.
– Мне дал совет один человек, хорошо знающий законы.
– А что же в этом деле общего с законом?
– Учреждения должны делать вид, что они его соблюдают. Есть простой способ заставить их подтвердить непреложные факты. – Привычным движением женщина стряхивает пепел. – Мы ведь вдовы, не так ли?
Она произносит этот вопрос как человек, которому не нужен ответ, а нужна лишь констатация общего согласия. Но Анна вдруг отрицательно качает головой. На лице ротмистрши появилось выражение удивления. Она словно застыла на мгновение, поднося папиросу к накрашенным губам.
– Пока у меня не будет окончательных доказательств, я себя вдовой считать не могу. – Анна вынула из сумки принесенные отпечатки снимков ротмистра Венде. – Я по-прежнему жена.
Эти слова словно стерли с лица Ренаты Венде прежнее приветливое выражение. Она глубоко затянулась и, промахнувшись, стряхнула столбик пепла на столик рядом с пепельницей, потому что все время пристально наблюдала за гостьей из-под длинных ресниц. Наконец, слегка пожав плечами, она взяла конверт, в котором кроме старой газеты были еще какие-то документы.
– Я понимаю. Но доказательства они сами могут нам предоставить, – сказала она деловито. – Один адвокат подсказал мне, что как вдова пропавшего на войне я имею право обратиться в городской суд по поводу пенсии. И тогда им самим придется сообщить необходимые данные: когда он погиб и где. – Она взяла фотографии мужа и, не поглядев на отпечатки, сунула их как приложение в конверт. – К этому надо приложить документы и фотографии. Таким образом, они сами подтвердят то, что произошло.
Ротмистрша встала, чтобы положить конверт с газетой и документами обратно на полку. Ее движения были очень точными, но при этом несколько заученными, как у танцовщицы, разогревающейся перед выступлением. Прежде чем положить конверт на место, она подняла его вверх, словно меч, обнаженный перед сражением.
– Я отправляюсь с этим завтра. Пусть наконец власть подтвердит, что я вдова!
Анна уже поднималась с диванчика, уже опустила на лицо вуаль, когда на пороге комнаты появился высокий мужчина. На нем был светлый летний костюм, в руках он держал портфель. Мужчина слегка склонил лысеющую голову при виде Анны, но поздороваться не успел, так как в гостиную с радостным криком ворвался Войтусь:
– Папочка! Папочка пришел!
Он вырвал у мужчины из рук портфель и попытался его открыть.
– Что ты мне принес? Ты купил мне солдатиков?
Ротмистрша, увидев каменеющее лицо Анны, поняла, что с этого момента та видит в ней не вдову ротмистра Венде, а женщину, которая изменяет его памяти. Представляя Анне мужчину – адвокат Пёнтэк, – она понимала, что Анна видит в нем того, кто занял место ротмистра, и, вероятно, думает, что Ренате потому важно получить официальное подтверждение смерти мужа, что она уже хочет перестать быть вдовой. Анна уже знает, что юристом, который подсказал, каким образом выяснить ложь, является как раз этот человек, которого сын ротмистрши Венде считает своим отцом…
Анна сделала вид, что сквозь вуаль не заметила протянутой руки адвоката Пёнтэка, лишь кивнула головой и направилась к выходу. Ротмистрша опередила ее и всем телом преградила ей путь к двери. Она смотрела прямо в глаза Анны. В словах, которые она произнесла, ощущалась просьба понять ее.
– На нас лежит печать смерти, – она схватила Анну за локоть, – но разве наши дети должны жить на кладбище? Войтусь – ребенок трудный. У него должен быть отец. Он должен ощущать сильную руку.
Анна осторожно высвободила локоть из цепких пальцев Ренаты и, попрощавшись кивком головы, направилась к калитке. Вдогонку ей прозвучал возглас вдовы ротмистра:
– Но я не заплатила за отпечатки!
Анна не ответила, она даже не обернулась, лишь махнула рукой, дав понять, что такие вопросы не имеют значения.
25
Когда Анна вернулась домой, Ника бросилась ей на шею, чтобы поблагодарить от имени Юра: он получил работу у Филлера! Анна приняла этот жест довольно сдержанно, и Ника сразу поняла, что опять на нее навалилось нечто, касающееся времени post mortem. В таких случаях лицо Анны всегда выражало невероятное напряжение, еще заметнее выделялись скулы, а ее большие, темные глаза смотрели на все вокруг словно из другого времени…
Анна поначалу ничего не рассказывала о своем визите к вдове ротмистра Венде. Она сразу же начала собирать документы, которые намеревалась уже завтра отнести в городской суд. Лишь вечером, когда Буся, сидя у открытого окна, тасовала карты для пасьянса, Анна, – не скрывая своего возмущения, – рассказала, кто и при каких обстоятельствах подал ей мысль о том, что можно заставить официальное учреждение занять определенную позицию в вопросе о якобы «пропавшем майоре Анджее Филипинском».
– Ты должна быть ей благодарна за то, что она помогла тебе, – произнесла Буся. Она раскладывала на столе карты.
Анна нетерпеливо пожала плечами.
– Ей эти бумаги нужны только для того, – Анна постукивала ногтем по столу в такт произносимой ею фразы, – чтобы подтвердить, что она вдова, и иметь возможность соединиться с другим человеком.
Ника услышала в голосе Анны прокурорский тон. Она, как обычно, внутренне бунтовала против подобных безапелляционных приговоров.
– Ты осуждаешь ее за это? В конце концов, каждый нуждается в ком-то, кому он сам нужен.
Ника буквально физически ощутила тяжесть взгляда, которым мать смотрела на нее, она подумала тогда, что, верно, мать мысленно задает себе вопрос, не относится ли последняя фраза к ее дочери и тому знакомому парню. Анна, вероятно, хотела понять, что имела в виду Ника, поэтому на всякий случай Ника продолжила, говоря о ситуации вдовы ротмистра:
– Как долго человек обязан хранить верность отсутствующим? И вообще, обязан ли?
– Тем более хранить верность именно им.
Когда прозвучали эти слова Анны, Буся застыла с картой в руке. Она смотрела из-под очков, как внучка прореагирует на слова матери. Ника пожала плечами и встала из-за стола.
