— Не плачь,— успокаиваю я его,— положи нож назад, в сапог. Отдохни немного. Ведь у тебя столько работы в нашем эмирате!.. Столько работы!..
А будет еще больше... Надо и отдыхать немного... Отдохни от трудов праведных! Отдохни, работяга!..
Отдохни, палач-труженик с голубыми небесными очами!.. Отдохни!..
И нам дай немного отдохнуть!.. Айе!.. Дай!..
Мне жаль Голубоглазого. Жаль его страстного непонятого порыва.
Но чем я могу помочь ему?.. Чем?..
Ведь атабек не разрешает ему пустить в ход нож. Пока...
- В зиндан его! - кричит, хрипит Кара-Бутон.
— Я верну вам вашу подлую! заячью! ночную стрелу! Кара-Бутон!.. Клянусь!..
Айе!..
Сарбазы поднимают меня с земли, тащат к лоша¬дям...
Разлучают с Рустамом-палваном. Навек...
Прощай, мой мертвый вечный друг Рустам-палван! Прощай, родной!..
Прощай, лежащий, спящий неподвижно, невиновно убиенный на дождливой гиблой осенней кишлачной дороге...
Прощай!.. Убитый вместо меня... Взявший мою стрелу!..
Ака... Брат... Прощай!..
Айе!..
Я отомщу!..
ЗИНДАН
...Кто сидит в тюрьме — у того мысли на воле,
а кто на воле — у того мысли в тюрьме.
Турецкая пословица
Айе!..
А я и не знал, что на земле существуют зинданы...
Только слышал, но сказано, что лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать...
А еще лучше побывать однажды?.. А?..
Ай, сладкие зинданы земли человеков!.. Ай, кладбища с живыми постояльцами!..
Тут, в смрадных, сточных, гнилых ямах-колодцах, люди погребены, похоронены, забыты... Замогильные люди...
Тут они вьются как земляные погребальные острые удушливые черви...
Тут они вьются... исходят, тщатся... маются... люди-черви...
— Сухейль, Сухейль, а мы хотели построить высо¬кое птичье гнездо любви на дереве... а тут люди живут в земле... роятся люди-черви...
Сухейль, а мы хотели построить гнездо на дереве... да...
Айе, Сухейль!..
Арыыыыыык стаааааал рекоооо-оою!..
Как далёко, Сухейль!..
…И пески заметают, заметают, засыпают бедный, малый изумрудный мой посев!..
...Но!..
.— Кара-Бутон, я верну вам вашу подлую ночную стрелу!.. Верну!..
Но как выбраться, вырваться из этого зиндана? Из этой могильной затхлой глубокой ямы?..
Я стою по колено в смрадной ползучей глине...
Тут сток нечистот, отбросов... Последний колодец...Тут можно умереть, задохнуться от одних гиблых, гнилых запахов...
Тьма сырая, густая, непроходимая...
Мне кажется, что я один в яме, но я слышу обострившимся ухом, что кто-то стоит рядом со мной, дышит, живет, тянется... ногами перебирает в ползучей донной топкой глине...
— Кто тут? — вздрагиваю я.— Кто тут, во тьме?..
— В древней «Книге о праведном Виразе» сказано, что в аду такой мрак, что, хотя людей там так густо, как волос на голове, каждый думает, что он один...
Надо сделать людей одинокими, тогда будет ад на земле. Этого и хотят наши правители...
Айе!.. Я узнаю этот голос!..
Это голос слепого дервиша-каландара...
— О Аллах! О боже!.. Бобо, вы-то почему здесь?.. За что?.. Старый... Слепой...
И он тоже узнал меня. Узнал...
— Эх, сынок, слепой ты...
Любить в наше время — все равно что птице слепо класть яйцо на караванной пыльной проезжей дороге иль строить, вить гнездо в осенних холодных ветвях нагой белой айвы...
Прошел караван — и копыто верблюда смяло, убило, размыло, удавило невинное беззащитное яйцо...
Налетел ветер — и гнездо распалось, рассыпалось, разлетелось, развеялось...
...Погляди на эти глиняные столетние слепые кибитки... на эти нищие низкие глухие саманные дувалы... На этих детишек с коровьими печальными очами...
Разве тут можно любить? Разве можно?..
Разве можно быть богатым среди нищих?..
— О Боже!.. Бобо, вы-то почему здесь, в яме?.. За что? Старый... Слепой...
— Сынок, в нашем эмирате все честные дороги все добрые тропинки, как реки в море, ведут в зиндан...
Только слепые, глухие, тупые, злые, сытые не видят этого...
Но я вижу, сынок... Хотя у меня нет глаз...
— И я вижу... вижу... бобо... Теперь вижу!.. Хотя тут темно...
— Есть только одна страшная тьма — тьма души... Ее опасайся... А тьма зиндана целительна... Многие прозревают в этой тьме...
— Я прозрел, бобо. Я хочу выбраться отсюда. И освободить вас... И других, томящихся во всех зинданах земли!..
—. Ой, сынок, твоей жизни не хватит...
— Хватит, бобо!..
—. Мы поможем! — проговорил в кромешной тьме зиндана чей-то хриплый сильный голос.
— Кто ты, друг?..
— Я дехканин Шукур-ака...
— Я Насреддин, сын горшечника Мустаффы-ата... За что тебя бросили в зиндан, Шукур-ака?..