На второй день Рождества я просыпаюсь от голосов на кухне, клокотанья чайника на плите, журчания льющейся из крана воды и урчания водопроводной трубы, проложенной прямо в стене возле моей кровати. Эти звуки так живо напоминают мне детство, что на мгновение я замираю и лежу с головокружительным ощущением, что время повернуло вспять. Похоже, я проснулась последней, как оно всегда и бывало. Не успев проголодаться, все еще отяжелевшая после вчерашней сытной еды, я, набросив халат, поднимаюсь на чердак, достаю из чемодана Кэролайн костяное кольцо и несу его вниз. На лестнице я вдыхаю густой аромат кофе и жареного бекона, и в животе у меня бурчит от голода.

Семья, все четверо, уже за столом, который накрыт как полагается — тарелки и приборы, кружки для кофе и огромный кофейник, блюдо с беконом и яичницей, аккуратная горка тостов. Как мне все-таки нравятся эти родительские причуды! Самой бы мне в жизни не пришло в голову накрывать стол для завтрака и складывать тосты горкой вместо того, чтобы шмякнуть один себе на тарелку. Вот они, четыре человека, которыми я дорожу больше всего на свете, сидят за столом. Я на секунду прислоняюсь к дверному косяку и загадываю желание — хочу, чтобы так было всегда. Теплый пар в воздухе, посудомоечная машина, вздрагивая, совершает свой шумный цикл.

— А… Ты все-таки решила почтить нас своим присутствием, — сияет папа, наливая мне кофе.

— Не придирайся, папуль, еще только девять часов. — Зевнув, я не торопясь подхожу к столу, присаживаюсь на скамейку.

— А я уже выходил на улицу, чтобы натаскать хвороста, — хвалится Эдди, густо намазывая тост шоколадной пастой.

— Хвастунишка, — укоряю я.

— Эд, ты собираешься есть свой тост с нутеллой? — многозначительно спрашивает Бет.

Эдди подмигивает ей, откусывая большущий кусок, на щеках у него появляется шоколадная улыбка.

— Как спали? — спрашиваю я родителей.

Они заняли ту же спальню, что и всегда. Здесь такое множество комнат, выбирай, какую хочешь, а мы все, как послушные дети, расположились в своих, привычных.

— Прекрасно, Эрика, спасибо.

— Мам, смотри, вот эта штучка, о которой я тебе говорила, я нашла ее среди вещей Кэролайн… — я протягиваю ей кольцо, — рукоятка, по-моему, из кости или чего-то вроде того.

Мама вертит вещицу в руках, недоверчиво глядя на меня:

— Это не колокольчик, дурочка, это детское зубное кольцо. Да какое изящное. Это слоновая кость, не простая… а серебряный колокольчик служит погремушкой. Двойная функция.

— Зубное кольцо? Серьезно?

— Очень старомодное, конечно, но это именно оно.

— Я недавно видел что-то подобное в «Турне антикваров»,[19] — добавляет отец.

— Серебро и слоновая кость — ребенок, наверное, был богатенький, — замечает Эдди, прежде чем снова набить рот.

— Может, это Клиффорда? Ты не помнишь? — спрашиваю я.

Мама хмурится, напрягая память:

— Нет, должна признаться, оно мне незнакомо. Но я могла и забыть. Или… — Потянувшись назад, она достает с буфета фамильное древо. — Смотрите, какой большой промежуток между тем, как Кэролайн вышла замуж, и рождением Мередит. Целых семь лет! Это довольно необычно. А вот моя тетя Эванджелина… она умерла, не прожив и года, бедняжка.

Мама указывает на имя, предшествующее Мередит на древе, на даты в скобках под ним, вызывающие сочувствие и жалость.

— Двое детей за семь лет — не так уж много. Возможно, у нее был еще и сын, еще до Мередит, который тоже умер, тогда кольцо могло принадлежать этому мальчику.

— Возможно. Но разве тогда он не был бы указан на фамильном древе, хотя и умер?

— Ну, необязательно. Например, если он родился мертвым или был недоношенным и не выжил… — Мама задумывается. — Я, кстати, знаю, что и Мередит потеряла ребенка до того, как родилась я. У родственников подобные вещи могут повторяться.

— А не можем мы поговорить за завтраком о чем-то другом? — тихо спрашивает Бет.

Мы с мамой с виноватым видом захлопываем рты. У Бет тоже был выкидыш на раннем сроке, Эдди появился позже. То был просто зародыш, комочек жизни, но когда внезапно его не стало, чувство было такое, словно погас маленький яркий огонек.

— Ну, так чем мы сегодня займемся? — спрашивает папа, подкладывал себе на тарелку омлет. — Мне хочется немного размять ноги, порастрястись после вчерашних излишеств.

— Чтобы освободить место для излишеств сегодняшних, да, Дэвид? — невинно спрашивает мама, заглядывая в его тарелку.

— Совершенно верно! — бодро соглашается отец.

День сегодня не такой пасмурный, но по небу деловито проносятся серые тучи, да и ветер холодный, пронизывающий. Мы решаем идти через деревню на запад, мимо каменной церквушки, угнездившейся на зеленом склоне и окруженной каменными надгробиями многих поколений покойников Бэрроу Стортона. В дальнем углу кладбища есть участок Кэлкоттов, и, не сговариваясь, мы двигаемся туда. На участке примерно два на два метра расположены мраморные таблички. Холодное ложе, где покоятся члены нашей семьи. Здесь и Генри, и лорд Кэлкотт, и Кэролайн, рядом с маленькой дочерью, умершей до рождения Мередит. Ее звали Эванджелиной. Теперь к ним присоединилась и Мередит. Совсем недавно, так что в небольшом медном кувшине еще сохранились цветы с похорон, а буквы ее имени, высеченного на камне, еще не стерлись. Невольно я ловлю себя на мысли, что она, быть может, хотела быть похороненной отдельно или лежать рядом с мужем, Чарльзом, а не делить вечность с Кэролайн, но теперь слишком поздно. Меня пробирает дрожь, и я мысленно обещаю себе, что постараюсь ни за что не оказаться с ними в этой тесной могиле.

— Мне кажется, что, если у Кэролайн был сын, его похоронили бы здесь же, разве нет? — обращаюсь я к своим, нарушая молчание.

Бет шумно вздыхает и отходит туда, где Эдди обследует крытый двускатной крышей проход для вноса гробов.[20]

— Думаю, да. Наверное. Но кто его знает? Если он был совсем уж малюткой, его могли похоронить в какой-нибудь могиле для младенцев, — отвечает мне мама.

— Это что же за могила такая?

— Просто могила, но поменьше и с фигуркой ангела или херувимчика, — говорит она.

Отец бросает на меня косой взгляд.

— Осмелюсь заметить, у тебя вдруг проявился необычный интерес ко всему этому, — говорит он.

— Нет, я просто… ну, ты же меня знаешь. Не могу сидеть спокойно, если сталкиваюсь с нерешенной загадкой. — Я пожимаю плечами.

— Если ты так любишь тайны, боюсь, тебе нужно было родиться в другой семье.

— Эй, Эдди! — зову я. — Поищи-ка тут в окрестностях маленькие надгробия с ангелочками и с фамилией Кэлкотт!

Эдди салютует мне и рысцой пускается по проходам. Бет, сложив руки, поворачивается и смотрит на меня.

— Пожалуйста, прекрати ты эту погоню за мертвыми младенцами! — слышу я, хотя ветер уносит ее голос.

— Дай мне пять минут! — кричу в ответ.

— Может, и правда пойдем, Эрика? — беспокойно спрашивает мама.

— Пять минут, — повторяю я.

Я пробегаю глазами ряды камней с другой стороны от той, куда побежал Эдди, но все они кажутся мне одинакового размера.

— Иногда для младенческих могил отводится особое место. — Мамин взгляд устремляется в самый дальний угол кладбища. — Проверь-ка там, видишь? Под той березой.

Я торопливо шагаю туда, где ветер шумит как морской прибой и теребит обнаженные ветки березы. Всего здесь около пятнадцати или двадцати могил. На самых старых и впрямь видны маленькие херувимы с пухлыми ручками и лицами, источенными лишайником. Есть и два-три надгробия поновее, на них изображены плюшевые мишки, эти игрушки какие-то приземленные и кажутся здесь не вполне уместными. Но это, думаю, то самое место. Новорожденные, похороненные за пределами кладбища. Жизни, которые закончились, не начавшись, потери, разрывающие сердце родителей. Все эти сердца тоже погребены здесь, рядом с крохотными телами, которые их разбили. Грустное это место, и я, торопливо просмотрев имена и даты, иду, поеживаясь, прочь от этого островка скорби.