В принципе, я бы одобрила такой выбор, потому что я маленькая и стройная, а Кристина роскошная такая женщина с большой грудью и широкими бедрами, и кожа у нее белая и нежная, так что я рядом с ней выглядела, как арапчонок. Проблема была лишь в том, что у писателя, несмотря на все наши старания, отказывался стоять член. Он целовал и ласкал нас по очереди и вместе, но все было впустую. Я очень хотела применить один из своих приемов со словами-ключиками — кому, как не литератору, оценить их оригинальность — но близость напыщенной Кристины делала невозможной мою импровизацию.

— Фу-ух! — наконец вздохнул писатель. — Перекурите, девчонки.

Кристина вытащила из своих вещей пачку тонких сигарет и затянулась, а я откинулась на подушку, перебирая пальчиками седые волосы на писательской груди.

— Все любят писать, — сказал он, обнимая меня одной рукой, — о героях, которые в присутствии раздетой женщины вспыхивают, как огонь. Практически в любой книжке на раскладке, стоит женщине хоть как–то выразить желание, герой уже готов к бою, и он трахает всех подряд, практически не отвлекаясь на сон.

— Ну, вроде того, — вставила я, чтобы поддержать разговор.

— А я вот напишу о человеке, которому скучно, когда его соблазняют. Он будет нормальный и веселый парень, но его будет воротить от всех этих красавиц с обложек, лежащих перед ним с раздвинутыми ногами. Представь, он недоумевает, почему всем кажется, что он должен откликаться на призыв хорошенькой самки.

— Ведь женщины–то не откликаются охотно на призывы самцов, — усмехнулась я. — Во всяком случае, не сразу.

— Вот! Ты понимаешь?

— Ну да, — сказала я. — Герой ваш не импотент никакой, а нормальный человек, просто он возмущен этой несправедливостью. Почему это он должен бросаться на предложенные куски, в то время как вокруг все ведут разговоры о равенстве полов и эмансипации.

— Ты прямо выхватываешь мысли у меня из головы, — писатель вывернул шею, заглядывая мне в глаза. — Ты студентка?

— Да, — сказала я чистейшую правду.

— И где…

— На экономическом, — опередила я его вопрос.

И тут же перехватила взгляд Кристины — презрительный и ни черта не понимающий. Она вообще не слушала нас, поглядывая на свои позолоченные часики. В этот момент я испытала торжество — Кристина была просто самодовольным животным из Московского зоопарка. Такой она и осталась в моей памяти.

— Уже время выходить, — брюзгливо сказала эта холеная москвичка. — Сильвия, ты идешь мыться, или сначала я?

— Ты иди, девочка, — отозвался тут же писатель, — а мы с Сильвией еще поболтаем часок.

Когда мы остались, наконец, одни, я сказала писателю, чтобы он расслабился, и я все сделаю сама. Он удивленно посмотрел на меня, а я сказала, что ему самое время начать привыкать к насилию и боли. При этом я начала щипать его полное тело в самых интимных местах, а мои слова сулили ему такие чудовищные и сладкие пытки, что он застонал и закрыл глаза. Я перебросила ногу через его голову и села сверху, прижавшись вплотную к его лицу. Это было снова снизошедшее на меня наитие, но я была уверена, что не ошибаюсь, и не прошло десяти минут, как этот талантливый и знаменитый на всю Россию человек испытал сильнейший оргазм в руках простой, никому не известной провинциалки.

С тех пор всякий раз, бывая в Москве, он обязательно навещал меня, а потом мы еще встречались в других местах, и эта связь наполняла меня уверенностью в своих силах и своем интеллекте.

Вместе с Кристиной составляла пару девушек, трудившихся в салоне дольше остальных. Вряд ли это связано, однако получилось так, что москвичка стала недосягаемым образцом совершенства для приезжей из Ярославля, которая начинала работать в Москве маляром на стройке, но не выдержала и сбежала в публичный дом. Она была высокой и даже внешне в чем–то напоминала Кристину, только если ту было можно, в самом деле, принять за аристократку, то Карина скорее походила на неудачную поделку под благородную девицу. Она была даже худее москвички, но широкая кость и крупные руки и ноги выдавали ее плебейское происхождение. Пальчиками Кристины с длинными продолговатыми ногтями мог восторгаться любой, кто смыслил хоть что–нибудь в маникюре, ее ножка была даже слишком миниатюрной для сравнительно крупного тела. В случае с Кариной все обстояло с точностью до наоборот: издали она выглядела намного лучше, чем вблизи, и никакие женские ухищрения не могли скрыть грубую ступню или кисть, тяжеловатую челюсть и низкий лоб. Впрочем, находились посетители, которым нравился именно такой тип сложения, и нельзя сказать, что Карина была обделена вниманием клиентов. Возможно, во мне говорит сейчас полуосознанная неприязнь к ним обеим, ведь я внешне представляла собой противоположность Карине во всем.

Надо вспомнить, что Карина любила выпить лишку, и часто такое происходило на днях рождения кого–нибудь из девушек. Это были моменты, когда салон закрывался на ночь, и мы дружно сервировали стол в квартире, празднуя два-три часа и полностью расслабляясь. На эти праздники был запрещен вход посторонних, но свои могли быть приглашены. К примеру, Изабелла зазвала на свое девятнадцатилетие ребят из «Сатурна», которые начали тащить всех нас на оргию. Мне едва удалось скрыться тогда в своей комнате, и поэтому, когда праздник наступил для меня, мы пьянствовали в чисто женском коллективе.

Я накрыла неплохой стол, не пожалев усилий, чтобы угостить подруг, а они расщедрились на подарки, снабдив меня золотыми сережками, новой сумочкой и маникюрным набором. Оксана тогда же подарила мне колечко из червонного золота, но сделала она это уже потом, когда мы остались вдвоем.

Карина, как обычно в таких случаях, немало приняла на свою широкую грудь, и стала рассказывать, какая у нее была с детства горестная судьба, и все такое прочее, что поведывает подругам в расслабленном состоянии каждая вторая проститутка.

Из этой исповеди я помню, что папаша Карины был авторитетным бандитом старой закалки, который едва ли вспоминал о дочери, полжизни оттянув в местах не столь отдаленных, а мать с горя пила, да колотила дочурку, которая напоминала ей о былом сожителе. Когда Карина подросла, она в свою очередь принялась поколачивать родительницу, и сбежала в Москву при первой же возможности, окончив строительное ПТУ. Неприязнь к стареющей алкоголичке видимо возродила в душе девушки память о редких встречах с отцом, и он ей представлялся эдаким романтическим бродягой, который когда–нибудь вернется к заблудшей дочурке и усадит ее на колени.

Я, конечно, не возражала Карине, надеясь, что мне не придется присутствовать при их встрече после многолетней разлуки. Если такая встреча когда–нибудь состоится.

— Да, дождешься ты его, кобеля старого, — вдруг вмешалась Сабрина с несвойственной ей злостью. — Лучше б ты его никогда больше не видела!

— Что ты мелешь? — подняла пьяную голову Карина.

— Тебе повезло, что ты его хорошо не знаешь, — продолжала Сабрина, колыхая грудью в тесном декольтированном платье. — Поверь, я лучше тебя разбираюсь в папашах из зэков, мой–то откинулся, когда мне еще пятнадцати не исполнилось. После десятки сроку–то.

— Ты своего с моим не равняй! — тяжелая голова Карины окончательно поднялась, и мутный взгляд уперся в декольте.

— Так ты дура после этого, — не останавливалась Сабрина. — Он уже забыл, что ты его ребенок, увидит перед собой бабу в соку и сразу под юбку полезет, я по себе знаю.

— Такую суку, как ты, только трахать и надо, — злобно процедила Карина, поднимаясь во весь свой немалый рост. Стул позади нее с грохотом упал.

— Ты чего? — запоздало перепугалась Сабрина. — Я о тебе слова плохого не сказала.

— Так я тебе сейчас слова твои в глотку вобью! — выпалила Карина и двинулась в обход стола.

— Кто подерется сейчас, завтра пойдет на улицу, — прошипела Камилла, сидящая напротив.

— А чего она гонит! — разъяренная Карина будто и не слышала предостережения. Мы с Оксаной повисли с двух сторон на ее широких руках.