А так как единственной его любовью были тачки, которые он обожал с детства, я в течение следующих двух часов слушала, затаив дыхание, то, что меня интересовало. Мои водительские знания позволяли время от времени задавать ему вопросы, показывая, что я не тупая кукла, а собеседница. И сам Юра отогнал от меня еще каких–то братков, которые протягивали ко мне лапы. Так в отличном настроении мы завершили этот «субботник», и Юра поехал к жене домой, а я вернулась к Вадику.

Он сидел мрачный перед включенным телевизором, а на экране была развертка. Я сразу поняла, что он успел двинуться. Мой подарок, очки, цеплялись за кончик его длинного носа.

— Сука! — сказал мой любимый. — Подлая бессердечная сука и дрянь.

— Что случилось? — спросила я, внутренне сжимаясь.

— Не знаешь? — он издал долгий истерический смешок. — Я от бессонницы гулял ночью вокруг «Нашей» и представляешь, слышал, что у Кондрата появилась новая соска. Сосочка такая маленькая, с узенькой сладкой дырочкой. Ты не знаешь случайно, кто она?

Никто мне до него не устраивал настоящих сцен ревности, и я сама не знаю, откуда взялись слова. Думаю, это гены моих предков, сотен поколений безвинно обвиняемых баб, откликнулись на внезапный вызов.

— А по-твоему было бы лучше, если бы меня перетрахали там все? Или ты думаешь, что это была внезапная любовь? Что у тебя в голове осталось, кроме героина, идиот чертов! — я уже завелась не на шутку. — Да ты знаешь, вообще, что я вынуждена каждый день изображать театр, и я делаю это в сотый раз, и буду делать. Кондрат один вменяемый там и был. Или ты бы радовался, если бы все эти урки пялили меня с трех сторон, а я бы молча терпела. Отвечай!

— Но как я могу знать, что ты со мной не играешь? — он растерялся и был смешным очкариком, никаким не Отелло.

— Зачем бы я стала с тобой притворяться? — я говорила искренне. — Ради чего мне это, я же не рвусь тебе в жены. И вообще, как ты можешь мне не верить после всего?

— Я верю тебе, я люблю тебя, — мы уже обнимались и трогали друг друга, как в первый раз.

— Дурачок, милый мой, — шептала я. — Я никогда-никогда не предам тебя, Вадичек, родной мой.

Конечно, я предала его. Не прошло и месяца…

Стоял разгар бабьего лета, и заказы сыпались в тот день, как из рога изобилия. Мы все отработали по несколько заходов, так что стояла уже глухая ночь, и Палыч вытирал платком вспотевшую лысину, кляня могучее либидо своих земляков. Особенно радовалась Конь Большой, которую обычно выбирали реже остальных. В этот же день она не уступала по заработкам никому из нас, и это воодушевило ее настолько, что она угостила всех нас мороженым в центре у ночного ларька. Так обычно мы угощали ее, безденежную, и вот она вернула нам добро за добро.

Я издалека увидела Вадика, который шел от автомата после звонка на базу, и сразу поняла, что рабочая смена еще не окончена. После года совместной работы мне достаточно было и мимолетного взгляда, чтобы отличить его собранную походку перед очередным вызовом от небрежного шага перед тем, как он командовал отбой.

— Едем в Отрадное, — сказал наш охранник, подойдя к машине. — Какие–то коммерсы ждут в сауне и обещают добавить за срочность.

— Да ну их к бесу, — начал Палыч, — нажратые, наверное, как свинюки. Время–то какое!

Факт: время было спать всем людям доброй воли, и найти в такую пору трезвого и бодрствующего брянчанина на улице было не легче, чем снежного человека йети в Гималаях.

— Мальвина говорит, что звонил трезвый и очень просил, — голос Вадика не выражал уверенности, но все мы обязаны были выполнять распоряжения базы.

— Поехали уже, Палыч, — сказала я. — Чего тянуть.

И мы поехали в эту проклятую сауну, которая располагалась в глухом месте на окраине, и которую недолюбливали все экипажи. Дело в том, что находится она в тупике, и подъехать к ней можно только по одной дороге, которая издалека просматривается. Поэтому Палыч должен был остановиться метров за триста до сауны, а дальше сначала охранник обязан был топать пешком, проверить обстановку, а мы в это время ждали в «Волге» с работающим двигателем, готовые стартовать в любой момент, если что–то не заладится.

Темно-серое небо над нами с востока начинало розоветь поздним осенним рассветом, а мы сидели, и Вадика не было. Он все не приходил, и, по мере того, как нарастало волнение, мы уже понимали, что заказ этот не для нас.

— Сваливаем, девки, — сказал, наконец, Палыч. Близкая опасность делала его голос моложе.

— Разворачивай машину, — скомандовала я. — И ждите меня. Мы его так не бросим.

— Дурная, что ли? — сразу окрысилась Света, бывшая третьей в тот день. У Вали был выходной, а Малый Конь должен был добраться домой сам — ее еще раньше оставили работать недалеко от квартиры, где жили девочки.

— Заткнись! — решительно сказала я. — Вы будете сидеть здесь, а я пойду одна, посмотрю, что там творится.

— Да подстава это! — истерично завизжала Светка. — Хочешь, чтобы нас всех приняли?

Формально она была права. Если в такой ситуации возникал форс-мажор, нам следовало как можно скорее убираться, и срочно звонить на базу. Там уже Мальвина сообщала о происшествии дежурной бригаде, которая обязана была разбираться дальше. Но вот только я прекрасно понимала, что в такое время наши дежурные братки наверняка уже разъехались или поотключали телефоны, или набухались, или еще что–нибудь, — но если кто–то и приехал бы, то не раньше, чем через час, а то и два.

Я не хотела больше слушать трусливую Светку и начала собираться — благо, кроссовки всегда ездили со мной в пакете. В минуту я сбросила туфли на высоком каблуке, переобулась и крепко завязала шнурки. Палыч уже развернул свою «Волгу» к выезду из тупика, я посмотрела на него и поняла, что наш водитель меня одобряет.

— Не волнуйтесь, — сказала я, чтобы ободрить подруг. — Я хорошо бегаю. Если что, удеру, а вы будьте готовы.

К чему именно им быть готовыми, я не стала распространяться. Светка пошла красными пятнами и была на грани срыва. Но Большой Конь, тоже испуганная, кивнула головой. Я запомнила этот ее ободряющий жест.

Триста метров пути среди гулкой утренней гармонии, легкой осенней паутины и птичьего гомона, позволили мне размять мышцы. Я была одета в узкие обтягивающие брюки с узором из блесток, и была уверена в себе. Только беспокойство за Вадика нарастало с каждым шагом, и я загоняла внутрь голос рассудка, шептавший мне, что права Светка.

Сауна, издали вроде как безлюдная, при моем приближении начала проявлять признаки жизни — что–то творилось там внутри, злое и опасное. Смутные голоса и какая–то возня за бетонными стенами становились все четче.

— Да они где–то здесь, — услышала я слова и сразу же крашеная в бордовый цвет дверь распахнулась.

Я прижалась к дереву на обочине, но двое мрачного вида малолеток меня увидели через секунду. Достаточно было мельком посмотреть на их перекошенные от наркоты, водки или клея хари, как я, позабыв обо всем на свете, кинулась бежать. Они — следом.

Но на этот раз не было повсюду глубокого снега, не было на мне неудобных сапог на каблуке — и я не дала этим шакалам ни единого шанса. Если у сауны моя фора была метров пятнадцать, то к «Волге» я примчалась, увеличив расстояние от них где–то втрое.

Палыч уже тронул машину с места, и мне оставалось только открыть переднюю дверцу, чтобы запрыгнуть, как страшный грохот разорвал воздух вокруг меня, потом еще раз, и тогда я догадалась, что в нас стреляют. Третий выстрел вдруг окрасил красным стекла нашей машины, я распахнула двери и вскочила на свободное место охранника, раздался очередной грохот, Палыч дал газ, и «Волга» рванула в самый важный отрыв за свою автомобильную жизнь. Следующая пуля просвистела рядом со мной и пробила переднее стекло, которое, мне показалось, целиком рухнуло ко мне на колени, на грудь. Я в ужасе зажмурилась, закрывая лицо, но к счастью наш водитель не потерял самообладания, он вырвался из тупика на широкую следующую улицу, и выстрелов больше не было слышно.