Дункан почувствовал, что его глаза увлажнились от нежности. Он погладил роскошный ореол волос своего спящего ангела. Никогда еще он не испытывал такого единения — тела, души, разума. Никогда еще он не ощущал себя столь сильным и беспомощным одновременно, отдавая ей всего себя без остатка и получая ее взамен. Даже сейчас он дрожал от какого-то священного страха.

Это было то, чего он ждал всю свою жизнь. Это была его правда, его сила, его судьба — дочь торговца шерстью, лежавшая под ним. Это была женщина, на которой он должен жениться.

Это был абсурд. Это шло вразрез со всякой логикой. Тем не менее с уверенностью пророка он знал, что их единение сегодняшней ночью связало их навсегда. Эта женщина приняла его в своем теле, в своем сердце, не зная ни о его богатствах, ни о данной ему власти. Она вручила ему свое величайшее сокровище, сокровище, которого он еще никогда не знал, — дар искренней любви.

Теперь он должен был сказать ей правду.

Он скажет ей, кто он. И он скажет ей, что отныне принадлежит ей.

К несчастью, как оказалось, ему придется подождать более подходящего случая. Его маленький ангел уснула, утомленная, без сомнения, путешествием, вином и любовью. Он решил, что хорошие новости могут и подождать.

Затем он снял со своего пальца фамильный перстень де Ваэров и бережно надел его на пальчик Лине — средний, ведущий к сердцу. Он улыбнулся, устраиваясь рядом с ней под покрывалом и прижимаясь к ее ягодицам своими бедрами. Он зарылся лицом ей в волосы, вдыхая аромат, который с этого дня будет освящать его сны.

Удовлетворенный, он закрыл глаза и позволил себе уснуть. Его жизнь стала упорядоченной, ветер дул в его паруса, и ничто не могло нарушить гладкое и безмятежное плавание судьбы.

Глава 14

Открыв глаза, Лине испугалась, подумав, что вновь оказалась на корабле. Комната сильно раскачивалась. Она вцепилась в край матраса и ради эксперимента высунула одну ногу из-под покрывала. Как только она смогла поставить ее на якорь, то есть на пол, качка прекратилась. Голова у нее раскалывалась, пока она, щурясь, вглядывалась в тени, пытаясь понять, где находится.

При тусклом свете прогоревших углей в камине она увидела, что лежит на матрасе в просто обставленной комнате. А потом, словно водопад, обрушившийся на нее, к ней вернулась память. Господи Иисусе, она спала с цыганом! Она отдала себя ему. Полностью. И охотно.

Все казалось сном. Но, тем не менее, его запах, перемешанный с ароматами дыма и кожи, впитался в ее кожу. Она облизнула губы. На них оставался мускусный вкус его поцелуя — воспоминание о соитии. И еще — она чувствовала себя... по-другому. Каким-то образом он изменил ее, подобно алхимику, превращающему свинец в золото. Ее тело и душа ожили в его руках. Он провел ее мимо голоса разума, перенес в звездные выси, о существовании которых она не могла и догадаться. Она провела дрожащей рукой по груди, по животу, спустилась ниже, туда, между ног, где было скользко и мокро от его семени и ее крови.

В камине затрещало полено, взлетел ворох золотистых искр, которые на мгновение напугали ее и осветили силуэт цыгана, лежавшего на матрасе рядом с ней. Он мирно спал на спине, сверкающие глаза были прикрыты пушистыми черными ресницами, невинный, как у херувима, рот немного приоткрыт. Но он вовсе не был невинным. А теперь и она.

Правда медленно вползла в ее сознание. Не имело значения что он открыл ей двери рая, не имело значения, как хорошо она чувствовала себя в его объятиях, она совершила страшный грех. Она, Лине де Монфор, леди по крови, известная торговка, уважаемый член Гильдии, позволила соблазнить себя цыгану. Цыгану — этим все сказано — без имени, без роду и племени, живущему за счет своего остроумия и по воле ветра. Цыгану без семьи, без титула, без профессии.

В глазах Лине застыли горькие слезы. Святой Боже, что она наделала? Всю свою жизнь она слушалась отца, повиновалась ему, не задавая вопросов, следовала его советам. Она была хорошей дочерью. Как же она дошла до такого? Святая Мария, она нарушила самую суровую его заповедь. Она отдала себя простолюдину.

В конце концов, материнская кровь взяла в ней верх, убивалась она, та самая крестьянская кровь, которая вскипала при виде любого мужчины. Она больше не леди, и никогда не была ею. Она только обманывала себя. Она имела не больше права называть себя леди, чем считать простое полотно шелком. Она нала жертвой того самого дьявола, о котором предупреждал ее отец, предала лорда Окассина, предала его титул и любовь. Одним безответственным поступком она свела на нет годы его беззаветного служения ей.

Лине подняла дрожащую руку, чтобы смахнуть слезу со щеки, и заметила кольцо у себя на пальце. Шмыгая носом, она поднесла руку к неясному свету из камина, чтобы осмотреть его.

Оно было серебряным, богато инкрустированным и тяжелым. Судя по тому, что волчья морда, искусно вырезанная на нем, была изрядно потерта, оно было старым, возможно, даже древним, но при этом странно знакомым.

Сердце у нее сбилось с ритма, когда она поняла, что оно означает. Должно быть, это цыган надел его. Для простолюдина такой простой жест был сродни женитьбе. Он вверял ей себя.

Словно обжегшись, она сорвала кольцо и швырнула его на пол. Оно сверкало ей издевательской улыбкой. Зажав рот рукой, чтобы заглушить всхлипы, она поднялась и ничего не видящими глазами принялась искать одежду.

Она поступает правильно, говорила себе Лине. Она делает то, что должна сделать. Она должна мыслить разумно. Только так можно было избавиться от боли.

Замок де Монфор должен быть уже недалеко. И хотя у нее не было причин полагать, что семья отца признает ее, не говоря уже о том, чтобы принять, это была ее единственная надежда. Если она уйдет сегодня же ночью, когда люди Эль Галло меньше всего ожидают этого, у нее будет шанс добраться до замка де Монфор к следующему полудню живой и невредимой. Ей понадобится подходящая одежда, подумала она, смахивая слезу со щеки. Она не может появиться у ворот де Монфоров, одетая, как... простая женщина. Ее губы задрожали, и она закусила нижнюю губу.

Она сильная. Она сможет сделать это.

Ей понадобятся деньги. У цыгана где-то должны быть деньги. Она начала рыться в его мешке. Лине решила, что не совершит преступления, если украдет у вора. Но денег там не было. Она дважды проверила карманы его куртки, она прощупала каждую соломинку матраса в поисках серебра.

Но ничего не нашла. Или он спрятал его так надежно, что даже сборщик податей не отыскал бы и монеты, или же он сказал ей правду и у него ничего не было.

Когда она почти утратила надежду, ее взгляд привлек тусклый блеск металла — кольцо со скалящейся волчьей мордой. Оно было сделано из серебра, увесистое и вычурное. Продав его, она сможет купить подобающую леди накидку, она была уверена в этом.

Мгновение, показавшееся ей вечностью, она терзалась угрызениями совести. Цыган подарил ей кольцо в знак своей привязанности. И продать его...

Быстро, чтобы не поддаться уговорам собственной совести, Лине подняла кольцо с пола и сунула в кошель. Потом она в последний раз взглянула на цыгана. Ее метания по комнате раздули умирающее пламя в очаге, которое теплым светом озарило половину его лица. С другой стороны его омывал лунный свет, падающий в комнату сквозь узкое окно. Он был красив. Правильные черты лица, выдвинутая вперед челюсть, высокий лоб — все это, казалось, опровергало его крестьянское происхождение. И сладкий сон, в котором он пребывал, мешал предательству с ее стороны.

Но она была де Монфор. Она должна заботиться о фамильной чести, защищать имя своего отца.

Что же касается цыгана, то он оправится. Он принадлежит другому миру, миру крепкого эля и твердого сыра, миру залатанной шерстяной одежды и свиданий в стогу, миру скоротечных и договорных браков. Без сомнения, не пройдет и года, как он обручится с какой-нибудь молочницей, сказала она себе, и совсем скоро у него родится сын. Было бы глупо с ее стороны жалеть — его или себя. Она снова вытерла предательскую слезу и повернулась, чтобы уйти.