— У нас есть «кока» — правда, Терри?

— «Кока», диетическая «кока», диетическая «кока» без кофеина, обычная «кока» без кофеина, недиетическая «кока» с кофеином, — выбирайте любую.

— Я не пью «коку», — ответил Лоример. — Все в порядке, спасибо.

Терри ушел за итальянским пивом, а Уоттс закурил сигарету. У него были мелкие ровные черты лица, бледные серовато-карие глаза и россыпь мелких родинок, спускавшаяся от подбородка по шее и исчезавшая под горловиной свитера.

— Работаете на страховую компанию? — спросил Уоттс. — Значит, это вы, гады, нас все эти месяцы мурыжили?

Лоример вкратце объяснил, в чем состоят функции и обязанности специалиста по оценке убытков: он не независим, но беспристрастен.

Уоттс нахмурился и сделал затяжку.

— Давайте говорить начистоту, — предложил он (и в его гортанном столичном выговоре послышался едва уловимый призвук ближнего Запада — Слоу, Суиндона или Оксфорда). — Мы подписываем контракт с вами, модниками, так? Мы платим о-хре-ни-тельный взнос, а потом, когда я заболеваю и отменяю турне, к нам присылают парней вроде вас и начинают препираться?

— Не всегда.

— Да ладно вам. Они приглашают вас, чтобы вы как профессионал посоветовали им — выплачивать ли ту сумму, которую они уже согласились мне выплатить, если что-то не заладится, — так? Когда мы подписывали полис, там нигде не было написано, что на меня стаей слетятся эти чудилы-оценщики и будут твердить: «Пиши пропало, Хосе».

Лоример пожал плечами. Сейчас было крайне важно оставаться спокойным и равнодушным.

— Там все можно найти мелким шрифтом, — сказал он. — Не я же изобрел все эти методы, — прибавил он. — Я просто там работаю.

— Как сказал охранник в концлагере, пуская газ.

Лоример чихнул, приложил платок к носу.

— Мне это тоже не по душе, — заметил он ровным голосом.

— А мне не по душе вы, модник, — отрезал Уоттс. — Какую музыку вы покупали в последний раз, а? — Он перечислил несколько знаменитых рок-групп с едким, колючим презрением в голосе, словно у него в горле кость застряла. — Нет, — сказал он потом, — могу поспорить, вам нравится «Три Тела Минимум». Просто гляжу на вас — и поспорить могу, что вы — из тех, кто тащится от «Трех Тел Минимум». Ну же?

— В последний раз — если не ошибаюсь, — Лоример выдержал паузу, — это был Кваме Акинлейе и его «Achimota Rhythm Boys». Альбом называется «Сущая Ачимота».

— Сущее что?

— «Сущая Ачимота».

— А что это такое — «Ачимота»?

— Не знаю.

— «Сущая Ачимота»… Значит, любите африканскую музыку?

— Да. Я вообще не слушаю ни европейскую, ни американскую рок-музыку, написанную после шестидесятых.

— Правда? А почему так?

— Она лишена жизненности.

— А как насчет моей? По-моему, уж куда жизненней.

— Боюсь, с вашим творчеством я не знаком.

Лоример заметил, что эти слова по-настоящему озадачили Уоттса, встревожили его по какой-то глубинной, но пока непонятной причине.

— Терри! — прокричал Уоттс в сторону двери. — Где это чертово пиво, наконец? — Потом снова обернулся к Лоримеру, поглаживая волосистый клочок на щеке. — Значит, вы не верите, что я был болен, так?

Лоример вздохнул и достал из чемоданчика блокнот.

— Две недели спустя после отмены «Турне Ангцирти» вы выступали на сцене Альберт-Холла…

— А, да ладно вам. Это же было для гребаной благотворительности — «Больные детишки и музыка», что-то вроде того. Господи Иисусе. Терри, я тут подыхаю от жажды! Где этот жирный ублюдок? Слушайте, я вам целый полк докторов могу привести.

— Это совершенно ничего не меняет.

Уоттс казался изумленным.

— Я буду с вами судиться, — заявил он вялым тоном.

— Вы вольны предпринимать любое законное действие. Честно говоря, мы и сами предпочитаем решать подобные дела через суд.

— Слушайте, да что тут, в самом деле, происходит? — возмутился Уоттс. — Меняете правила, когда уже пол-игры сыграно. Ворота начинаете переставлять. Все же страхуются — абсолютно все, это самое обычное дело. Даже те, у кого нет закладных, и те застрахованы. Даже те, кто сидит на пособии. Да никто бы этого не делал, если б вы всюду стали соваться и передвигать ворота. Послушайте — вы же, модники, нам попросту заявляете: «Не будем платить — хрен вам. Отвалите». Так ведь? Так вот, если б люди знали, что им светит вся эта…

— Дело здесь только в честности или вероломстве.

— Это что еще такое? Терри!

— А то, что, по нашему мнению, вы представили нечестный иск.

Уоттс взглянул на него с любопытством, как зачарованный.

— Как, вы сказали, ваше имя?

— Блэк, Лоример Блэк.

— Сделайте для меня кое-что, Лоример Блэк. Держите голову прямо и смотрите влево — максимально левее, как только можете глаза скосить.

Лоример сделал, как он просил: резкость зрения пропала, лишь где-то слева, у края поля обзора, виднелся прозрачный профиль носа.

— Видите что-нибудь? — спросил Уоттс. — Что-нибудь необычное?

— Нет.

— Ну вот, — а я вижу, приятель. — Завращав глазными яблоками, Уоттс сам стал коситься влево. — Я вижу черное пятно, — сообщил он. — В самом дальнем левом углу зрения я вижу черное пятно. Знаете, что это?

— Нет.

— Это дьявол. Это дьявол, он сидит у меня на левом плече. Он сидит там уже полгода. Поэтому я и не брею левую щеку.

— Ясно.

— А теперь скажите мне, мистер Модник-Оценщик-Убытков, как, черт возьми, музыкант может отправляться в восемнадцатимесячное турне по тридцати пяти странам, если у него на плече сидит дьявол?!

Лоример ждал в холле, пока Терри принесет ему пальто.

— В следующий раз у нас обязательно будет «пепси», — пообещал он весело.

— Не думаю, что будет «следующий раз».

— О-о, обязательно будет, — сказал Терри. — Вы произвели неизгладимое впечатление. Не помню, чтобы он с кем-нибудь дольше двух минут разговаривал — кроме Даниэль. У вас есть визитная карточка? Вы ему понравились, приятель. Теперь вы, можно сказать, в друзьях у него.

Лоример протянул ему визитку, не зная — чувствовать себя польщенным или встревоженным.

— А почему он все время называл меня модником?

— А он всех так называет, — объяснил Терри. — Знаете, это как по телику, когда показывают фильм, где все ругаются, чертыхаются и матерятся? Они заново записывают звук, и там вместо «..аный» — уже «долбаный», вместо «хер» говорят «хрен», и так далее.

— Ну да.

— Ну вот, а если герой фильма говорит «мудак», они это переписывают на «модник». Честное слово — вы сами как-нибудь послушайте. Это ему так понравилось, Дэвиду, то есть, — проговорил Терри с улыбкой. — Маленький модник.

Лоример поехал прямо по Холланд-парк-авеню, через Ноттинг-Хилл-Гейт и Бейсуотер-роуд к Марбл-Арч, затем вниз по Парк-Лейн, налево у Вестминстерского моста, и дальше по набережной Виктории. Лоример не мог бы объяснить, почему ему вздумалось свернуть в сторону от набережной, но такая мысль внезапно пришла ему в голову, и он поддался капризу.

«Федора-Палас» был уже наполовину уничтожен, осталось всего три этажа. Грузовики вывозили мусор, цепкие когти «гусениц» царапали внешние стены, в воздухе летала густая цементная пыль. Лоример завязал разговор с прорабом в каске, и тот рассказал, что здесь все сровняют с землей, а забор вокруг строительной площадки оставят. Лоример прошелся вокруг, пытаясь понять назначение этой новой стройки, стараясь взглянуть на дело со всех точек зрения, но из этого ничего не выходило. Тогда он позвонил по мобильнику Торквилу.

— Слава богу, что ты позвонил, — сказал Торквил. — Не могу тут у тебя стиральную машину найти.

— У меня ее нет. Тебе придется пойти в прачечную.

— Шутишь ты, что ли! Ах да, и еще что-то с сортиром случилось. Не спускается.

— Ладно, я с этим справлюсь, — сказал Лоример. — Слушай, тут «Федора-Палас» разрушают. Тебе это о чем-нибудь говорит?

— Э-э… — задумался Торквил. Лоримеру казалось, он слышит, как тот думает. — Нет, — в конце концов ответил Торквил.