— Мы были севернее, — ответил Лоример как можно уклончивее.

— Авьемор, — повторила Поттс. — Это где-то в Грампианах?

— В Карнгорме.

— А вы стреляете?

— Уже нет — повредил барабанную перепонку, врачи запретили.

— Тебе не везет в спорте, Лоример, — лукаво заметила Поттс. — А как насчет бриджа?

— А где именно — севернее? — настаивала Бинни. — Кто-нибудь еще хочет сыру?

— А как насчет пудинга? — закричал Торквил.

— М-м… Инвернесс, где-то в окрестностях, местечко Лох… — Он заставил соображать свой тупеющий мозг. — Лох-Кенбарри.

— А это разве не в Ирландии? — спросила Поттс.

— Я так поняла, вы играете в оркестре, — обратилась к нему Лайза Посон, отчаянно пытаясь завязать беседу через стол. В стеклах ее очков плясало пламя свечей.

— Нет, не совсем.

— Я слышала, как вы с моим мужем говорили о музыкальных инструментах. Нас несколько человек собралось, получился маленький камерный оркестр. Я и подумала — может, он вас тоже пытается завербовать.

— Нет, я не играю, это… — Лоример махнул рукой в другую сторону стола, где сидела его мнимая подруга, его фальшивая невеста, и вдруг понял, что напрочь забыл ее имя. — Это она… Она… М-м… Это она — музыкант. А я работаю в страховом деле.

— Не сметь о работе! — рявкнул на него Торквил. — Оштрафовать его. Кому бренди?

Долговязая Филиппа убрала из-под носа Лоримера нетронутый крем-брюле.

— Тебе слово, Хивер-Джейн, — сказал Оливер Ролло, молотя рукой воздух.

— Лох-Кенбарри, — нахмурилась Бинни, пытаясь что-то припомнить. — Это не рядом с Форт-Огастесом?

— Да, неподалеку.

Поттс уже в седьмой или восьмой раз попыталась угостить его сигаретой. Он в очередной раз отказался и поднес ей свечу. Она наклонилась поближе к пламени, придерживая сигарету, и, понизив голос, произнесла, едва шевеля губами:

— Должна заметить, Лоример, это очень возбуждает — сидеть рядом с тобой и знать, что ты совсем без ничего под килтом.

— Бинни, — нетерпеливо позвал Торквил.

— Извини, дорогой. — Бинни поднялась. — Ну что, дамы?

Лоример вообразил презрительное негодование и насмешливое фырканье Ивана Алгомира: Женщины вышли из комнаты? Поттс вспрыгнула и куда-то унеслась, Лайза Посон последовала за ней, но не так решительно. Только русская не пошевелилась.

— Ирина? — позвала Бинни, указывая на дверь. А, вот как ее зовут.

— Что такое? Куда нас… — Впервые за весь вечер она беспомощно взглянула на Лоримера.

— Это обычай, — объяснил он. — Британский обычай. Женщины покидают мужчин в конце трапезы.

— Но почему?

— Потому что мы рассказываем грязные анекдоты, — ответил Оливер Ролло. — Торквил, у тебя есть портвейн в этом кабаке?

Лоример был доволен собой. Когда дамы покинули комнату, а Торквил с Оливером засуетились, закуривая сигары, он стал расспрашивать Нейла Посона про его камерный оркестр, и тот начал радостно распространяться о своей страстной любви к музыке, о том, как трудно, но приятно управлять любительским оркестром, а потом целых десять минут рассуждал о том о сем не терпевшим вмешательства учительским, нет — директорским тоном. И только когда настойчивые покашливания Оливера Ролло обратили внимание Торквила на то, что в комнате воцарилась вопиющая скука, тот предложил присоединиться к дамам, которые пили кофе у камина.

Вечер прошел быстро; Посоны ушли почти сразу, и Лоример сердечно с ними распрощался, даже чмокнув Лайзу Посон в щечку, зная наверняка, что никогда больше не увидит этих людей. Ирина заявила, что устала, и Бинни, вскочив с места, суетливо проводила девушку в отведенную ей спальню. Потом отправились спать Оливер и Поттс, напутствуемые сальными замечаниями со стороны Торквила. Наступил странный момент, когда Лоример и Торквил остались в комнате одни; Торквил развалился в кресле, вытянув ноги, посасывая обслюнявленный кончик сигары и потягивая из стакана остатки бренди.

— Отличный вечер, — произнес Лоример, чувствуя, что надо как-то нарушить интимную тишину, которая начала сгущаться в комнате.

— Вот так всегда, — отозвался Торквил. — Старые друзья. Хорошая еда и выпивка. Немного поболтали. Немного пошутили. Все это, знаешь, как-то скрашивает жизнь.

— Думаю, мне пора, — сказал Лоример, стараясь не обращать внимания на тупую боль, которая вдруг сжала ему голову над глазами.

— Если Поттс попытается забраться к тебе в постель, вышвыривай ее, — проговорил Торквил с неприятной усмешкой. — Кошка на раскаленной крыше, она самая. На все готова.

— А разве она и Оливер не…

— Ну да. Они через месяц собираются пожениться.

— А-а.

Возвратилась Бинни.

— Вы еще не идете спать, Лоример? Боже мой, уже без десяти два. Засиделись.

— Прекрасный вечер, Бинни, спасибо вам большое, — поблагодарил Лоример. — Превосходный ужин. Очень приятно было со всеми познакомиться.

— Поттс — просто умора, правда? А Посоны очень милы. Как вы думаете, Ирине понравилось?

— Уверен, что да.

— Она тихоня, правда?

— Думаю, завтра нам всем вместе надо отправиться на прогулку, — вмешался Торквил. — Перед обедом. Подышать свежим воздухом. Завтрак поздний, все спускаются вниз, кто когда хочет.

— А вы знаете Питера и Кику Милбрук? — спросила Бинни.

— Нет, — ответил Лоример.

— Это наши друзья из Нортгемптоншира. Они завтра придут к обеду. Вместе с сынишкой, маленьким Алисдером. Будет компания для Шолто.

— Это тот дислексик? — поинтересовался Торквил. — Алисдер?

— Да, — сказала Бинни. — Жалко мальчика, очень тяжелый случай.

— Вот здорово: один — неграмотный, а другой в постель мочится! Они должны поладить.

— Это жестоко, Торквил, — сказала Бинни. Ее голос вдруг задрожал от волнения. — Зачем ты такие гадости говоришь?

— Я ухожу, — сказал Лоример. — Всем спокойной ночи.

Из своего окна Лоример увидел вереницу светящихся огней вдоль Грейт-Норт-роуд. Почему такое множество машин, думал он, покидает город в субботу вечером и несется на север? Что за путешествия берут здесь свое начало? Какие новые начинания? Внезапно он ощутил приступ тоски: ему страстно захотелось оказаться среди них и тоже мчаться во тьме, наматывая как можно больше миль, которые разделяли бы его и Приддионз-Фарм в Монкен-Хадли.

Чья-то рука настойчиво трясла Лоримера за плечо, и он проснулся, медленно осознавая, что во рту пересохло, организм отравлен алкоголем, а в голове гонгом бьется звонкая и безрассудная боль. Над ним в темноте склонился Торквил, одетый в халат. Откуда-то доносился пронзительный полукрик-полувой, похожий на траурные завывания плакальщиц в каком-нибудь первобытном обряде. На миг Лоример даже подумал, что это шум протеста, раздающийся в его собственном измученном мозгу, но вскоре установил, что он доносится из глубины дома: значит, беда приключилась не с ним, а с кем-то другим.

— Лоример, — позвал Торквил, — тебе надо уезжать. Прошу тебя, немедленно!

— О, боже… — Лоримеру больше всего хотелось сейчас почистить зубы, съесть что-нибудь соленое, пряное и острое, а потом снова почистить зубы. — Который час?