На консультациях преподаватель порой вынужден предостерегать студентов от излишнего углубления в дополнительный материал. Он должен четко представлять себе, чего ждет от аудитории, знать ее возможности и направить поиски в необходимом направлении.
Подготовленные отдельными студентами сообщения обсуждаются в группе. Представим себе несколько схематично ход этих рассуждений:
1. Возражения Белинского на статью Шевырева о драме Кукольника «Князь Михайло Васильевич Скопин–Шуйский» сводятся к двум моментам:
а) Белинский удивлен тем, что Шевырев посвятил разбору этой драмы такую большую статью (в двух книжках журнала). «Мне кажется, что такая критика себе дороже…» — говорит Белинский, выражая этим откровенное пренебрежение к Кукольнику и его драме.
б) Второе возражение Белинского направлено против шевыревского понимания роли драматурга–историка. По мнению Шевырева, драматург копирует историю, а не истолковывает и не воссоздает ее творчески. Белинский не соглашается с этим, защищая свободу творческой фантазии художника, которому свойственно «поэтическое откровение» в познании мира. Белинский говорит, что драматург и историк не только «списчики» и «копиисты» исторических событий, но их истолкователи, творчески воссоздающие картину прошлого.
В процессе коллективного обсуждения при выяснении вопроса о том, к Белинскому или к Шевыреву был ближе Гоголь, во-первых, в оценке Кукольника и его драматических произведений и, во–вторых, в понимании роли драматурга, пишущего на исторические темы, приходим к некоторым выводам.
Студентам известно, что Гоголь еще в Нежинской гимназии, особенно во время «дела о вольнодумстве», иронически и презрительно относился к «возвышенному» (как он прозвал Кукольника). Такое же отношение сохранилось у Гоголя и к Кукольнику— автору трагедий (X, 261, 279 и др.; XI, 148 и др.). Отрицательно оценивает Кукольника Гоголь и в ранее рассмотренной статье о журналистике. Говоря об отсутствии вкуса у Сенковского, Гоголь писал о том, что редактор «Библиотеки для чтения» «первый поставил г–на Кукольника наряду с Гёте» (VIII, 160), а в письме к В. В. Тарновскому утверждал: «Кукольник навалял дюжину дюжинных трагедий» (X, 279). Нет сомнения в том, что Гоголь, как и Белинский, не счел бы возможным посвящать разбору драмы Кукольника такую большую статью, какую написал Шевырев.
Что касается мнения Гоголя об изображении истории в художественных произведениях, то здесь на помощь приходит «Тарас Бульба». Возражая Шевыреву, Белинский пишет, что художник, воспроизводящий историческую эпоху, вправе во имя «идеальной верности» нарушать даже хронологическую и «фактическую верность». Так именно и поступил Гоголь в «Тарасе Бульбе». Гоголь, глубоко изучавший историю, философски осмысливавший ее, свободно нарушал хронологическую точность и никогда не стремился к портретному и биографическому сходству своих героев с историческими лицами изображаемого им времени. Он не уточнял время, описанное в своей «исторической повести». Ему важно было не скопировать исторические события, а передать «дух века» и «быт народа», и потому Гоголь опирался не столько на исторические документы, сколько на народные песни и думы. Ясно, что, как и Белинский, Гоголь не считал художника–драматурга «копиистом» или «списчиком» исторической действительности, как Шевырев.
Таким образом, напрашивается вывод о большей близости Гоголя к Белинскому, чем к Шевыреву и его статье о «Князе Михайле Васильевиче Скопине–Шуйском».
2. Переходим к разбору Белинским статьи Шевырева о «Трех повестях» Н. Ф. Павлова» (II, 133—136). Приступая к анализу соответствующего раздела работы Белинского, студенты останавливаются на стиле критика.
Не только прямая ирония и откровенная насмешка Белинского изобличают узость и ограниченность взглядов Шевырева, характерных для его оценки повестей Павлова. Белинский прибегает и к тону аффектированного восхищения по поводу того, что пишет Шевырев, обнажая этим банальность и ординарность его положений. Белинский показывает, что, восхищаясь «светскими» повестями Павлова, Шевырев по существу ничего о них не говорит.
Белинский еще ранее высоко оценил «Три повести» Павлова в статье «О русской повести и повестях Гоголя». Мнение критика о роли Павлова оказалось пророческим. Он предсказывал, что социальная проблематика не станет основной для писателя, который, по его мнению, не может подняться до постановки больших и сложных вопросов жизни. Справедливость этих суждений доказало время.
В качестве дополнительного материала привлекается коротенькая статья о «Трех повестях» Павлова Пушкина, предназначавшаяся для «Современника». Рассмотрение статьи Пушкина должно показать студентам, что в оценке Павлова поэт был близок к Белинскому. Как и Белинскому, Пушкину не нравилась позиция «Московского наблюдателя», напечатавшего статью Шевырева о «Трех повестях»: «Г. Павлова, — пишет Пушкин, — так расхвалили в М<осковском>Наб<людателе>, что мы в сих строках хотели ограничить наши замечания одними порицаниями…» (12; 9).
Известно, что прямых высказываний о «Трех повестях» Павлова у Гоголя нет. Однако на основании воспоминаний С. Т. Аксакова мы знаем, что Гоголь был заинтересован и первыми «Тремя повестями» Павлова, вышедшими в 1835 г., и вторыми его тремя повестями, появившимися в 1839 году. Он, по свидетельству Аксакова, видел в них «неотъемлемое достоинство: наблюдательный ум сочинителя и прекрасный язык»[414]. В этом Гоголь не расходился ни с Пушкиным, ни с Белинским, высоко оценившими язык повестей Павлова и видевшими в них другие достоинства. Несомненно, что, как Белинский и Пушкин, Гоголь также видел эти достоинства не в «светскости» павловских повестей.
Но в данном случае, как видно, определить позиции Гоголя в споре Белинского и Шевырева в части, касающейся оценки повестей Н. Ф. Павлова, мы не можем.
3. Обращаемся к третьему примеру — к полемике между Белинским и Шевыревым по поводу «Миргорода». Прежде всего, напомним студентам об оценке творчества Гоголя Шевыревым и Белинским. Позиция Белинского может быть раскрыта на материале его статей «О критике и литературных мнениях «Московского наблюдателя», «О русской повести и повестях Гоголя». Объявив Гоголя главою литературы, поэтом «жизни действительной», который представляет вещи не карикатурно, а истинно, Белинский излагает свое понимание комического — диаметрально противоположное мнению Шевырева, который трактовал комическое как «безвредную бессмыслицу».
С кем из них — с Шевыревым или Белинским — в оценке собственного творчества в 1830–е годы был Гоголь?
Из письма Шевыреву от 10 марта 1835 г. видно, что Гоголь серьезно надеялся на глубокое понимание Шевыревым «Миргорода» — в ту пору, когда Гоголь рассчитывал, что «Московский наблюдатель» станет таким журналом, о котором он мечтал. Однако «Московский наблюдатель» не оправдал надежд писателя. И свое отношение к Гоголю новый журнал показал, в частности, тем, что не напечатал присланную в редакцию журнала повесть Гоголя «Нос» (решение Шевырева и Погодина).
Статья, посвященная «Миргороду», о которой Гоголь просил Шевырева, появилась во втором номере «Московского наблюдателя» (цензурное разрешение 30 марта 1835 г., вышел в свет, вероятно, в апреле). О том, как принял Гоголь эту статью Шевырева, у нас сведений нет. В начале мая 1835 г. он был проездом в Москве и мог там лично беседовать с Шевыревым, но документально это не подтверждено. Однако на основании того, что мы знаем о Гоголе — авторе «Повести о том, как поссорились Иван Иванович с Иваном Никифоровичем», «Ревизора», петербургских повестей, на основании разобранной выше журнальной статьи Гоголя, его высказываний о Пушкине, о задачах писателя трудно предположить, что Гоголь согласился бы с Шевыревым, считавшим гоголевский смех, вообще стихию комического «безвредной бессмыслицей». Судя по всему, Гоголь должен был отвергнуть эту теорию Шевырева, а значит, и статью его о «Миргороде».
