— Только в одном — в мастерской обитают призраки.

— Ах так! А уверенности, что с одним из них мы разговаривали, у вас нет?

— В этом как раз я уверен. С моей точки зрения, самым интересным в нашем сеансе было повторение слова «ЛОЛО», а также то, что творилось со стаканом, когда карты разлетелись во все стороны Вот в этом случае, как мне кажется, призрак и проявил себя.

— А все остальное, по-вашему, было результатом самовнушения? — Я не мог скрыть разочарования.

Ингрему, видимо, было неприятно огорчать нас.

— Да нет, я этого не утверждаю. Я только прошу вас учитывать такую возможность.

Я вспомнил, что мы дважды брались за стакан в отсутствие Памелы, и оба раза он не двигался, но стоило ей приложить к нему пальцы, как он начинал бушевать.

— Это ты во всем виновата, — сказал я сестре. — Ставлю тебе на вид — твое подсознание плутует.

— Или восприимчивость обострена, — поправил меня Ингрем.

Памела оставалась серьезной:

— Боюсь, что так и есть. Я склонна «выдумывать», как выражается Лиззи. Наверно, лучше вам попробовать без меня. Только я бы хотела понаблюдать.

Ингрем поколебался, но потом нерешительно сказал:

— Телепатия обладает такими могучими возможностями…

— Понятно, — улыбнулась Памела. — Ну хорошо, я останусь здесь и допью шоколад, но вы уж, пожалуйста, недолго.

— Какая победа чревоугодия над любознательностью! — воскликнул я.

Ингрем улыбнулся, улыбка у него была славная — дружеская и ироничная.

— Нет, напротив, это — свидетельство подлинной научной объективности, — поправил он меня.

В мастерской стало гораздо холоднее, кривая температуры резко пошла вниз. Огонь в камине догорел. Мы с трудом заставили себя просидеть за столом пять минут, которые тянулись, как нам показалось, по меньшей мере полчаса. Но стакан и не думал шевелиться.

Макс сказал:

— Похоже, без Памелы не обойтись. И мы убрали пальцы.

— Да, — согласился Ингрем, вид у него стал озабоченный. — Хотя я подозреваю, — медленно продолжал он, когда мы спускались с лестницы, — что сегодня ей вообще больше не следует участвовать в сеансе.

— Вы считаете, что на движение стакана влияет ее подсознание? И боитесь этого вмешательства?

— Нет, — ответил он. — Скорей наоборот, я боюсь, как воспримет ваша сестра, если стакан не будет двигаться, то есть ее вмешательство не проявится.

Когда мы рассказали Памеле, что потерпели неудачу, она тут же выразила готовность продолжить сеанс.

— Мы же еще не задали самый важный вопрос, — объявила она.

Да, теперь, когда мы могли снестись с Мери, нам надо было узнать, разрешит ли она применить в «Утесе» экзорсизм? Она может подать нам знак. А узнав об ее решении, и Стелла согласится.

Однако Ингрему не хотелось снова браться за дело.

— Будет лучше, если мы все отдохнем, — сказал он.

Меня не покидало предчувствие, что эта ночь не пройдет спокойно, призрак непременно появится на лестнице. Я даже надеялся на это. Время от времени я выходил из комнаты проверить, все ли спокойно, и нарочно не зажигал на лестнице свет. По дому медленно распространялся холод.

Ингрем стал переписывать свои заметки на чистые листы нашего дневника. В сам дневник он еще не заглядывал.

— Если можно, я возьму его к себе и прочту утром, — попросил он.

Максу не давало покоя, что «ЛОЛО» — это имя «Лола», он утверждал, что наверняка здесь — ключ к разгадке.

Я напомнил им, что в этом доме в свое время скончалось немало людей, и спросил Ингрема, не думает ли он, что к нам пытается пробиться дух кого-то, кто умер очень давно. Он кивнул:

— Вполне возможно.

Памелу клонило в сон, глаза у нее слипались. Однако она подняла веки и пробормотала:

— А почему вообще вы решили, что «ЛОЛО» — это имя? А вдруг какой-то другой призрак не сумел донести до нас слово полностью? И это всего первые буквы?

Я только собрался сказать, что не знаю слова, которое начиналось бы с этих букв, как громкий вздох, прозвучавший совсем близко, заставил нас затаить дыхание. Вздох был долгий и горький. Он раздался снова, будто кто-то, безутешный, находился бок о бок с нами. Макс взглянул на меня, потом на Памелу. Мы молчали, нам хотелось посмотреть, что будет делать Ингрем. Он внимательно вслушивался, — потом, изрядно взволнованный, объявил:

— По-моему, это не ветер.

— Нет, — подтвердил я. — Такие вздохи мы слышим чуть ли не каждую ночь.

Ингрем вскочил. Я провел его по всему дому, мы заглянули в каждую комнату. Вздохи не повторялись. В мастерской царила такая пронизанная холодом тишина, что мы поскорей спустились вниз и сели поближе к огню. Начав сравнивать, что слышал каждый из нас, мы убедились, что слышали одно и то же — всем нам показалось, что вздыхали близко и что вздыхал человек. Ингрем допытывался, как часто мы слышим эти вздохи, но попросил не сообщать ему наших теорий относительно их происхождения. Он был крайне заинтересован.

— Видите ли, часто звуки рыданий можно услышать в помещениях, где никаких других признаков существования привидений нет, — объяснил он. — Я сам наблюдал такое явление в одном доме в Эдинбурге, но те рыдания звучали совсем по-другому — как в страшном сне.

— Мы слышим и такие, они действительно не похожи на то, что прозвучало сейчас, — сказал я.

Ингрем пришел в восторг, возможность услышать рыдания разных видов в одном месте казалась ему чрезвычайно заманчивой.

Было уже два часа ночи.

— Нужно попробовать еще раз, — настаивала Памела.

Ингрем согласился, но сказал:

— Если в мастерской все такой же холод, надо расположиться где-нибудь в другом месте Сейчас я схожу наверх, взгляну, какая там температура. — Выходя, он вынул из кармана маленький электрический фонарик.

— Раз уж мы боимся спугнуть привидение я не буду зажигать свет. По сути дела мы его просто приманиваем.

Макс улыбнулся.

— Конечно, Ингрем добросовестно выполняет свои обязанности, но сам-то просто сгорает от любопытства.

— Он считает, что я плохо забочусь о Памеле, — сказал я.

— Бедная я, бедная, — засмеялась Памела.

Ингрем возвратился через минуту и объявил:

— В мастерской леденящий холод, как в кельтском варианте ада. Лично я предпочитаю пылающие сковородки. В мастерской находиться невозможно.

Памела вскочила:

— Родди, пошли скорей наверх!

Дрожа от холода, мы пробежали мимо мастерской и столпились у лестничного окна. Ингрем сказал:

— Пожалуй, я попробую войти туда.

— Не надо, — ответила Памела. — Вы можете спугнуть привидение. Сидите и ждите. — Она накинула пальто, которое прихватила из гостиной. — Хотя от этого холода ничто не поможет, — пробормотала она.

Так оно и было. Сколько ни кутайся, никакая одежда не спасала. Из нас словно незаметно высасывали все присущее живому существу тепло. Сидя на подоконнике, я чувствовал, что коченею. Памела и Макс расположились на диване. Ингрем ходил взад и вперед, поглядывая в холл через перила. Неужели он так поднаторел в подобных делах, что сверхъестественные силы на него не действуют? Или, наоборот, он кажется невосприимчивым, потому что впервые сталкивается с подобным? От гнетущей тишины я уже внутренне весь сжался, мне было слышно, как бьется мое сердце, — медленно и затрудненно.

— Тс-с-с, — шепнул Ингрем. Он перегнулся через перила и глядел вниз; не желая признаваться в слабости, я заставил себя подтащиться к нему. Я ожидал снова услышать стоны, но различил ласковый тихий шепот. Он доносился из детской, из-под ее двери проступал слабый мерцающий свет. Такой же свет я заметил в детской в ту ночь, когда в ней ночевала Стелла, и слышал такой же шепот, но тогда я подумал, что это Стелла разговаривает во сне.

— Господи Боже! — прошептал рядом со мной Макс. — Кто же там может быть?

Памела не шевелилась, она умоляюще сказала:

— Только не спускайтесь.

Но Ингрем сбежал вниз. Через секунду свет исчез в шепот затих. Едва волоча ноги, Ингрем поднялся обратно. Когда он подошел к нам, мы увидели, что он побледнел, лицо покрылось потом.