— Это ты тонко подметила, — одобрил я — Не в бровь, а в глаз!

— Старый сквалыга!

— Чудак какой-то! Никак не понять, хочет он чтобы мы купили дом, или нет.

— Ему поперек горла, что приходится его продавать, вот он и злится.

— Похоже.

— Так ему и надо!

— Ловко ты его отбрила, когда он начал крыть тех, кто верит в привидения! Обратила его же слова против него самого!

— Ну что ж! Наверно, никто не пытался сказать ему хоть словечко против за всю его жизнь. А я просто не могла вынести, как он унижает это очаровательное дитя.

— Дитя! — передразнил я ее. — Да на много ли ты старше? Лет на пять?

— Около того, ей восемнадцать.

— На восемнадцать она не выглядит.

— Ей же не разрешают взрослеть.

— Это она так сказала?

— Господи! Конечно, нет. Она этого еще не понимает. Вот произойдет что-нибудь, тогда поймет.

— По-моему, дом этот ее страшно занимает.

— Да. Она уехала из него, когда ей и трех лет не исполнилось, и с тех пор ни разу в нем не была.

— Странно. Интересно почему.

— Там умерла ее мать.

— Это не причина.

— Знаю. Оказывается, это ее мать изображена на портрете, и похоже, она была так же добра, как и красива. Портрет написан отцом Стеллы — Левелином Мередитом. Тебе что-нибудь говорит это имя?

— Ничего. Хотя постой, он — валлиец!

— А это — совсем другая раса, — ядовито передразнила Памела старика.

— Не поддавайся предубеждениям, — посоветовал я.

Мы въехали в подъездную аллею.

— Родди, ты только представь себе все эти рододендроны в цвету!

— Да. Но ты понимаешь, настоящий сад тут не разбить, здесь ведь почти нет земли.

— А я голову даю на отсечение, что какой-то сад да получится.

— Смотри, дом как будто прячется.

Я остановил машину возле конюшни, и, обойдя группку деревьев, мы пошли к дому. Дом был великолепен; на фоне вольного моря и вересковых зарослей он выглядел строгим и надежным.

— Ты уверена, — спросил я Памелу, — что тебе понравится жить здесь, на краю света?

— Понравится?! — Памела только рассмеялась. Любовь с первого взгляда лишила ее дара речи.

— А теперь спустись на землю, — взмолился я, когда мы вошли внутрь.

— Шкафы! — отозвалась она, направляясь к нише под лестницей. — Ура, Родди! Здесь как раз поместится телефон.

За нишей я обнаружил небольшую гардеробную. Напротив была комната для служанки, и я снова заглянул туда. Кусты закрывали окна, заслоняя свет, их придется подрезать, тогда откроется вид на запад. Рядом была старая ванная с безобразной ржавой ванной на железных ножках.

— Подумай; мы не заметили еще одну комнату!

Памела стояла возле двери между гостиной и ванной, пробуя один ключ за другим. Она открыла ее ключом, на котором не было бирки. Сквозь стекла эркера вливался солнечный свет, в окне мы увидели скрюченное дерево.

Это была необычная прелестная маленькая комната. Одну ее стену занимало окно-фонарь, и, остановившись возле него, Памела оказалась в потоке света. Справа в довольно просторном алькове легко могла поместиться тахта. Напротив был камин, украшенный желтыми изразцами. На выцветших от солнца обоях еще и сейчас можно было разглядеть едва заметные гирлянды желтых цветов.

— Прямо подарок, — воскликнула очарованная Памела. — Как ты думаешь, что здесь было?

— Курительная, комната для шитья, кладовка, — высказывал я одну догадку за другой, но Памела меня не слушала, она рассматривала дверь в сад, верхняя половина которой была из стекла. Сестра потянула за Ручку, стеклянные створки открылись внутрь, а половина двери осталась запертой.

— Здесь снаружи лестница! — воскликнула Памела. — Ступени закрыты досками. Это пандус. А! Это пандус для детской коляски! Здесь была детская комната — комната Стеллы!

Я видел, что она права. Снаружи была ограда из толстой и прочной проволочной сетки. Наверно, обычно ее держали запертой, но петля щеколды проржавела и отвалилась, так что под напором сорняков калитка широко распахнулась. Да, конечно, это была комната Стеллы.

— Самая милая комната в доме! Как она будет рада провести здесь ночь!

— Опомнись! Ты опережаешь события!

Я открыл задвижку, распахнул нижнюю половинку двери, вышел на лужайку и остановился возле дерева, глядя вниз на яркую полоску песка, имевшую форму полумесяца. Владеть «Утесом» — значит владеть океаном. Кожу покалывало от желания окунуться, и немедленно. Оказаться в море — такое счастье, даже если знаешь, что через час тебя повесят! Я засмеялся, вдруг представив себе посреди всего этого Лоретту Через неделю она взбесилась бы от тоски. Ничего, морской ветер развеет даже память о ней. А именно это мне и нужно!

— Родди! — окликнула меня Памела. — Ты только подумай! Эта земля и сосны, и деревья, и пляж — все будет принадлежать нам!

— Я как раз и думаю об этом! Пошли посмотрим гараж.

В конюшне могло поместиться две машины. А клетушки, с окнами и без окон, выходившие во двор, сулили бесчисленные возможности. Когда строили «Утес», рассчитывали на большую семью, камень и рабочая сила были тогда дешевы. «От этой семьи осталась одна Стелла», — подумал я.

Мы вернулись в детскую.

— Нам не удастся приехать еще раз, — сказал я Памеле. — Давай-ка кое-что измерим, на случай, если У тебя есть записная книжка?

— Эта комната должна быть желтая, — ответила она. — Крашеная мебель, желтые нарциссы в кувшине и, может быть, зеленый коврик возле кровати.

Я орудовал своей красивой стальной рулеткой, которая то сматывалась в катушку, то вытягивалась вверх, подобно веревке индийского факира. Наш разговор не отличался последовательностью.

— Альков, шесть футов на шесть. Ты записываешь?

— Записываю. У «Либерти» есть ткань на занавески, желтая с зеленым.

— Окно, шесть на десять… Пошли в гостиную, это важнее.

Мой ковер был слишком мал для пола в гостиной, это я увидел сразу, да паркет и не требовал ковра.

— Окна, — диктовал я, — девять футов на четыре с половиной, подойдут старые бархатные шторы. По замыслу архитектора… между прочим, мне кажется, я все-таки слышал фамилию этого художника — Левелин Мередит. Если он чего-то стоит, о нем должен знать Макс.

— Думаешь, он был членом Королевской Академии искусств? — откликнулась Памела. — Ламбрекены в виде арок, как по-твоему? К сожалению, Стелла — брюнетка, в отца, и наверно, это не перестает печалить старика. Он считает, что она унаследовала отцовскую безответственность.

— Откуда ты все это выкопала? — изумился я.

— Психологическая дедукция!.. Дорожки для лестницы будут недешевы.

— Обойдешься без дорожек.

— Скрести лестницу тоже тоскливо.

— Но линолеум мы стелить не будем.

— Ой, нет! На такую лестницу!

— Все, что мы купим, — заявил я, — должно служить нам вечно, чтобы мы могли прожить с этим всю жизнь. Мы не можем позволить себе временные вещи.

— Согласна, — отозвалась Памела.

— Правда, мы еще не купили сам дом.

— Конечно. — Она улыбнулась. — Старик воображает, что строгая дисциплина удержит внучку на стезе добродетели. Но он любит ее и по-своему добр к ней.

— Двадцать две ступеньки.

— Только иногда в ней просыпается ее отец, и тогда капитан кидается на нее, как ястреб. Хотелось бы мне знать, откуда у нее эти духи с запахом мимозы? Он сам не понимает, что он мешает ей развиваться лишает ее непосредственности.

— Черт бы побрал этого архитектора. Ведь нам еще ехать двести миль!

— Черт бы побрал капитана… Он разрушает ее нервную систему… Если он не поостережется, у нее разовьется какой-нибудь комплекс.

— Послушай, сестра! — я выпрямился и посмотрел на Памелу. Не помню случая, чтобы она так безудержно болтала. — Когда она успела тебе все это рассказать?

— Рассказать мне? — засмеялась Памела. — Такая сдержанная молодая особа? Родди, очнись!

— Значит, ты просто все придумываешь?

— И держу пари, что все так и есть!

— Ты опасна для общества.