Синтия промолчала. Роберт действовал чрезвычайно разумно, обратившись сначала к ней, но она понимала, что подобной дипломатии хватит лишь до определенного предела, потом возьмут верх примитивные инстинкты.

Дверь на звонок открыл дворецкий.

— Я приехала повидаться с мисс Микаэлой Шелфорд, — сказала Синтия. — Она ожидает меня.

Дворецкий поначалу, казалось, усомнился, потом к великому облегчению Синтии пригласил:

— Прошу вас, заходите, мадам. Пожалуйста, мадам, вот сюда. — Она последовала за ним к лифту, дворецкий нажал кнопку четвертого этажа, где напротив лифта была дверь, по всей видимости, в «Мансарду», сюда, наверно, зазывал ее когда-то Хью. Дворецкий позвонил, дверь тотчас же открыл слуга в белом фраке.

— У этой дамы назначена встреча с мисс Шелфорд.

Слуга, очевидно, иностранец, сказал:

— Пожалуйста, — и отошел от двери.

Быстро, не раздумывая, Синтия вошла следом и вместе с ним оказалась в комнате, куда вела вторая дверь.

Микаэла лежала на диване у окна в залитой солнцем гостиной. Она взглянула на вошедших, и глаза у нее широко раскрылись от изумления.

— Синтия! — воскликнула она. — Откуда вы здесь?

Синтия увидела, что Микаэла одна, и подождала, пока слуга закроет дверь.

Микаэла поднялась с дивана. Лицо ее выражало не только удивление, но и гнев.

— Зачем вы пришли?

— По всей вероятности, чтобы увидеться с вами, — ответила Синтия, подходя ближе.

— Но мне не очень хочется видеть вас, — медленно проговорила Микаэла. — Откуда вы узнали, где я?

— Догадалась.

— Но как — как вам стало известно, что я уехала из «Берез»?

— Сказал ваш отец.

— Отец? Он здесь?

— Внизу.

— Значит, он прочел мою записку, — проговорила Микаэла. — Какая я дура, не послушалась Хью! Он хотел, чтобы я написала или отправила телеграмму потом, когда мы будем за границей.

— Он забыл какие-то бумаги и вернулся, — объяснила Синтия.

— Тогда понятно. — Микаэла взглянула на часы. — Двенадцать. Еще два часа, и мы бы уехали.

— Микаэла, — тихо сказала Синтия, — вы подумали, какой поступок совершаете?

Микаэла раздраженно отмахнулась и прошла к камину.

— Послушайте, Синтия, — она говорила спокойно и с достоинством. — Я знаю, вы здесь, чтобы урезонить меня или умолять, но, пожалуйста, избавьте меня от речей, которые приготовили. Вы мне всегда очень нравились, и, по-моему, хорошо относились ко мне. Мы были друзьями, но я не стану вас слушать. И никакие красноречивые доводы не изменят моего решения…

Синтия села на диван. В Микаэле чувствовалась решимость и полная убежденность в своей правоте. Это была не взволнованная девушка во власти чувств, а женщина, уверенная в себе, решившаяся на хорошо обдуманный шаг.

Какие найти слова, как показать, что совершаемый ею поступок недостойный, низкий, подлый? Синтия сжала руки, моля в душе Бога о помощи, умоляя дать ей силу и твердость, каких она в себе не находит.

— Почему вы решились на это, Микаэла? — спросила она, наконец.

— Разве вы не видите, почему? — Микаэла улыбнулась счастливой сияющей улыбкой.

— Не вижу, скажите мне! — настаивала Синтия.

— Хорошо, скажу, — ответила Микаэла. — Я люблю Хью, а он любит меня.

— И это любовь? Вы уверены?

— Уверена. Мы с первой встречи поняли, что созданы друг для друга. И неразлучны навек.

— Но, Микаэла, Хью женат!

— Милая Синтия, как мало вы знаете жизнь! Когда мы с Хью впервые встретились, в тот вечера на балу в мою честь, мы сразу почувствовали, что всю жизнь искали друг друга. Нам не нужны были ни слова, ни объяснения. Мы все уже знали.

— Но, Микаэла, что вы такое говорите? Я помню Хью с детства, он всегда был одинаковый — не пропускал ни одной хорошенькой женщины.

— А почему? Вы когда-нибудь задавались вопросом — почему? Потому что он искал меня.

Микаэла говорила так чистосердечно, убежденно, что у Синтии на глаза навернулись слезы.

— Если бы я могла поверить, Микаэла, я была бы счастлива. Но это ложь!

— Он говорит правду, и я верю ему.

— А как быть с его женой? — спросила она, помолчав.

Микаэла красноречиво пожала плечами.

— Она не жена ему вот уже много лет. Разве вы знаете ее, Синтия? Вы и те, кто осуждает Хью? Вам известно, что она из себя представляет? Она вышла за Хью, потому что он был богат. Она никогда не любила его, любила совсем другого человека, но у того не было денег. И в первый же вечер медового месяца она заявила, что вышла за Хью из-за его богатства. И оказалось, что она больна чахоткой. Ей нельзя было иметь детей. Вы знали такие подробности о семейной жизни Хью?

— Нет, не имела представления, — честно призналась Синтия, — и мне искренне жаль Хью, если это так.

— Это правда, Синтия! Хью действительно можно пожалеть — он был совсем молод, когда женился, он по-настоящему любил жену. Удивительно ли, если после тягостного, кошмарного медового месяца он стал искать развлечений на стороне?

— Хью можно только пожалеть, но тем не менее, она все еще его жена.

— По закону, возможно, но с точки зрения моральной и духовной — нет. Я буду ему женой, которая даст ему счастье и все, чего он был лишен.

— Но если так, — возразила Синтия, — вы подумали о последствиях? Подумали ли вы об унижениях, оскорблениях, которые вам придется выносить постоянно, всегда? Подумали ли вы о тех, кто любит вас, о позоре и несчастье, которое вы на них навлечете? Вы подумали о своем отце?

Микаэла как-то странно взглянула на Синтию.

— О моем отце? — проговорила она.

— Да, — откликнулась Синтия. — Отец любит вас, Микаэла, сможете ли вы причинить ему такое горе и зло?

— Мой отец! — повторила она насмешливо. — Милая Синтия, вы исполнены благих побуждений, но вам известно так мало. Что сделал для меня мой отец? Вы знаете хоть что-нибудь о том, какой была моя жизнь до приезда в Англию? Знаете ли вы, сколько унижений я пережила с самого раннего детства? И все из-за моего отца, моего доброго отца, который, судя по вашим словам, любит меня!

Синтия застыла от изумления, а Микаэла продолжала:

— Вам никто не говорил правду, а он в особенности! Он восхищается вами и глубоко уважает вас, а потому не посмеет вам сказать, что я рождена вне брака.

— Микаэла! — воскликнула в ужасе Синтия.

— Да, это правда, — сказала Микаэла. — Из-за его беспечного увлечения, минутного восторга, по сути дела ничего не значивших в его жизни, я долгие годы страдала от стыда. Того самого, о котором вы сейчас так убедительно рассуждаете.

Представьте себе, Синтия, каково это — не иметь ни отца, ни матери? Когда тебя растят, все время стараясь скрыть сам факт твоего существования? Бабушка и дед были привязаны ко мне и добры, но вечно боялись, да, боялись — как бы люди не стали спрашивать откуда я взялась.

— Бедное дитя! — прошептала Синтия.

— Наверно, я была чересчур ранима, — продолжала Микаэла, — но все мое детство, как только поняла тайну своего происхождения, я хотела умереть. Не потому, что так уж тяготилась своей долей, а потому, что они — мать и дед с бабушкой — так всего этого стыдились! И теперь, я должна отказаться от счастья, — а я счастлива впервые в жизни — ради отца? Одно лишь могу сказать в его защиту, — продолжала Микаэла уже спокойнее и мягче, — он не знал о моем существовании. И когда узнал, сделал все, чтобы загладить свою вину, но раны многих лет за несколько месяцев не залечиваются, слишком глубока обида.

— Вы были предельно честной, Микаэла, — сказала Синтия, — но вы забыли об одном. Что если у вас будут дети?

Воцарилось неожиданное молчание. После долгих минут Микаэла заговорила:

— Никогда, — сказала она. — Я буду принимать все необходимые меры.

— Это не так просто, как кажется, — вздохнула Синтия. — И еще одно обстоятельство, Микаэла. Вы сказали, что жена Хью не хотела детей, и ей не разрешено было иметь детей. И с вами он должен будет пережить такое же разочарование?

— Не разговаривайте больше со мной! — истерически вскричала вдруг Микаэла. — Зачем вы пришли сюда? Я знаю, я поступаю правильно. Я люблю Хью, а он меня — ничто другое не имеет значения. — Она бросилась в кресло.