— Я все понимаю, — вклинился в ее речевой поток Борис Антонович. — Но почему нельзя оперировать сразу? В чем смысл? Если анализы и кардиограмма нормальные — ждать-то зачем?

— Это потому, что вы из России, — без тени смущения ответила Ирина Бергер. — С россиянами всякое случается. Был случай — больной прилетел оперироваться после недельного запоя — у него, видите ли, был юбилей. В аэропорту, забыв, что его встречают, промчался вихрем мимо меня. Поймал такси и отправился отсыпаться в первую попавшуюся гостиницу, которую ему порекомендовал таксист, — ну, вы меня понимаете. Тот завез его черт знает куда, я потом замучилась пациента отыскивать. Когда же нашла и доставила в клинику, анестезиолог категорически отказался давать ему наркоз. Пациент ждал неделю, пока из него выйдет весь хмель.

Борис Антонович наклонился к Наташе:

— Ты спрашивала, почему русских за границей не любят, помнишь? — спросил он. — Богатый русский человек — не значит воспитанный, отсюда и отношение…

Госпожа Бергер услышала.

— Э-э, не совсем так в данном случае. Парень оказался отличный. Боль переносил стойко, медсестер не третировал, терпел. Знаете, одну даже склонил к сексу… — улыбнулась она.

— Ничего себе!.. — вздохнул Борис Антонович.

— Да, представьте себе! — махнула рукой Ирина. — Провожали его очень тепло. Когда я по личным делам прилетела в Москву, первым делом позвонила ему. Он встретил меня на своем «лексусе», возил по всем моим делам, вечером пригласил в «Антонио» — это такой дорогущий итальянский ресторан, поил шампанским… Да-а… Но когда мне нужно было уезжать, он опять ушел в запой, и в аэропорт меня отвозил его молчаливый строгий водитель.

Тут Наташа неожиданно хихикнула — рассказ о бесшабашном пациенте ей явно понравился.

— Мы приехали, — сказала госпожа Бергер. — Выходите.

Борис Антонович с Наташей вышли из машины, огляделись. Сразу стало понятно, что здесь лечили не только тела, но и души: парк, цветники, фонтаны — все было великолепно.

В приемной стояли уютные кожаные диваны, на стенах висели очень дорогие картины. Борис Антонович не слишком разбирался в живописи, но понял это сразу. Доктор Клетцер обещал принять через час, а пока им предложили чай с аппетитными булочками. После чая Борис Антонович сдал кровь и сделал кардиограмму.

Доктор Клетцер оказался крепким мужчиной с усами по моде семидесятых годов. В разговоре он постоянно подтягивал вверх рукава тоненького свитера и тыкал пальцем в снимок позвоночника. Ирина Бергер переводила, но Борис Антонович больше слушал Клетцера, чем ее. Ему очень не понравилось, что врач делал упор не на особенности операции, а на ответственность, которая целиком и полностью ложилась на пациента.

— У меня очень тяжелый случай? — спросил по-немецки врача Борис Антонович.

Клетцер немного удивился, услышав родную речь, но потом честно ответил:

— Я думаю, самый тяжелый за всю историю клиники. Скажу больше: если делать все сразу, вы можете умереть. Ваше сердце может не выдержать. Готовьтесь, что операций в течение года будет две, а может быть, даже три. Иначе вы не сможете самостоятельно передвигаться. Вы меня понимаете?

— Я вас понимаю.

Госпожа Бергер благоразумно не стала это переводить — юной Наташе все это знать было вовсе не обязательно.

Операцию назначили через четыре дня.

Доктор Клетцер улыбнулся, пожал руку Борису Антоновичу и откланялся. Фрау Бергер через полчаса принесла целую кипу бумаг, которые надо было подписать. Борис Антонович чиркнул на каждом листке — «согласен», «согласен», «согласен»…

После всех бюрократических процедур фрау Бергер отвезла их в гостиницу. Предложила им услуги гида — женщины-эмигрантки «из Ленинграда», хорошо знающей город и готовой поделиться с ними своими знаниями за восемьдесят евро. Еще напомнила, чтобы пациент не ел жирной пищи, мяса, не употреблял алкоголь. Дала адреса нескольких ресторанов, в том числе и вегетарианского.

Борису Антоновичу было не по себе. Но не рыдать же в отчаянной тоске? Он осмотрел номер: кровать широкая и удобная, имелся письменный стол, на который он сразу водрузил свой ноутбук. Ничего — жить можно!

После душа они с Наташей решили пройтись. Не успели отойти от отеля на двести метров, как наткнулись на автосалон «мерседес». Наташа тут же заскочила туда «на минуточку», и Борис Антонович полчаса переминался с ноги на ногу у входа, ожидая ее. Вегетарианский ресторан оказался обыкновенной забегаловкой с незатейливым «шведским столом» с овощными салатами, заправленными оливковым маслом. Они набрели на огромный музыкальный магазин. Борис Антонович не стерпел, накупил себе Banda Eva, Yvete Sangalo, Netinho, Cheiro de Amor на португальском. Потом дошли до рейхстага. Красивое здание вовсе не напоминало цитадель фашизма. Прямо на травке группками сидели неформальные представители немецкой молодежи. Лохматые и бритые наголо юнцы и девушки пили пиво, которое тут же разливали в пластиковые стаканы, ели хот-доги. Кто-то кружился на маленьких велосипедах, кто-то кувыркался на скейтах…

«Идиллия, только на что живут?» — подумал Борис Антонович.

Близился вечер. Наташа решила зайти в итальянский ресторан, тоже рекомендованный госпожой Бергер. Ресторан оказался очень симпатичным — маленький, уютный… Пока Борис Антонович бегал в туалет руки мыть, Наташа разговорилась с симпатичным брюнетом-официантом. Когда Борис Антонович вернулся, Наташа обратилась к нему:

— Познакомься, это Леонель. Он аргентинец. Представляешь, два года жил в Киеве и великолепно говорит по-русски!

— Здравствуйте! — поздоровался официант и широко улыбнулся.

Борис Антонович почувствовал легкий укол ревности.

— Откуда сам будешь родом, друг? — спросил он по-испански.

— Я из Аргентины, — ошеломленно ответил парень.

— А из каких мест? Север? Юг? Согласись, Буэнос-Айрес, Формоса или Санта-Крус — это большая разница.

— Я родился в Кордове, потом переехал в Ла-Плату, затем оказался в Европе — так получилось. В Киеве я учился на терапевта — на Украине дешевле.

— А как оказался в Германии?

— Путешествовал, женился на немке. Так и застрял. Но мне здесь нравится.

— Я, знаешь, съел бы свежую рыбу. Есть у вас рыба?

— Я знаю, что предложить! Вот барамунди — пальчики оближешь!

— Так давай, торопись! Даме — то же самое! Спасибо скажем не только словами!

— Айн момент! — Официант кинулся на кухню.

Борис Антонович поймал восхищенный взгляд жены. Вот где, оказывается, пригодилось тридцатилетнее штудирование иностранных языков!

— Что ты ему сказал? — спросила Наталья.

— Я попросил подать нам самую свежую рыбу, и он побежал на кухню рассказывать, что встретил русского, который знает, что такое Формоса.

— А что такое Формоса?

— Провинция на самом севере Аргентины, граничит с Парагваем…

После ужина чуть захмелевшая Наташа — она выпила под рыбку два бокала вина — стала проситься куда-нибудь сходить, например, в клуб. Официант Леонель услужливо подсказал, что дверь справа от входа в ресторан ведет в клуб. Правда, он не уточнил, что клуб специфический. Вывалились молодожены из гей-заведения со смехом и в таком прекрасном настроении, что, вернувшись в гостиницу, не раздеваясь, упали на кровать и принялись жарко целоваться.

— Стой! — вдруг отстранился Борис Антонович. — Мне же нельзя!

— Миленький! Любимый! — горячо зашептала Наташа, приблизив к нему свое лицо. — Скажи мне, только честно: может так случиться, что тебя не вылечат?

Борис Антонович ответил, как отрезал:

— Может!

— Послушай, а вдруг мы последний раз в жизни занимаемся любовью? Что, если это так?

Пауза длилась лишь секунду — Борис Антонович бросился к ней, отскочила пуговица, полетела на пол одежда…

Любовный пыл утих только с рассветом. Около полудня Наташа стала его будить.

— Отстань, любимая, — ответил он. — Мне плохо, все тело ломит…

— Ты что, забыл? У нас же сегодня экскурсия!

— Перенеси на завтра. Я что-то не в силах… Если хочешь, пойди, погуляй сама.