— Район событий еще не подготовлен в оперативном отношении... Нет телефонно-

телеграфных линий, командного пункта...

— И что для этого сделано?

— Ну, мы думаем послать за лесоматериалом...

Лесоматериал приходилось возить километров так за шестьсот. Жуков сделался

свекольного цвета и вышел покурить.

Нужно успокоиться и подумать.

Он вернулся с уже почти готовым ответом для Ворошилова.

— Товарищи, — заговорил Жуков, — то, что происходит, — не просто пограничный

конфликт. А у нас не произведено детальное знакомство с местностью, противник не

разведан. Это следует немедленно исправить. Почему наша авиация несет такие потери?

— Прислали неопытных летчиков, молодых, — подал голос полковой комиссар Никишев.

— А у японцев дерутся асы. Вот и сбивают.

Жуков сделал пометку в блокноте и продолжил:

— Сил, которыми располагает 57-й особый корпус, недостаточно. В этом следует

отдавать себе отчет. Я напишу откровенно в Москву, чтобы нам прислали подкрепление.

Необходимо усилить наши авиационные части, выдвинуть к району боевых действий не

менее трех стрелковых дивизий и одной танковой бригады. Значительно укрепить

артиллерию.

Он помолчал, оперся ладонью о карту, расстеленную на столе.

— Теперь главное. Нам следует удерживать плацдарм на правом берегу Халхин-гола и

подготовить удар по противнику из глубины.

Жуков сам не заметил, как начал говорить «нам».

За несколько дней до того, как пришло сообщение Генштаба о снятии Фекленко и

назначении командиром корпуса Жукова, мысленно он уже разворачивал войска и бросал

их в бой, на противника.

3 июля 1939 года, командный пункт Жукова

— Георгий Константинович, самураи!

Старший советник монгольской армии, советский полковник Иван Михайлович Афонин,

ворвался в палатку.

Под глазом у полковника пылал нарыв: лютые степные комары не давали спать,

забирались в палатки, жалили, места укусов распухали.

— На рассвете я выехал к горе Баин-Цаган, проверить оборону монгольских кавалеристов,

— сообщил Афонин.

Монгольская кавалерия не отличалась крепкой дисциплиной. За этим приходилось

следить постоянно.

— Продолжайте, Иван Михайлович, — сказал Жуков. — Выпейте чаю. В жару, говорят,

горячий лучше пить.

— Не знаю, что там говорят... — Афонин покачал головой. — Ночью самураи скрытно

переправились через Халхин-гол и атаковали монгольскую кавдивизию. Кавалеристы

сопротивлялись слабо, они кочевники — рассыпались, как привыкли... У самураев

серьезное преимущество в силах.

— Без лирики, — отрезал Жуков. — Что там конкретно происходит?

— Перед рассветом самураи захватили гору Баин-Цаган и прилегающие к ней местности.

Самураи вот-вот ударят нам во фланг и тыл. Сейчас их некому остановить.

— Выезжаем, — резко сказал Жуков.

Командный пункт снялся с места за полчаса и был переброшен к горе Хамар-Даба.

Жуков вышел из автомобиля, остановился на склоне. Внизу бежала река Халхин-гол, за

рекой высилась сопка, а слева поднималась та самая гора Баин-Цаган, где сейчас

окопались самураи.

Ночной маневр. Ловко.

Как им удалось так быстро навести переправу через реку? Могут окружить. Могут.

Жуков думал.

Все резервы — танковая бригада, пехотный полк, бронедивизион, — все сейчас в ста

двадцати километрах от фронта. Следует немедленно поднять их по тревоге и выиграть

время до их прибытия.

Нужно задержать самураев.

— Поднимаем всю нашу авиацию, — сказал Жуков.

— Всю, Георгий Константинович?

— Абсолютно всю! Пусть бомбят и штурмуют гору Баин-Цаган, не дают самураям и носа

высунуть. Обстреливать также переправу через реку. Нельзя чтобы японское

командование имело возможность перебрасывать войска на плацдарм. И отступать с горы

им тоже не позволим. Хотят сдохнуть на Баин-Цагане — обеспечим им это удовольствие.

Самолеты поднялись в небо. Их было больше, чем москитов. Гора как будто извергала

пламя, превратившись в вулкан. Жуков ждал.

11-я танковая бригада Яковлева находилась уже в пути.

3 июля 1939 года, 9 часов, гора Баин-Цаган

Передовые подразделения авангардного батальона 11-й танковой бригады прибыли.

Жуков выехал к ним на автомобиле.

— Товарищ Яковлев, медлить с контрударом нельзя, — быстро сказал он, едва найдя

время обменяться приветствием. Он заговорил, не успев опустить руку от козырька. —

Если противник обнаружит подход наших танковых частей, он мгновенно примет меры

для обороны и начнет бомбить танковые колонны. А здесь степь, укрыться негде. Даже

кустов толком нет. Расстреляет, как кроликов.

Он оглядел танки — покрытые пылью, разогретые.

Несколько танкистов высунулись из люков, кое-кто спрыгнул на землю, жадно курили.

— Когда сможете атаковать? — спросил Жуков.

Яковлев прикинул в уме.

— Через полтора часа.

— Хорошо, — подытожил Жуков. — Я прикажу ускорить движение танков и артиллерии,

а вы атакуйте сходу. Артподготовки не будет. Пехотного прикрытия тоже. Только танки.

Яковлев смотрел на красное от загара лицо Жукова, очень простое, с рублеными чертами,

и думал: «Он кавалерист, как эти монголы. Действует танками как кавалерией. Но почему

бы нет? Почему же нет?»

Жуков перевел взгляд на Яковлева, встретился с ним глазами:

— Что-то еще, товарищ Яковлев?

— Нет, товарищ Жуков. Атакуем самураев с ходу в 10 часов 45 минут.

3 июля 1939 года, 10 часов 45 минут, район горы Баин-Цаган

— Снять с танков все лишнее! Подготовить оружие к бою!

Кругом рвались снаряды, горизонт был затянут дымом.

Советские танки двинулись к переправе через реку.

Река блестела впереди. Танки с открытыми люками шли по берегу, и вдруг по броне

застучали пули.

— Закрыть люки!

Огонь противника усиливался. На большой скорости танки проскочили полосу

заградительного огня и вышли к позициям «самураев».

Старший лейтенант Филатов увидел в прицеле транспортные машины и, не мешкая,

открыл огонь из пушки и пулемета.

Японские солдаты бросились от машины прочь.

— Слева, товарищ старший лейтенант! — услышал Филатов голос своего механика-

водителя. — Пулеметное гнездо слева!

Огонь! Взметнулась земля, бултыхнулось что-то темное... Нет времени рассматривать.

Филатов уловил краем глаза движение прямо перед своим танком.

Об этом он был наслышан: мина. Японский солдат успел подложить ее прямо на пути

советского танка. Времени говорить, приказывать уже не оставалось, БТ-5 мчался прямо

на мину.

Филатов резко дернул водителя за правое плечо, и тот, тоже инстинктивно, развернул

машину вправо.

Не задели.

Взрыв слева. Боеприпасы на грузовике у самураев взорвались, что ли?

— Василь Петрович, бежит!

Наперерез советскому танку бежал японец с длинным шестом. Об этих самоубийцах

танкисты были наслышаны: «самураи» привязывали к бамбуковым палкам мины и

подрывались вместе с ними.

Кто-то подстрелил солдата, и тот повалился в пыль. Все это происходило с такой

быстротой, что глаз не всегда успевал отследить.

По броне танка стучали какие-то предметы. Филатов подозревал, что это — бутылки с

горючей смесью. Но танк не загорался, упорно двигался вперед.

Останавливаться нельзя: при малейшей задержке японцы набрасывались на машину со