– Как прикажете, моя прекрасная госпожа, – согласился Рисп. – А сейчас прошу к столу! По этой улице! Я следую за вами.

Кевгар велел солдатам располагаться на поле перед воротами, Потом они двинулись мимо вереницы горожан, которые еще не слышали, что было сказано за воротами, и покорно махали букетами. Улочки были тесные, и аднорцы вжимались в стены, чтобы оказаться подальше от сердитой Глоады, которая пялилась из темного чрева возка и бормотала проклятия – негромко, но кто стоял рядом, отлично слышали.

На центральной улице, где ширина позволяла, Кевгар поравнялся с повозкой.

– Тебе не нравятся цветы, жизнь моя?

– Они лгут!

– Лгут?

– Ну да! Ты просто не понимаешь, потому что привык. Ты жил в краю, созданном Гилфингом, верно? А вот у нас на болотах нет таких красок, у нас все серое… Серое небо, серые деревья, серая земля, серые звери… Люди тоже серые, но я не о них… хотя и о людях тоже… Ты видел мухоморы? Они яркие! Мухоморы – самая яркая штука в Болотном краю! Потому что мухомор предупреждает: я отрава. Если змея ядовитая, она непременно украшена яркими пятнами. Ты видел, как малыш Дрендарг раздувает шею перед боем? Он предупреждает: я отрава. У него ядовитые зубы. Он создан Гангмаром, не Гилфингом Светлым, и он честен. Он ядовит и предупреждает тебя об опасности. Да ведь и с людьми тоже самое! Дружки моего сволочного братца с ног до головы увешаны яркими побрякушками, пестрыми ленточками и всякой мишурой. Если я вижу в Болотном Краю пестро наряженного молодчика, то могу быть уверена: он смертельно опасен, как ядовитая жаба, на спине которой яркие блестящие бородавки. Они такие красивые, их можно принять за самоцветы… а здесь красивые цветы – безобидные, мягкие, хрупкие! Какая ложь…

Вдохновенную речь девушки прервал пронзительный вопль:

– Будьте вы прокляты, гангмарово семя! Будьте вы прокляты! Будьте вы прокляты трижды по тридцать раз!

Орал священник. Святому отцу давно опротивело служение под властью тех, кого он считал исчадиями Гангмарова Проклятия, он с ненавистью подчинялся и читал псалмы во здравие Кевгара и Глоады – злобных нечестивцев. Подчинялся и копил злобу. Чем дальше, тем хуже. Разбойного вида солдаты из Ренприста, составлявшие гарнизон Аднора, ходили по городу, глядели хозяевами и своевольничали. Священник распалялся злобой, но сдерживался – ему было так же страшно, как и остальным… однако чем дальше, тем сильней крепла в нем уверенность: он сумеет вознести слово протеста, сумеет призвать паству к сопротивлению Злу, покажет личный пример.

Этот святой отец уже заранее примерял венец мученика и ждал лишь возвращения тиранов в Аднор, чтобы принять свою участь. Можно было бы и раньше, но какой толк в том, чтоб тебя побила пьяная солдатня? Кто заметит, кто оценит сей подвиг смирения? Священник уже пробовал, отказывался молится во здравие нечествицев – но дело окончилось тем, что его сбили с ног ударом кулака и немножко попинали тяжелыми сапогами. Били умеренно, ничего не повредили, но поиздевались всласть, да и ухо до сих пор побаливало после соприкосновения с солдатским кулаком. И пуще боли мучило унижение – прихожане видели расправу и помалкивали, не хотели оказаться побитыми так же, как их пастырь. Совсем иное – бросить гневную проповедь в лицо тиранам. Словом священник ждал своего часа и вот – дождался!

– Мерзкие твари, выползшие на гилфингов берег из болота, грязные змеи! Вы не властны над душой праведного человека! – надрывался поп, и страх перед неминуемой расправой придавал ему усердия.

Глоада заинтересовалась. Она остановила повозку, высунулась в оконце и слушала гневную речь, приоткрыв рот. Девушка изумленно хлопала глазами и задумчиво теребила черную прядь волос.

– Смотри-ка, милый, – обратилась девушка к Кевгару. – Какой занятный человек! У этого парня определенно имеется талант!

А обличитель заливался, заходился криком, он глядел в небеса – поверх возка с примолкшей болотницей, поверх крыш, крытых красной черепицей, поверх шпилей и дымовых труб.

– Что, думаете, нет высшего суда над вами? Он придет, не сомневайтесь! Не боюсь я вас и ваших мертвецов, боюсь лишь суда Гилфинга Светлого, он мой истинный повелитель, не вы, грязные твари! Только он, судия и исполнитель, он мою душу казнил бы, провинись я перед ним, а вам подвластно лишь тело! Тело слабо, тело ничтожно, возьмите его и подавитесь!

Рисп привстал в стременах, отыскал глазами своих людей и коротко кивнул. Двое солдат в сером оттеснили конями горожан с их букетами, спрыгнули на мостовую и ловко заломили руки священнику. Тот пискнул и смолк.

– Тело? – тут Глоада повысила голос. – С чего ты взял, что мне будет интересно твое тело? Тоже мне, какой мужчинка выискался… Эй, отпустите его! Руки прочь от попа, я сказала!

Серые покорно отступили. Священник собрал остатки достоинства и попытался гордо выпрямиться. Вышло у него не очень хорошо.

– Тело у тебя, голубчик, так себе, довольно убогое тело. Ишь, брюхо какое отрастил, лодырь! Но в остальном ты мне нравишься. Славненький крикун, – Глоада милостиво улыбнулась и, высунувшись сильней в окошко, поглядела на Риспа. – А ты, прохвост, знаешь, как мне угодить! У-у, хитрец!

Кевгар помалкивал, с сомнением слушая любовницу.

– Милый, – обратилась к нему болотница, – ты видишь, этот городок не лишен приятности. Задержимся здесь ненадолго?

– Как ты захочешь, Глоада.

– Итак, завтра под утро нам принесут лягушек. Хи-хи, я представляю эти рожи. Как они станут корчиться, когда вместо привычных цветочков у них в руках окажутся мерзкие скользкие лягушечки. А ты, святой отец, приходи почитать нам свои замечательные проповеди! О Гангмаровом Проклятии, о мерзких змеях… ну да что я тебя учу, таких учить – только портить. Придумай что-нибудь новенькое к завтрашнему утру. Но насчет тела – даже не думай, ты не в моем вкусе!

И принцесса послала опешившему священнику воздушный поцелуй.

Корабль островитян снялся с якоря, смуглые моряки, осторожно отталкиваясь шестами, отвели парусник от прибрежных камней и развернули. Их приятели, весело галдя, установили парус. Суденышко развернулось носом к полосе прибоя, едва заметной вдалеке, и двинулось к выходу из лабиринта подводных скал. Команда и пассажиры провожали парусник взглядами. Вопли островитян далеко разносились над водной гладью.

– Радуются они, слышь-ка, – заметил Никлис. – А чего же, раньше орочьего железа не видали?

– Выходит, так, – кивнул Ингви. – Я тоже об этом подумал.

– А чего так выходит? – тут же влезла в разговор Ннаонна. – Наши товары попали в Энмар, потом на север, оттуда снова сюда? А сами энмарцы – что же, не могли железки на Архипелаг доставить? Они же с царями великих островов торгуют.

– Я слышал, в Энмаре запрещено реализовать это железо, только транзитом – на вывоз. Пекондор говорил, их кузнечный цех настоял.

– И что же? Это же и есть вывоз – на Архипелаг.

– Вероятно, торговля железом в руках купцов, связанных с кузнецами, и у них, должно быть, постоянные контракты. Стало быть, местные купцы покупают товар у местных кузнецов и не хотят портить отношения.

Суденышко островитян исчезло, растворилось в сером горизонте, там, где полоса прибоя, указывающая границу Мокрых камней, сливалась с небесами. А команда Вереха словно не собиралась сниматься с якоря. Несколько моряков неторопливо расхаживали по палубе и занимались какими-то делами, сматывали канаты, перетаскивали вдоль борта ящики. Большая часть команды бездействовала.

Ингви прошел мимо невозмутимых матросов на ют и окликнул Вереха:

– Эй, шкипер! Теперь наш черед! Когда повезешь нас к южному берегу?

– Сейчас, – спокойно отозвался моряк, – кое-какие приготовления нужно закончить. Скоро отчаливаем.

Но прошло не меньше получаса, а «Туман» не двигался с места, как будто контрабандисты чего-то ждали.