Чтобы не отвлекать от работы Гусакова и Герию, ловлю взгляд Гирчуса и показываю жестом, чтобы он поставил стул-разножку и наушники в моем излюбленном месте, где обычно во время сеанса связи я слушаю эфир. Осторожно, чтобы не мешать радистам, я пробираюсь на приготовленное место и надеваю наушники. В меня будто врывается целый мир, переполненный звуками музыки, треском разрядов, писком «морзянки». Я вращаю верньер, ищу Москву, хочу поймать родной наш «Маяк».

Слышно плохо. Невольно мелькает тревожная мысль — пройдет ли наше донесение? Но тут же ловлю голос родной страны. Передается сообщение ТАСС. На Венеру доставлен советский вымпел. Новая победа нашей замечательной науки и техники! Почти все газеты мира уделили этому событию большое место… В Москве закончил работу пленум Союза советских композиторов… Мурманская область удостоена высокой награды. Ей вручен орден Ленина…

Жизнь страны, такой далекой от нашей точки в океане, идет своим чередом. Я представил себе родной Север. Вспомнил обжигающе морозный ветреный день перед отходом.

Стоп! Вот сообщение, которое для нас, подводников, представляет особый интерес. Не раз мне задавали вопрос: нашли или нет американцы свои водородные бомбы, потерянные 17 января 1966 года у испанской деревни Паломарес? Как известно, в те годы поборники холодной войны всячески пытались запугать народы ядерной мощью США. Вот и доигрались. Один из самолетов «Б-52» во время заправки в воздухе взорвался. В ясном небе вспыхнула молния. Четыре водородные бомбы упали с рассыпавшегося на части самолета. Одна из них скрылась в волнах Средиземного моря. Общественное мнение мира протестовало. Собрался Совет Безопасности. Решался вопрос о посылке комиссии в Испанию. Однако найти четвертую бомбу пока не удавалось.

Но вот постепенно исчез голос диктора. В наушниках шипение. Тишина. Я понял: подводная лодка вновь ушла на глубину. Снял наушники. Вижу — Гусаков посвистывает, просматривая перфоленту.

— Радио передано, квитанция получена, — говорит Герия, не обращаясь ни к кому. А я понимаю, он делится радостью, успехом своей работы, работы своих товарищей.

Мне знакомо это чувство, и я, заражаясь настроением хорошо сделанного дела, спешу в центральный отсек. Короткое общение с внешним миром внесло и сюда оживление. Рассказав командиру о новостях планеты, я думаю: «Теперь опять надолго хватит в отсеках разговоров о советских межпланетных станциях, о больших успехах нашей экономики, науки и техники. Новый заряд бодрости внесет это радиообщение с внешним миром». Естественно, порадует подводников и тот факт, что теперь, получив наше донесение, там, на Родине, знают: у нас все в порядке!

Атомоход снова на глубине. Теперь с внешним миром связаны только акустики. Вчера над нами «прошлепал» винтами какой-то сухогруз или танкер. Это было несколько необычно. Вот уже несколько суток акустики пишут в журнал: «Горизонт чист». Более недели они не слышали ничего, кроме мелодичного посвиста дельфинов да какого-то металлического скрежета неизвестного подводного обитателя. Мы ушли в сторону от международных морских дорог.

Несколько дней назад командир объявил экипажу, что наш атомоход пересек Северный тропик. Это вызвало немалое оживление среди моряков. Повысился интерес к карте, на которой отмечался маршрут плавания. Большинство матросов обычно связывало понятие «тропик» с чем-то непременно африканским: пальмами, джунглями, палящим солнцем, синью высокого неба… Но теперь, по правде говоря, все это представлялось весьма и весьма абстрактно, хотя мы уже и находились в тропиках. Трудно было перенести себя, хотя бы и мысленно, из прочного корпуса атомохода в африканские джунгли. Тем более, что микроклимат в отсеках был отрегулирован на славу: кондиционеры обеспечивали нас прохладой.

И все же о тропиках мы имели точные данные. Несмотря на довольно солидную толщу воды над кораблем, термометры показывали, что вода за бортом теплее, чем на сочинских пляжах в самое жаркое время года.

— Наверное, у нас найдутся желающие искупаться в тропиках, — сказал командир. — Надо подготовить душевые, — отдал он распоряжение инженер-механику.

Желающих поплескаться в забортной воде набралось немало, пришлось установить очередность. Душевые заработали на полную мощность.

Надо было видеть моряков в эти минуты. Они весело переговаривались, смеялись, дурачились, подставляя под тропическую воду лицо, фыркая и отплевываясь, ловили губами солоновато-горькие капли. Не удержался от соблазна встать под струю «натуральной» забортной воды и я.

Приближался экватор, а это у моряков всегда традиционный праздник, и надо было сделать все для того, чтобы у каждого подводника навсегда остался в памяти этот примечательный день, особый день в биографии, которым так гордятся моряки.

Готовились мы к празднику основательно, старались все предусмотреть: кого включить в свиту Нептуна, как поэффектнее организовать его шествие по кораблю. Был разработан сценарный план: кому и что Нептун должен сказать, в каком порядке он будет вручать свои грамоты. Кстати, еще когда мы шли вблизи Полярного круга, на корабле был объявлен конкурс на лучший текст этой грамоты.

Собравшись после вахты в кают-компании, активисты во главе с секретарем комсомольского бюро Павлом Киливником горячо обсуждали детали предстоящего праздника. Кажется, обо всем договорились, только один вопрос — кто же возьмет на себя роль Нептуна? — оставался открытым.

Было много соискателей на эту роль. Но после всестороннего обсуждения и совета с командиром выбор пал на Петра Смирнова. Один из старейших членов экипажа, капитан-лейтенант-инженер Петр Смирнов пользовался большим авторитетом и всеобщей симпатией на подводной лодке. И не только потому, что имел специальность, которая на атомоходе особо уважаема — инженера-управленца, но прежде всего потому, что обладал отменными душевными качествами, умением расположить к себе человека, найти путь к его сердцу.

На роль Нептуна Петр Смирнов подходил и своей внешностью. Рослый, крупный мужчина с хорошим добрым лицом, он сохранил румянец, несмотря на длительное пребывание под водой. Курносый широкий нос, голубые глаза, приветливая улыбка. Ну, чем не Нептун? А борода — дело наживное, точнее — приделываемое.

Состав свиты владыки океанов определялся фантазией устроителей праздника. На сей раз свита сложилась быстро: Виночерпий (какой же Нептун без Виночерпия?), Пережиток (нечто похожее на хулигана и любителя зелья), Фальсификатор и Очковтиратель (темные носители старого, отмирающего, всего, что отправляется на морское дно к Нептуну). Ну, и, естественно, Русалка. Она, пожалуй, была единственным светлым исключением в этой темной компании. Кстати, так до конца почти никто и не знал, на кого пал жребий играть принцессу подводного царства…

Итак, пересекаем экватор. Командир корабля, Лев Столяров, посмотрев на часы, обратился к капитан-лейтенанту Петру Омельченко:

— Штурман, ваше слово.

Это значит — сообщить по трансляции о том, что настал заветный момент: наш атомоход пересекает экватор.

После сообщения штурмана в отсеках на какой-то момент воцарилась тишина. Вдруг акустик доложил, что он слышит какой-то непонятный шум, звуки музыки и пение. «Очевидно, — закончил он свой доклад, — царь Нептун к нам приближается».

Мы с командиром переглянулись. Он кивнул на микрофон: дескать, действуй! Я объявил по кораблю, что к нам на борт пожаловал царь морей и океанов Нептун. Дружным «ура» ответили отсеки. Надо думать, с каким нетерпением ожидали моряки этого момента!

На подводной лодке центральный пост — это главный командный пункт, мозг корабля, здесь вершится судьба любой задачи, которую решает экипаж. Вот почему Нептун со свитой прибыл прежде всего именно сюда. Гости появились в отсеке как-то сразу, заполнив его весь. Впереди — величественно-важный Нептун. Роскошная седая борода, косматые брови. Голову украшает блестящая корона. В руках трезубец — символ державной океанской власти. Плащ владыки, разрисованный морскими чудовищами, поддерживают живописные слуги — негры. Пробегая взглядом по свите, я невольно засмотрелся на Русалку. И не я один.