Так что Княжев, как только услыхал команду «Стоп машина!», взлетел по витому трапчику, тараном врезался в капитанскую рубку и, не замечая присутствия бородача, накинулся на Луку:

— В чем дело, капитан? Почему стали?

— Погодка шалит, нашальник! — пропел Лука приветливо.

— Издеваешься, Лука Байбалович! — посмотрел при этом Княжев на попутчика. — Такую возможность упускаем!

Река вела себя в тот день на редкость смиренно. Нежно шелестели тихие заплески зеленоватых волн. И солнце приманчиво поблескивало на осклизлом галечнике. Каменные обмывки, выстланные ступенчато вдоль крутояра, напоминали безлюдные пляжные террасы. Так и тянуло нырнуть с кормы, доплыть до бережка и понежиться под солнышком — заманчивым, но обманчивым. Однако Лука предостерегающе выставил вперед сухую коричневатую длань.

— Ты мне, нашальник, не говори пошему, зашем!.. Слышь, там за увалом вода сапсем нету? — Он приставил зачем-то ладошку к уху. — Слышь?

— Это мы еще дома предвидели! — вскинул Княжев худые, острые плечи. — Но уж коли снарядились в путь, жать надо, а не прохлаждаться!

— Куда бегим… — спросил Лука, как бы не ставя знака вопроса.

— А чего ждать? — со свойственной ему горячностью метался Княжев по узенькой двухкоечной каютке. — Зимы? Ледостава?

— Не волнуйтесь понапрасну, Владимир Никонович, — вежливенько обратился к нему бородатый. — Это я взял на себя смелость посоветовать капитану стать на якорь.

Тут Княжев и вовсе возмутился:

— Но распоряжения по пути следования выполняются мои! Мне такая власть дана!

— Кем?

— Самой Москвой! Наша стройка всесоюзная, а вы…

— А мы местные, уездные — так хотели сказать? Но оставим счеты. Не льда мы нынче ждем, а дождя!

— Верна, верна, — подтвердил Лука. — Шибко дождик польет!

— Уж скорее снег… — протянул Княжев с недоумением. — На небе-то ни облачка.

— Нонешним ночем жди, — заключил капитан.

А вскоре набежали шустрые тучки из-за кряжей. И, спаявшись в одну сплошную завесу, распростерлись над головами, как суровый тент палатки, накрывший все и вся. И хлынул дождь — беспросветный, нескончаемый ливень. Он хлестал и бушевал двое суток. И сорок восемь часов подряд поил иссыхающую реку. Щедрые потоки бурливо скатывались с берегов в обмелевающее русло, и уровень воды в Ключевой сразу поднялся. Дальнейший путь судам был открыт.

— Как вы установили? — допекала Жанна Евгеньевна бородача. — Подъем воды в период межени, в самое предзимье. Раз в сто лет случается!

— В последнее время потребитель частенько получает то, чего не видывали по сто лет и более: то лето небывало знойное, то зима неслыханно ранняя…

— Потребитель? Кого вы так именуете?

— Тех, кто потребляет метеосводки.

— Ну, теперь в них все стали нужду испытывать. Только и слышишь — погода, непогода, погодные условия…

— Почему только теперь? Так от веку бывало. В средневековой Европе городские сторожа выкрикивали по утрам: «Дождь!», или: «Ясно!» А именитые горожане прикидывали, в каковском наряде им красоваться на улицах. И сейчас та же проблема: брать зонтик или не брать? Но есть потребители куда более нуждающиеся. Одно дело — промокнуть под дождем, и совсем иное…

— Не добраться до места с ценными грузами, которых ждут не дождутся!

— Допустим, что так. Хотя случаются по нашей вине беды и пострашнее.

— По вашей? Вы не оговорились?..

И Жанну Евгеньевну вдруг словно осенило: господи, да это же Петров! Да-да, тот самый Петров, о котором сейчас столько говорят. Ну конечно же, она слышала: одни его рьяно поддерживают, другие столь же яростно ставят ему препоны. Вот и Княжев, похоже, разодрался с ним насмерть… Но в глаза эту знаменитость сама Жанна Евгеньевна не видела до сих пор.

Стало быть, это ему везут они оборудование на тентовой барже и ему Княжев обязан построить метеостанцию в Ожеледье? А станция эта должна обслуживать всю трассу строительства магистрали — капризнейшую по климатическим условиям.

Так получается, два медведя в одной берлоге? Как они уживутся, как сработаются, если уже с самого начала такие трения? Княжев-то был против того, чтобы еще и климатологов включили в его комплекс: его, мол, дело дорогу строить!.. Тем и навлек он на себя неприязнь Петрова, которого коробило от княжевской узости.

— Да, я и есть тот самый Петров! — почему-то рассердился бородач. — Тот самый Петров, который изволил навязаться на вашу шею!.. Но я же просил Княжева не раскрывать мое инкогнито!

— А он и не раскрывал, я сама угадала.

— Что ж, порой догадка заменяет ум, — смягчился он. — Мы ведь тоже иногда позволяем себе полагаться на интуицию. Можем, например, безо всяких приборов предсказать, где следует ожидать протаивание, где гололед, а где снежные заносы.

— Значит, вы всего лишь знахарь?

Она норовила зацепить его этим словцом, но он отнесся к ее выпаду совершенно спокойно.

— К вашему сведению, — хрипловато похмыкал Петров в бороду, — «з н а х а р ь» — тоже от слова «знать». Можно и «в е д у н» — от слова «ведать». Не обидно, а, скорее, лестно…

Хрипотца в голосе у него не от привычки кричать, а наоборот, от затянувшейся привычки помалкивать. Там, в Ожеледье, где до прихода известия о том, что трасса проляжет через них, царила глушь да тишь. И жил Петров более чем скромно. Долго вел свои наблюдения без помощников. Начав с доисторической флюгарки и чашечного ветроприемника, постепенно оснастил станцию приборами, улавливающими лучистую энергию солнца — актинометрами и пирогелиометрами. Обсерватория, пусть и первобытная, возникла уже попозже.

Снимать показания приборов помогал ему сынишка, которого он с раннего детства приохочивал к своему делу. И маленький Тимур уже в девятилетнем возрасте собирал и заносил в журнал данные термометров и датчиков давления, влажности, скорости ветра… А недавно сын присоединился к нему в ином качестве — как научный сотрудник. Официально зачислен в штат станции.

И хоть тяжко было столько лет одному, тем не менее всем, кто нуждался в результатах его трудов и запрашивал о помощи, успевал он безотказно высылать свои прогнозы. А нужда в нем росла с каждым годом, и запросы поступали уже не только из близлежащих районов, стали обращаться к «богу погоды» и издалека: «Наши хозяйства планируют такие-то посевы на такой-то площади. Просим вашего прогноза, чтобы составить четкий график полевых работ… Ответ телеграфом оплачен». «Приступаем вскрыванию залежей текстильного асбеста в районе Тумды. Требуется долгосрочный прогноз для ориентировочного планирования хода взрывных и дорожных работ… Управление нерудных ископаемых». «Вновь обнаруженным минеральным источникам грозит ранняя консервация, если не получим надежных сведений о времени наступления холодов… Севздравстрой».

Да разве мог бы он сейчас беспечно посиживать в Ожеледье, поджидая бредущий где-то караван, когда все сверхсовременное автоматическое снаряжение плюс оптика для гелиообсерватории тянутся по реке со скоростью бурлацких времен? Только такой толстокожий субъект, как этот Княжев, не в состоянии уразуметь, что его-то, Петрова, место именно здесь — на воде.

Тянется караван, ползет еле-еле. Хоть и по воде плывет, а воду ищет. Как в пустыне. На ощупь ведет его поводырь Лука Байбалов, ожеледьевский патриарх.

Ким Сухих привык больше всего ценить свою независимость. Жил неоседло, бездомно. Зато сам себе был хозяином. Но поближе к сорока, когда холостяцкие прелести приедаются, потянуло и его к оседлому бытованию. И Даша Беседина тем взяла его, что не потребовала никаких от него жертв: «Живи как живется. Неволить не стану!» А Кима самого потянуло испробовать чистенького Дарьиного уютца. Приелось быть одному. Но тут-то и обнаружилось препятствие для их мирного и ровного бытия — Славка-шельмец. Малый вздорный и неприкаянный. После восьмилетки сунулся в техникум — не понравилось: не его, видите ли, профиль. Год провисел на Дарьиной шее. Пофилонил на автобазе — надоело…