Через несколько минут они устремились из леса. Приказ был выполнен. Русские открыли беспорядочный огонь из винтовок и побежали, а мы начали стрелять по отступающему противнику.

Теперь надо было изменить дислокацию, и мы стали тянуть пушки вниз через болото, а потом снова поднимать их на крутой склон. Колеса опускались в жижу до осей, а мы, стоя по колено в воде, тянули орудия дальше.

Мы разрешали себе сделать только короткую передышку, а затем лезли с орудиями дальше в гору. В конце концов заняли позицию в 400 метрах от залегших русских.

Под нашим огнем они начали беспорядочное отступление. Мы с нашим тяжелым грузом не могли поспеть за ними и отстали, но продолжали стрельбу осколочными снарядами по убегающему противнику. Оставив боеприпасы на холме, потащили орудия дальше к Милеево.

Руки ослабли, колени подкашивались, но мы не имели возможности отдохнуть даже на минуту. Пулеметный огонь преследовал нас, пули свистели вокруг, разрывая землю у наших ног. Первого номера из нашего расчета ранило в голову. Он ползал по земле, с лицом, искаженным от ужаса и боли. Второго номера ранило передо мной. Мы поднимались среди трупов и бежали не оглядываясь. Поблизости упал еще один солдат. Он кричал, схватившись за бедро, и ползал по земле, пока не замер на месте. Четвертого солдата пуля ударила прямо в грудь. Он захрапел, упал и больше не двигался. Все это происходило рядом со мной и лишь машинально отражалось в моем сознании. Пули пробили полы моей шинели и голенище сапога. Русские повернули и стали приближаться к нам. Из последних сил мы продолжали тащить орудие, цепляясь за спицы колес, в то время как кровь стучала в висках и неистово билось сердце. Мы даже не успели испугаться, продолжая тянуть свои пушки.

Тут привели наших лошадей с передками. ^[41]Мы закрепили лафеты оставшихся орудий на передки и в диком галопе помчались в деревню.

Там мы поставили две своих пушки на боевые позиции и, смертельно уставшие, опустились на траву. С трудом хватали воздух, пот высыхал на наших искаженных лицах, образуя соленые корки, руки и ноги окончательно обессилели. Теперь в наших глазах уже застыл ужас. Вспыхивали и танцевали какие-то картины последних часов выхода из боя. Мы стали вспоминать имена погибших. Я пребывал где-то между сном и бодрствованием и все же ясно представлял себе все, от чего мне только чудом удалось остаться в живых.

Я не чувствовал от этого никакой радости, всякая воля к жизни потеряла свою силу, душа воспринимала происходящее чисто механически, и лишь где-то внутри оставался бледный снимок, словно воспроизведенный фотокамерой. Силы оставили меня.

Ночью начался ливень. Мы сидели на корточках под брезентом, однако вода капала с него. Шинели промокли, а пот на белье еще не высох. Мы дрожали от холода, застывшими пальцами сворачивали самокрутки и дымили, не в силах преодолеть усталости, охватившей нас этой июльской ночью. Пытались организовать охрану, но уже к полуночи все заснули, сидя на лафете, пока рассвет не разбудил нас. Мы даже забыли об опасности. Это было необдуманно, вероятно, даже авантюристично предоставить свою судьбу звездам. Вера в милость Бога или фатализм, преданность или упрямство, при нашей усталости и апатии уже не имели границ.

Ветреная, серая утренняя прохлада встретила нас сильным огнем артиллерии, минометов и противотанковых орудий противника по нашим стрелковым окопам и едва обустроенным позициям. Русская атака началась.

Широкими волнами и отдельными группами русские вышли из своих окопов на опушке леса в километре перед нами и атаковали наши войска на дальних склонах холмов мимо осыпающейся на полях пшеницы, а затем повели наступление по обеим сторонам улицы.

Огонь наших полевых орудий пробивал бреши в рядах наступающих, но тяжелая артиллерия не помогала нам, так как осталась без боеприпасов. Мы стреляли. Наши снаряды поражали врага. Пулеметы вели непрерывный огонь, но русские, не обращая на них внимания, рвались вперед.

Появились первые раненые, а перед нами лежали уже трупы убитых. У орудия остался только я еще с одним артиллеристом. Атакующие, наряду с немецкими солдатами, умирали буквально у наших ног, но неуклонно рвались дальше, в Милеево.

К полудню последние из противников пробежали мимо нас. Мы развернули орудие и послали им вслед несколько снарядов. Нас поддерживали оставшиеся в живых солдаты. Провода телефона были оборваны, и мы вынуждены были сражаться, не рассчитывая на помощь.

Вытирая пот с покрытых порохом черных лиц, все в пыли и глине, мы внимательно прислушивались к шуму боя, который медленно уходил на восток. Наконец прибыл связной. Наши резервные войска отбросили русских и восстановили позиции.

Мы оглядели друг друга. Мундиры кое-где были прострелены, но в целом сохранились.

Я время от времени беспомощно всхлипывал. Слезы еще долго бежали по моим щекам, покрытым слоем пыли и грязи. Я пытался найти забвение в сигарете, но успокоился только на один час.

Ни близость смерти, ни угрожающая мне постоянная опасность, ни страшное напряжение борьбы не позволили мне впасть в панику, душевная стойкость дала возможность выдержать это ужасное испытание. ^[42]

Огневой налет противотанковых орудий большого калибра облегчил наше положение. Я лежал в моем быстро выкопанном окопе и проснулся только от взрыва снаряда, разорвавшегося невдалеке от меня. Я увидел русских, которые суетились возле орудия. На дороге близ моего окопа вздыбилась земля. Одна секунда промелькнула между жизнью и смертью.

Мы лежали за орудием и не решались стрелять, так как вражеский орудийный огонь усилился, беспрерывно строчили пулеметы. Мы необдуманно продолжали лежать без движения, предоставив судьбе свою жизнь.

Русские быстро приближались. Теперь нам было уже все равно, оставаться ли на месте или бежать. От отчаяния мы открыли огонь.

Резко прозвучал треск нашего выстрела среди рева вражеских орудий. Осколок оцарапал мою руку. Текла кровь, и я зажал пальцами вену. Около меня лежали раненые и убитые. Последний пулемет замолчал, и за двадцать шагов передо мной атакующий красноармеец упал в густую пшеницу. Перед ним осталось стоять наше орудие. Возможно, оно и подарило мне жизнь.

Я взял свою винтовку. Мой напарник без оглядки открыл затвор орудия. Я подал ему последний снаряд, мы выстрелили и убежали.

Удар в спину бросил меня на землю. Я рванулся вверх, почувствовав, как кровь течет у меня из бедра. Отбросил винтовку и портупею в сторону и пополз.

Я оказался около солдат, оставшихся еще в живых. Они были последними, кто находился здесь вместе со мной. Сорвал с себя брюки, вытянул осколок из раны и заклеил ее пластырем. Взял винтовку у убитого и положил в карман патроны.

Вместе с тридцатью солдатами мы приготовились к контратаке, хотя и не знали, сколько противников нам противостояло. Бронетранспортеры двигались к нам, но свернули в сторону, туда, где русские наносили главный удар.

Мы прошли садами, мимо трупов и раненых, как немцев, так и русских. На колосьях пшеницы застывала кровь.

Солнце заходило за горизонт. Большинство артиллеристов из нашей батареи было убито или ранено. Мы подошли к оставленному орудию, приготовились к стрельбе и открыли огонь. Последние атакующие пробегали мимо нас.

Бой подошел к концу.

Мы стояли на карауле между трупами. Час проходил за часом. Моя рана болела, однако я мужественно переносил боль. Русские не знали, что нас, тех, которые решили продолжать бой, было совсем немного. Убитые лежали вокруг, уставившись во мрак ночи застывшими глазами. Вокруг нас не было никаких войск. Мы оставались одни до прибытия подкрепления. Теперь можно было вывести свое орудие из засады. Мы проходили мимо мертвецов, которых освещали фантастическое пламя горящих домов и блеск сигнальных ракет.

Красно-бурые кровавые пятна засыхали на мундирах. Черные сгустки крови запеклись на разорванных лицах, спускались со спутанных волос, из разбитых касок. Судорожно сжавшиеся кулаки бессмысленно тянулись вверх, отбрасывая мрачные тени. Оторванные конечности валялись отдельно от бескровных тел. На лицах, едва видневшихся во тьме, застыли ужасные ухмылки. В всполохах огня мертвые глаза сохраняли какую-то таинственную, дикую жизнь. Среди света и тени неожиданно показывались безмолвные рты с застывшими на них криками ужаса или выражением какого-то странного упрямства. У большинства трупов головы представляли собой лишь массу костей, крови и мозгов. Из разорванных животов выпали кишки.