– Нет, конечно. Иначе я не пришел бы на его юбилей.

– Либо пришли, чтобы убить его…

– Смешно… – хмыкнул Лаврентий.

– Разве? А мне кажется, грустно. Вашего преподавателя убили. Вам его жаль?

Кондрашов посерьезнел. Он хотел поскорее закончить, чтобы поехать домой, выпить хорошей водочки и нормально поесть, поэтому сменил тон и стал давать четкие ответы на заданные вопросы:

– Очень жаль. Старик помог мне получить диплом, я ему очень благодарен.

– А остальные говорят, что покойный был крайне строг и придирчив.

– Не со мной.

– Чем было вызвано его расположение?

– А вы как думаете, майор?

– У меня есть одно предположение, но… – Назаров развел руками. – Все уверяют, что Стариков был неподкупным преподавателем.

– Серьезно? А может, просто мало предлагали? Каждый человек имеет цену. Стариков в том числе.

– И сколько же он стоил, если не секрет?

– Точной суммы не назову, но дорого.

– И зачем вам это было нужно? Платить, чтобы получить диплом? Я понимаю, некоторых на работу без корочек не принимают. Но это точно не ваш случай.

– Честно? Учиться пошел, чтобы проверить себя. Смогу что-то понять или нет. Мне науки никогда не давались. Я ведь даже курсов не заканчивал, до всего сам доходил. Есть у меня диплом экономиста. Но я купил его еще в девяностых. Чтоб меня умники, типа тех, кто на банкете присутствовал, всерьез воспринимали. Но в глубине души я себя неучем чувствовал. Вот и решил понять, так ли я безнадежен…

– И какой вывод сделали?

– Понял, что все и так знаю. В теории ноль полный, но на практике всех преподов порву. И заскучал. Стало неинтересно учиться. Но надо же закончить, раз начал. Диплом получить. Вот к Старикову и обратился.

– Вы хорошо его знали?

– Совсем не знал.

– То есть никаких контактов вне академии с ним не было?

– Раза три встречались в ресторанах. Я приглашал старика на обед, мы решали вопросы, связанные с моей учебой. На личные темы не говорили.

Он отвечал так уверенно, что Назаров ему поверил. После этого разговор пошел легче. Майор попросил описать эпизоды обнаружения Саврасовым пузырька и появления умирающего Старикова в зале. Кондрашов старательно воспроизвел и тот, и другой. И после пары наводящих вопросов был отпущен.

Лаврентий считал себя избранным. И не только потому, что на его лбу красовалось родимое пятно, по очертаниям напоминающее крест. И не из-за редкого имени. У Лаврентия был дар превращать в золото все, к чему он прикасается. Только в отличие от мифического царя Мидаса не в буквальном смысле. Поэтому дар свой он считал благом, а не наказанием.

Жаль, разобрался в себе Лавр уже в довольно зрелом возрасте, то есть понял, в чем его истинный талант, и потому полжизни прожил в бедности.

Он вырос в трущобах. Отец и мать Лаврентия работали на шинном заводе. Отец слесарем, мать – аппаратчицей. Оба имели за плечами восьмилетку и трудный опыт выживания. Приехали в Москву из деревень, долго искали, куда бы получше пристроиться, чтоб и зарплата достойная, и общежитие, пока их не взяли на только что пущенный шинный завод. Сошлись родители Лавра не потому, что полюбили. Как-то в праздник по пьяному делу переспали. Девушка забеременела. Парень поступил порядочно – женился на ней. Не последнюю роль в его решении сыграл тот факт, что семейным дают отдельную комнату в общежитии.

После рождения ребенка молодые недолго оставались вместе, всего два с половиной года. Отец Лавра решил отправиться на Север, чтобы заработать на квартиру, и больше жена с сыном его не видели. Соломенная вдова недолго горевала. Уже через полгода нашла нового мужа. На сей раз гражданского. Привела его к себе в общежитие. Велела сыну называть его папой.

Звали нового «папу» Лаврентия Васей. Это классическое русское имя совершенно мужику не шло. Вася был черняв, смугл, броваст и чертовски хорош собой. Только этим объяснялся его успех у женщин. Потому что любить Васю как человека было не за что. Пьющий, склочный, ленивый, да еще и судимый. Но Вася никогда не был один. Мать Лавра отбила его у своей подружки. И до той он был не одинок. Все женщины предоставляли Васе кров и содержали его на свои жалкие гроши. А он принимал это как должное.

Лаврентий себя помнил с трех лет. И самая первая картинка из детства – это та, на которой Вася его бьет. Мужик колотил пасынка по поводу и без. А матушка не возражала. Считала, что пацанов только кулаками воспитывать и надо.

Отчима Лавр ненавидел люто. Поэтому, когда узнал, что тот подворовывает, настучал на него милиции. Мальчику едва исполнилось пять, он не очень хорошо говорил – заикался и проглатывал некоторые согласные, но умудрился донести до сведения участкового нужную информацию. В общагу нагрянули с обыском. Васю замели. Ни он, ни мать не могли даже предположить, что к этому приложил руку Лаврентий.

Васю осудили. Дали пять лет. Мама поплакала, поплакала да нашла себе нового сожителя. Этот был, не в пример Васе, спокойный, только пил сильно. Нажравшись, ходил под себя. Так что в их комнате поселился не только мужчина, но и сопровождающий его запах мочи. Около года он прожил с матерью, пока не закодировался. Сделав это, мужик ушел. А спустя месяц у Лавра появился новый «папа».

Этот продержался дольше предыдущего, но меньше Васи. И ничего плохого о нем Лавр сказать не мог. Пьющий, как все мамины избранники, непутевый, туповатый, но хитрый. Следующие за ним «отцы» были примерно такие же, и Лаврентий не всех мог упомнить. Но тот, о ком хотел бы забыть, напомнил о себе через пять лет. Вася, освободившись, явился к своей бывшей пассии…

И она его приняла!

После тюрьмы Вася стал еще злее. А так как Лавр уже более-менее повзрослел, то его можно было бить не вполсилы, как раньше, а в полную (спасало мальчишку то, что у мужика был ослабленный после тюрьмы и алкоголя организм). Когда Вася делал это при матери, она иногда за сына заступалась. Если была трезвая. А пьяная еще и подначивала, потому что Лавр плохо учился, не слушался и сигареты у них воровал. «Мал еще, чтобы курить! – рычал Вася, нанося мальчишке удары. – А если опять скрысятничаешь, я тебя вообще пришибу!»

Но Лаврентий все равно продолжал, как выражался Вася, крысятничать. Крал не только сигареты, но и вино. Сливал его по возможности в баночку, а потом продавал в школе. Как и сигареты. Многих мальчишкам хотелось покурить или выпить, но либо взять было негде, либо просто боялись у родителей воровать. А тут на школьном дворе и за сущие копейки…

Деньги, вырученные от продажи, Лаврентий не тратил – копил. Мечтал сбежать из дома. Уехать куда-нибудь к морю, где тепло и фрукты. А если не получится в Крым или на Кавказ, то в любое другое место. Лаврентий готов был сбежать и на Север, и в тайгу, и в вечную мерзлоту, куда угодно, только бы подальше от дома, где над ним всячески издевались. Не только били и унижали. Еще мальчик постоянно становился свидетелем пьяного секса. Мать считала, что он спит, и с удовольствием отдавалась Васе. А Лаврентий открывал глаза, которые быстро привыкали к темноте, и все видел. И сам акт, и голую мать, и Васю без трусов. Иногда он наблюдал пенис отчима совсем близко, почти у своего лица, и тогда вскакивал, будто только проснулся, и звал маму.

Когда в копилочке Лаврентия набралась месячная зарплата советского работяги, он стал готовиться к бегству. Однако все сорвалось в самый последний момент. Вася нашел его заначку…

Мать орала: «Гаденыш, как давно ты воруешь мои деньги?» Вася махал кулаками. Лавр кидался на него, пытаясь вернуть свое. Естественно, ничего у него не вышло. Избитого Лаврентия заперли в комнате, а сами ушли пропивать его деньги.

Мальчик, переполненный злостью и отчаянием, сперва только плакал. Но потом вскочил и в исступлении начал рвать вещи матери и его сожителя. Но этого ему показалось мало. Гнев был не выпущен. И Лаврентий принялся бить посуду. Срывать занавески. Грохнул радио. Был бы телевизор, и его б расколотил.