В августе 1930 года обком партии созвал литературное совещание. Совещание избрало оргбюро Дагестанской ассоциации пролетарских писателей. Самой ассоциации пока еще не существовало. Бюро и должно было собирать и объединять писательские силы Дагестана. Было проведено несколько литературных вечеров; постепенно к 1931 году при бюро образовались четыре литературные секции: русская, кумыкская, лакская и лезгинская. Вообще же работа шла вяло; объединения немногочисленных литературных сил не получалось. 15 апреля 1931 года в газете «Красный Дагестан» было опубликовано обращение Оргбюро ДАПП — «Ко всем писателям, поэтам, литературным работникам Дагестана». Их призывали войти в ДАПП — «стать в передовые шеренги борцов, ведущих социалистическое наступление по всему фронту». В это время в ДАПП и появился только что напечатавший свой первый рассказ молодой Капиев.

Еще один современник писателя, Камиль Султанов, пишет: «Мне вспоминается одно из собраний дагестанских писателей, на котором мне довелось участвовать в мае 1931 года. Молодые писатели пришли в редакцию газеты. Большинство из них разговаривало на русском языке, недостаточно зная его, зачастую прибегая к жестикуляции. Ведь другого выхода не было: русский язык был единственным языком, общим для всех, средством общения разноязычных писателей многонационального Дагестана. Собрание открыл юноша, в совершенстве владеющий русским языком. Это был Эффенди Капиев. Среднего роста, плечистый крепыш, он казался выкроенным из одного куска горного камня… Нельзя было не обратить внимания на густые брови, которые придавали его лицу серьезность и даже суровость».

Когда Капиев оказался в среде тогдашних дагестанских литераторов, широта его общекультурного кругозора и уровень профессиональной подготовленности резко выделили его среди всех. Его избрали ответственным секретарем ДАПП.

Литературный вкус его был быстро признан безошибочным. К нему ходили, чтобы услышать оценку своих опытов — оценку, которой можно было верить.

«Жил Эффенди Капиев в Махачкале на улице Оскара. Его небольшая квартира была своеобразным «Домом литератора». Каждый считал нужным свои стихи и рассказы показать прежде всего Эффенди.

— Что написал?

— Стихи о комсомоле.

— Куда идешь?

— К Эффенди… Пусть он скажет, какие они». (К. Султанов.)

Никого не смущает, что Эффенди сам почти ничего еще не напечатал. Он и его жена Наташа, тогда тоже начинающая русская писательница и переводчица, считаются знатоками и русской, и западных литератур. На всех писательских собраниях они едва ли не самые авторитетные литераторы.

У них быстро появляется свой круг друзей. Это художник Джемал, скульптор Аскар Сарыджа — первые обратившиеся к этим нетрадиционным для Дагестана видам искусства. Это начинающие писатели и поэты Аткай, Абдул-Вагаб Сулейманов, Алибек Фатахов — тоже первые в Дагестане литераторы-профессионалы.

Дом на улице Оскара, вспоминает Наталья Капиева, нередко посещает Лев Пасынков, «один из первых русских советских писателей, изображавший Дагестан в своих книгах. Останавливается здесь Леонид Лавров, одаренный поэт, безвременно вырванный в 1943 году из жизни туберкулезом. Ученый-фольклорист Ю. М. Соколов ведет в этом доме с Эффенди долгие увлекательные беседы об устном народном творчестве. Джемал приводит сюда влюбленного в дагестанские горы художника — москвича Николая Лакова, который впоследствии станет верным другом Капиева. Рядом с русской здесь звучит аварская, даргинская, кумыкская, лакская речь».

Капиев все более увлекается работой по собиранию молодых литературных сил Дагестана.

Одной любви к литературе для этого мало — нужно уменье взяться за дело и настойчивое желание успеха. Очень скоро Капиев сосредотачивает в своих руках немалую долю организационной работы ДАПП, развивая при этом поразительную энергию. Результаты не замедлили сказаться. Уже в 1932 году ему удалось собрать и выпустить на русском языке маленький сборник «Дагестанские поэты»; для этого потребовалось столько усилий, сколько хватило бы, наверно, на многостраничную собственную повесть. Но он сознательно направляет эти усилия в иную сторону. «Первые книги, которые Эффенди Капиев выпустил в свет, — книги не его, а его товарищей, дагестанских писателей», — так пишет об этом Н. Капиева.

В предисловии к сборнику «Дагестанские поэты» говорилось, что сборник является «первой попыткой выхода поэтов на всесоюзную арену». Достойного выхода, правда, пока не получилось — слабы были и переводы (сам Эффенди впервые выступил здесь как переводчик) и, видимо, сами оригиналы. Это была «средняя», нивелированная, не несущая на себе печати стиховой традиции своего народа поэтическая продукция.

Едва выпустив этот сборник, Капиев начинает готовить новый, гораздо более обширный. Работа эта его очень занимает, хотя трудности этого дела в стране, говорящей и пишущей на десятках языков, но весьма бедной переводчиками (а сборник должен был выйти на одном языке — на русском), человеку другого темперамента показались бы непреодолимыми.

«Дагестанская антология», подготовленная Капиевым, вышла в 1934 году. Предисловие к ней, написанное им же, по тону и смыслу ничем не выбивалось из самого среднего уровня историографии и социологии тех лет. О Махмуде и Батырае, судьба и песни которых всегда так волновали Капиева, которых он позднее с таким блеском переводил, говорится такими, будто не им написанными словами: «Потеряв феодальные связи и мировоззрение, они не смогли найти твердой опоры в неустойчивом новом…», или: «Основное место в дагестанских литературах того времени принадлежало поэтам-клерикалам, активно пытавшимся приостановить капиталистическое наступление…»

В предисловии повторялась уже знакомая фраза: для литератур народностей Дагестана «эта книга является цервой попыткой выхода на всесоюзную арену». Капиев по-прежнему стремится к этой цели, и издержки — вроде далекого, казалось бы, от его художественных вкусов тона предисловия — его не смущают. И цель, несомненно, была достигнута. Сборник, во многом составленный из фольклорного материала, открывал русскому читателю до сих пор ему почти неизвестную область горской поэзии. Это был один из самых первых сборников такого рода, вышедший до 1-го съезда писателей, до выступления Горького о фольклоре, до развернувшейся в масштабе всей страны собирательской деятельности.

Капиеву и его товарищам удалось собрать и перевести огромное количество народных песен, стихотворений и рассказов молодых писателей. Материала оказалось даже много больше, чем нужно. Уже из Москвы Капиев писал своему другу, писателю Аткаю: «Из наших материалов, которые я собирал в течение года, выходит не одна, а целых две с половиной антологии (36 печатных листов). Мне приходится срочно сокращать и перестраивать материалы. Все время то в ГИХЛе, то в оргкомитете. До поздней ночи».

Ему нравилась эта работа, горячка тех лет, нравилось заниматься отсеиванием мало-мальски литературно-ценного среди многоязычного материала развивающейся дагестанской поэзии и прозы, преодолевая при этом сопротивление всевозможных «окололитературных» людей — ведущих деятелей ДАПП. Он, человек русской культуры, с его прямо-таки в глаза бросавшейся талантливостью, незаурядностью, вызывая симпатию у одних, не мог не вызвать столь же отчетливой антипатии у других. Его бурная энергия то и дело наталкивалась на преграды. Так прошли полтора года довольно изнурительной борьбы, и вот в октябре 1932 года Капиев приехал в Москву на пленум Оргкомитета Союза советских писателей — делегатом от дагестанской писательской организации. Он приехал возбужденный и радостный, гордый своим участием в пленуме, с надеждами на решительные перемены в литературной жизни. Пленуму предшествовало специальное решение ЦК ВКП(б) по поводу РАПП. Капиев был исполнен решимости рассказать о положении дел в ДАПП — дагестанском отделении РАПП, разделявшем все его крайности. На заседании 2 ноября ему было предоставлено слово.