…В Карлсхорсте бывшее здание офицерской столовой училища мастера превратили в актовый зал. Здание украсилось государственными флагами Советского Союза, США, Великобритании и Франции.

В назначенное время свои места заняли делегации стран-победительниц, немецкая делегация, многочисленный корпус аккредитованных журналистов. В центре стола внимание присутствующих было приковано к Георгию Константиновичу Жукову. Взоры журналистов привлекал грозный дипломат Андрей Януарьевич Вышинский.

Процедура проходила четко, соответствуя значимости момента. 8 мая 1945 года в полночь, в 24.00, состоялось подписание исторического акта о безоговорочной капитуляции Германии. Документ вступил в силу с момента подписания.

Европа навеки покрыла себя позором, оказавшись прихвостнем Гитлера. Верно то, что германское ярмо разбивало до крови холку Европы. Но Европа рьяно тащила гитлеровский «воз». Вот красноречивые факты. За годы войны в оккупированных странах фашисты сформировали 59 дивизий и 23 бригады. Вермахт получил от захваченных стран пополнений числом в 1 миллион 800 тысяч человек. Воевали они на Восточном фронте от души, старательно.

Войска из Италии, Венгрии, Финляндии, Румынии, Югославии и Чехословакии участвовали в оккупации нашей страны. Против нас воевали легионы СС из Латвии, Эстонии, Франции, Норвегии, Бельгии, Голландии, Дании, Швеции, «Голубая дивизия» из Испании. Карательные батальоны из Литвы наводили ужас на деревни Белоруссии и Украины. Помогала гитлеровцам дивизия СС «Галиция». Чешские заводы денно и нощно нещадно клепали танки для вермахта. Швейцария вооружала гитлеровских зенитчиков «эрликонами». Болгария воевала против наших братьев-сербов на Балканах, снабжала табаком вермахт. На нашей стороне была только Сербия. Союзница наша Англия активно защищала свои колонии в Африке.

Советский Союз поставил на той войне точку.

Как-то проходил я в те дни мимо какого-то строения. Вдруг меня что-то бросило наземь. Я распластался на асфальте, услышав скрежет металла. Опомнившись, я поднялся и, стряхивая пыль с колен, понял: характерный звук войны, визг и скрежет, исходил из обыкновенных складских ворот, обитых железом, — их открывал сторож. Я же несколько секунд назад всем существом, подсознательно, почувствовал смертельную опасность — мой слух уловил звук, напоминающий вой падающей авиабомбы.

Я пошел дальше, а привратник осуждающе посмотрел мне вслед, подумав, видимо, что я того… принял лишнего. Рассказал это нашему полковому врачу Виктору Соловьеву. Он меня выслушал. Нервы шалят? Да, со временем пройдет. Его пациенты, оказывается, обращались к нему с подобными жалобами. Саша Кондратов, например, офицер-минометчик, по ночам скверно спит. Иной раз во сне ему кажется, что на его траншею валится грунт, он начинает кричать, звать на помощь. От крика просыпаются те, чьи кровати находятся поблизости.

Надо отвыкать от тревог. И в свободное время я удаляюсь куда-нибудь подальше, даже в лес. Слушаю тишину. Ее можно найти — в теплом воздухе, в речных потоках, в солнечных лучах. Саша Кондратов — географ. Он говорит: «Я не устаю любоваться бирюзовым небом, пухлыми белыми облаками; у меня такое чувство, словно это небо мне подарили».

Мне хочется уехать отсюда домой. Я люблю западноказахстанскую осень с ее дождями. В моей родной Александровке, если скот на пастбище, совсем тихо. Хорошо бродить в такое время среди озер и перелесков с ружьем. Нужны плащ с капюшоном и крепкие сапоги. Я уже приобрел туристический топорик. С ним легко разжечь костер в ночи на берегу полноводной нашей речки с перекатами. Язычки пламени образуют в угольной черноте яркий цветок. Словно цветет подсолнечник. Дух во мне там, в обществе земляков, нашел бы покой. Мечты, мечты… Выпало нам наводить порядок в Берлине.

Наш командарм, комендант Берзарин, говорил не раз: «Скоро вы Берлин не узнаете».

Некоторое время в эти слова трудно было поверить. У нас в штабе имелась большая схема-карта города. На карте районы окрашены в разные цвета. В натуре видишь три-четыре цвета. Окраины зеленые, но там много грязно-коричневых пятен — городские трущобы. В центре города преобладает нечто черное. Руины и пепелища. Разбитые коробки многоэтажек, расщепленные деревья. Знаменитый парк Тиргартен пострадал основательно — где были фонтаны, там белеет цементная крошка. Но газоны огородники сделали зелеными, они посадили там разные овощи: петрушку, сельдерей, укроп…

Центральных кварталов нет, они были гигантским полем боя и погибли. Дворцы, роскошные офисы, разнообразные архитектурные ансамбли превращены в ничто. Сюда я попал, насмотревшись на развалины Сталинграда, Минска, Варшавы. Думалось мне тогда, что их не восстановят и за десятилетия, и вообще, не лучше ли строить новые города на новых местах? Но, оказывается, такие рассуждения неграмотны.

Берлин, как видно, оказался лишь в «реанимации». Он воскреснет. И воскресят его человеческие руки.

С утра и до ночи население Берлина трудится. И стар и млад. Мелькают лопаты, кирки. Завалы разбирают руками, часто даже без рукавиц. Выстраиваются люди в цепочку, передают кирпич за кирпичом. Неповрежденные кирпичики укладывают отдельно, в кучи — пригодятся. Люди не смирились с разрушениями. Они любят свой город, хотят его воскресить к жизни. Так приказал русский комендант. Люди хотят избавиться от прошлого.

…Однажды я стал свидетелем такой сценки. Возле нашего штаба стоит часовой. Подошел к нему пожилой немец в изношенной униформе. Из своей сумки вытащил боевой пистолет «вальтер». Объясняет нашему солдату, что подобрал оружие на свалке, бормочет: «Гитлер капут, кригс капут». А наш часовой прогоняет немца с его находкой.

Я сжалился над «энтузиастом по демилитаризации», отвел его к оружейному складу. Там пистолет у немца приняли, да еще и квитанцию с печатью выдали. Немец ушел, тронутый заботой и вниманием к нему. Главное для немцев — порядок, разумные требования.

И город меняется. Около нашей комендатуры чисто, подметено. Скверики приведены в идеальный порядок. Не прошло и недели — нас перемещают.

В берзаринский период весь Берлин принадлежал нашим войскам. Союзники пришли сюда позже. Полки нашей дивизии передислоцировали в Западный Берлин. Эта часть города пострадала от боев мало. Улицы — все в зелени, плющ и виноград увили стены, балконы, заборы. Штаб дивизии располагался на длинной и просторной Курфюрстендамм, наш полк — близ озера в лесу Груневальд, в городке бывшей Военно-воздушной академии имени Геринга. Городок обнесен внушительным забором.

Академия имени Геринга. Много строений, где жили летчики. Мне в них досталась светлая комната с металлической мебелью: никелированная койка, железный стол, несгораемый шкаф из особо прочного сплава. Впрочем, к нашему приходу кто-то успел выпотрошить содержимое сейфа. Валялись папки с бумагами. На некоторых имелся гриф «Конфиденциально». Я не решился вынести папки в мусорный отсек во дворе. Вдруг кому-то понадобятся конфиденциальность, академические секреты…

Что представлял собой этот городок, где ковались кадры для люфтваффе? Большое число казарм, учебный и административный корпуса, огромный двор, за ним — ангар, далее — небольшая взлетная площадка для легких самолетов. В канун краха ангар использовали в качестве склада для авиационных моторов. Там их хранилось несколько сотен.

Рейхсмаршал Геринг обещал населению, что ни одна бомба противника не упадет на территорию Германии. Пока вермахт воевал на западе, и в самом деле бомб на немецкую землю падало мало. Казалось, так и будет: о войне в Германии знают по сводкам. Скоро, однако, немецкому обывателю, бюргеру, был преподнесен сюрприз. Уже в начале войны против СССР русские бомбы упали на Берлин. «Летающие крепости», «Ланкастеры», появились в небе над Гамбургом, Лейпцигом, Дрезденом.

Гитлер и Геринг могли грозить своим врагам, но остановить возмездие они были не в силах. И даже академия Геринга не уцелела. Забор академического городка оказался разрушенным авиабомбами, во дворе — до десятка воронок от взрывов. Из окна моей комнаты мне видна воронка, в которой мог бы развернуться грузовик.