В семнадцать ноль-ноль Расписаев, встрепенувшись от писка мобильника, резво подскочил, схватил портфель и, попрощавшись с коллегами, направился к двери.

«Какой он, однако… аккуратный, – покачал головой Панкратов, проводив взглядом спину новичка, скрывшуюся за дверью. – И предсказуемый… В будущем».

На следующий день сослуживцам Расписаева стал известен его дообеденный распорядок дня. С восьми ноль-ноль до восьми часов десяти минут – погружение в себя. В девять часов – утренняя гимнастика и кружка холодной воды. В десять – чаепитие. Одиннадцать пятьдесят – погружение в себя… В двенадцать Расписаев ушёл в столовую, вернулся ровно в час дня. Десять минут погружался в себя… Собственно, с этого места всё пошло так же, как и в предыдущий день. Промежутки между перечисленными мероприятиями Расписаев заполнял работой.

Заслышав писк расписаевского мобильника, Панкратов, Петров и Соколова дружно бросали свои дела и принимались увлечённо и изумлённо наблюдать за действиями нового коллеги.

Спустя неделю выяснилось, что Юрий Андреевич, несмотря на свою огромную работоспособность и страстное желание работать, работать, работать, – вовсе не прочь поболтать. Видно, поначалу он привыкал к новому коллективу. А как освоился – его просто понесло. Затеяв разговор, Расписаев мог забыть даже о необходимости выполнять порученное ему задание. Но ни в коем случае не пропускал мероприятий, выполняемых по сигналу мобильника. Каким бы ни был интересным разговор, стоило раздаться уже хорошо знакомому всем писку – Расписаев останавливался на полуслове или переставал слушать собеседника и начинал заниматься делами в соответствии со своим личным расписанием. Случалось, правда, что мобильник пищал во время разговора с начальником. Понятное дело, Юрий Андреевич не смел послать руководителя куда подальше. В таких случаях он становился рассеянным, глотал слова и комкал фразы, на вопросы собеседника отвечал невпопад. Случалось, начинал нервничать, повышал голос. Нарушать составленное, видимо уже давно расписание для Расписаева было делом чрезвычайно нежелательным и неприятным. Что же касается его соседей по кабинету, то привычка нового коллеги делать всё по времени сначала смешила и удивляла, а потом они привыкли к ней, и Расписаев за свою собранность и последовательность стал даже пользоваться огромным уважением товарищей по работе. Да, иногда мы уважаем друг друга не за то, чему хотели бы научиться и следовать сами, а просто за то, что сосед умеет и делает нечто, одному ему свойственное. Уважаем, не задумываясь при этом: а в самом ли деле за это следует уважать?..

С приходом Расписаева коллектив отдела стал сплочённее. Поболтать с интересным собеседником частенько приходили обитатели других кабинетов, засиживались часами. Слушая их и не имея возможности как следует углубиться в свои размышления, Панкратов сильно затосковал и даже начал слегка ненавидеть нового коллегу. Как думать о чём-то серьёзном, когда вокруг почти постоянная пчелиная суета?.. Жужжанье, переходящее в крики?.. Впрочем, очень скоро Дмитрию стало стыдно за свои мысли: окружающим людям хорошо, они тянутся друг к другу, общаются, неужели он не может потерпеть, утихомирить на какое-то время своё эго?.. Ведь не всю же жизнь ему сидеть в этом кабинете?.. Так не лучше ли понаблюдать за беседующими людьми, прислушаться к их речам?.. Что их волнует, чем живут?.. Куда, в конце концов, мы катимся?.. Мы, верхнебрындинцы, и весь мир. Ведь всё это можно узнать, прислушавшись к разговорам сослуживцев!.. Или не всё?.. Так или иначе, появление в ПТО Расписаева приблизило увольнение Панкратова. И уже только за это стоило сказать Юрию Андреевичу огромное спасибо!..

Вскоре работники ПТО всей толпой стали собираться дома у Юрия Андреевича. По пятницам. Видимо, рабочего времени не хватало для занимательных разговоров. Нет, конечно, после работы никто не бежал сломя голову к Андреичу. Расходились по домам, а ровно в двадцать ноль-ноль собирались у двери в жилище Расписаева. Кто назначил это время?.. Да вроде бы никто не назначал. Как-то так само собой получилось: однажды в пятницу несколько человек, не сговариваясь, припёрлись к Расписаеву в гости ровно в восемь вечера. И с тех пор так повелось: каждую пятницу, в двадцать ноль-ноль Расписаев принимал группу товарищей по работе. И ему, по всей видимости, это очень нравилось. Нравилось, что люди тянутся к нему, что им приятно беседовать с ним. А главное – слушать его.

Как ни странно, очень общительный Расписаев жил один. Не был женат. Но распространяться о причинах такого своего положения Юрий Андреевич не спешил, и никто из гостей, хотя было очень любопытно, не решался спросить. Неудобно как-то. В конце концов, захочет – сам расскажет. Или нечаянно сболтнёт. При таком подвижном языке, как у Юрия Андреевича, это вполне могло произойти. Могло, но почему-то не происходило, хотя многие всерьёз полагали, что поговорка «Болтун – находка для шпиона» – и про Расписаева тоже.

Примечательно, что сослуживцы стекались к квартире Юрия Андреевича в одно и тоже время, причём если кто-то опаздывал – хотя бы на минуту – ему было откуда-то известно, что лучше кнопку звонка не давить и в дверь не стучать. Хозяин осерчает, стопудово!.. Поэтому опоздавших никогда не было. Так же как и приходивших раньше времени. Откуда-то все знали, что и это Расписаеву не понравится. И если кому-то случалось притопать раньше, он фланировал вдоль дома, ожидая наступления приёмного часа, а затем направлялся к подъезду. В общем, картина была такая: десять-пятнадцать работников ПТО и ОППР прогуливаются возле расписаевского дома, в упор не видя и не узнавая друг друга, а потом все стремительно идут к нужному подъезду и впихиваются в него, как песчинки в колбу песочных часов.

Квартирка у Расписаева была очень уютная. Даже так – по-женски уютная. Кое-кто даже подозревал, что без женской руки здесь не обошлось. Однако никто никогда не видел Расписаева прогуливающимся под ручку с какой-нибудь дамой. Так что домашний уют расписаевского жилища вполне мог быть плодом его стараний. «Бывают же такие аккуратные мужчины, со вкусом!..» – вздыхали некоторые женщины, побывавшие в квартире Юрия Андреевича. «Мда. Странно, – думали некоторые мужики, разглядывая сентиментальные статуэтки на комоде, нежно-розовые занавесочки на кухонном окне, всякие коврики, салфеточки… – Странно и подозрительно. Может, он из «этих»?..» А вот Панкратов, тоже побывавший у Расписаева в гостях,  не заподозрил хозяина в нетрадиционной ориентации. Тут уж у кого что в душе творится. Если в ней всё хорошо, то и мысли, как правило, в голове светлые, и поступки адекватные, даже красивые. А если в душе мрак, – человека мучают всякие нехорошие помыслы. А может, и не мучают. Может, он сам их активно взращивает и наслаждается ими, как заботливый садовник роскошным садом.

Панкратову в расписаевском доме не понравилось. Слишком много народу, шумно. Суетой и пустой болтовнёй Дмитрий пресытился на работе – с тех пор как в кабинет «подселили» нового человека. Поэтому после работы хотелось чего-то более приятного. Покоя, тишины да собственных мыслей на их фоне.

Проведя в гостях у Юрия Андреевича вторую пятницу кряду, Панкратов решил, что больше в подобных посиделках участвовать не будет. Погостил почти до полуночи и, когда сослуживцы начали расходиться, выскочил из квартиры одним из первых…

-8-

В среду начальник ПТО собрал весь персонал отдела в своём кабинете и коротко объявил: «Скоро выборы в органы местного самоуправления. По этому поводу в субботу на площади митинг. Явка обяза…» Сообразив, что говорит ерунду, Строгов поправился: «Очень нужно, очень важно, чтобы пришли все!..»

Из кабинета выходили с опущенными головами, митинговать не хотелось. И не обязаны ведь!.. А головы сами по себе поникли, как набитые спелыми семенами соцветия подсолнухов после сильного ветра. Привычка?.. Да вроде не такие старые специалисты трудятся в ПТО Верхнебрындинской электростанции. Скорее, эта покорность и нерешительность – в крови. Досталась от предков. Этакая инертность. Дадут пинка – безысходно покатишься в нужном руководству направлении, ну, а не врежут по заднице – возрадуешься…