Но так как требовалось соединение двух третей голосов в пользу одного кандидата, то кардиналы нередко замедляли выбор из личных интересов и под влиянием своих страстей; а между тем как они старались этим способом продлить свое независимое владычество, христианский мир оставался без главы. Перед вступлением на папский престол Григория Десятого этот престол оставался вакантным в течение почти трех лет: Григорий решился положить конец таким злоупотреблениям и изданная им на этот предмет булла вошла после некоторого сопротивления в церковные уставы. Она назначает девять дней на похороны умершего папы и на прибытие отсутствующих кардиналов; на десятый день кардиналы, имея при себе по одному служителю, запираются в общем апартаменте, или конклаве, в котором нет никаких перегородок или занавесок и есть только одно небольшое окно, сквозь которое кардиналы могут получать извне все, что им необходимо; но дверь запирается наглухо с обеих сторон и охраняется городскими должностными лицами для того, чтобы кардиналы не могли иметь никаких сношений с внешним миром. Если избрание не состоялось в течение трех дней, кардиналы должны довольствоваться одним блюдом за обедом и одним за ужином, а по прошествии недели им ничего не дают, кроме хлеба, воды и вина. Пока папский престол остается вакантным, кардиналы не могут получать церковных доходов и, за некоторыми редкими исключениями, не могут заниматься делами церковного управления; всякие соглашения между избирателями и обоюдные обещания формально признаются недействительными, а за беспристрастие этих избирателей служат ручательством их торжественная клятва и молитвы католиков. Некоторые неудобные или не в меру строгие стеснения были с течением времени отменены, но содержание кардиналов взаперти осталось во всей силе; личные мотивы — заботы о здоровье и желание выйти на свободу — заставляют их ускорять наступление той минуты, когда их выпустят из заключения; а введение баллотировки или тайной подачи голосов скрыло интриги конклава под благовидным покровом христианской любви и благопристойности. Эти постановления устранили римлян от участия в избрании их монарха и первосвященника, а в упоении от своей необузданной и непрочной свободы они, по-видимому, были равнодушны к утрате этой неоценимой привилегии. Император Людовик Баварский пошел по стопам великого Оттона. После переговоров с городскими должностными лицами он собрал римский народ на площади перед храмом св. Петра; авиньонский папа Иоанн Двадцать Второй был низложен, а избрание его преемника было утверждено согласием и одобрительными возгласами римлян. Они утвердили путем свободного голосования новый закон о том, что их епископы не могут находиться в отсутствии более трех месяцев в году и не могут удаляться от города на расстояние более двух дней пути, а если они не возвратятся по третьему требованию, то будут разжалованы и уволены, подобно всякому другому лицу, на которое возложены общественные обязанности. Но Людовик позабыл, как он сам бессилен и как были сильны предрассудки того времени; созданный им призрак был отвергнут повсюду, за исключением германского лагеря; римляне относились с презрением к своему собственному творению; антипапа стал молить своего законного государя о пощаде, и эта несвоевременная попытка лишь упрочила исключительные права кардиналов.
Если бы выборы всегда происходили в Ватикане, то права сената и народа не нарушались бы безнаказанно. Но римляне позабывали и не напоминали об этих правах в отсутствие преемников Григория Седьмого, полагавших, что божеские законы не возлагают на них обязанности постоянно жить в Риме и в римской епархии. Попечение об этой епархии имело в их глазах менее важности, чем управление всемирной церковью; да и не могло быть приятным для пап пребывание в таком городе, где их власть постоянно встречала сопротивление, а их жизни нередко угрожала опасность. Во избежание притеснений со стороны императоров и войн, которые велись в Италии, они переселялись на другую сторону Альп, в гостеприимную Францию; во избежание римских смут они проводили свою жизнь вне Рима — в Ананьи, в Перуджии, в Витербо или в котором-нибудь из близлежащих городов. Если отсутствие пастыря оскорбляло паству или причиняло ущерб ее материальным интересам, римляне принуждали папу возвратиться, напоминая ему суровым тоном, что св. Петр утвердил свой престол не в какой-нибудь ничтожной деревушке, а в столице мира, и угрожая, что выступят из города с оружием в руках, для того чтобы разрушить то селение и истребить тех жителей, которые дерзают доставлять ему убежище. Тогда папы возвращались в Рим с робкой покорностью, а римляне встречали их требованием вознаграждения за все убытки, причиненные их отсутствием, — за остававшиеся ненанятыми квартиры, за остававшиеся непроданными съестные припасы и за то, что римляне не могли извлекать прибыли из расходов, которые шли на содержание состоявших при папском дворе служителей и иноземцев. После непродолжительного внутреннего спокойствия, во время которого папы, быть может, пользовались некоторой властью, новые смуты заставляли их снова удалиться из города, а новые повелительные или почтительные сенатские послания снова заставляли их возвратиться. В этих случаях ватиканские изгнанники или беглецы жили недолго вне Рима и не удалялись на большое от него расстояние; но в начале четырнадцатого столетия апостольский престол был, по-видимому, навсегда перенесен с берегов Тибра на берега Роны, а причину этого переселения следует искать в неистовой вражде между Бонифацием Восьмым и королем Франции. Духовное оружие пап, состоявшее из отлучений от церкви и интердиктов, встретило непреодолимое препятствие в единодушии трех сословий и в привилегиях галликанской церкви; но папа не был подготовлен к защите против того светского оружия, к которому осмелился прибегнуть Филипп Красивый. В то время как папа жил в Ананьи, не подозревая, что ему может угрожать какая-либо опасность, на его дворец и на его особу было сделано нападение тремястами всадниками, которых втайне собрали французский министр Вильгельм Ногарэ и принадлежавший к одному знатному, но не любившему папы римскому семейству Скиарра Колонна. Кардиналы спаслись бегством; жители Ананьи позабыли о долге преданности и признательности к своему монарху; но покинутый всеми, неустрашимый Бонифаций воссел безоружным на своем троне и, подобно древним сенаторам, ожидал смерти от меча галлов. Его иноземный враг Ногарэ ограничился исполнением приказаний своего государя; но его домашний враг Колонна осыпал его оскорблениями на словах и ударами, а в течение его трехдневного заключения его жизнь подвергали опасности те лишения, которыми оба противника наказывали его за упорство, ими же самими вызванное. Эта непонятная мешкотность дала приверженцам церкви время собраться с духом, и они избавили папу от этих нечистивых насилий; но высокомерию Бонифация была нанесена рана в самое чувствительное место, и он испустил дух в Риме от ярости и от жажды мщения. Его память запятнали ярко бросающиеся в глаза пороки — корыстолюбие и гордость; даже несмотря на то что, защищая церковь, он выказал мужество мученика, его не удостоили чести сопричисления к лику святых; это был великодушный грешник (говорится в хрониках того времени), взобравшийся на папский престол, как лисица, царствовавший, как лев, и кончивший жизнь, как собака. Его заменил самый кроткий из людей — Бенедикт Одиннадцатый; однако этот папа отлучил от церкви нечестивых эмиссаров Филиппа, и предал город Ананьи и его жителей страшному проклятию, последствия которого до сих пор очевидны для суеверов.
После его смерти ловкость французской партии положила конец продолжительной нерешительности конклава. Она предложила — и ее предложение было принято, — чтобы ей предоставили выбрать в течение сорока дней одного из трех кандидатов, которые будут ей указаны ее противниками. Во главе этого списка было поставлено имя архиепископа Бордосского, который был яростным врагом и своего короля, и своего отечества; но его честолюбие было всем известно, и его совесть подчинилась призыву фортуны и приказаниям благодетеля, к которому был торопливо отправлен посланец с известием, что выбор папы находится в его руках. Условия были установлены на личном свидании, и все дело было улажено так скоро и в такой тайне, что конклав единогласно выбрал папой архиепископа Бордоского, который вступил на престол под именем Климента Пятого. Кардиналы обеих партий были скоро удивлены приглашением сопровождать папу на ту сторону Альп и скоро пришли к убеждению, что оттуда им уже не придется возвращаться. И данное Климентом обещание, и его личные влечения побуждали его поселиться во Франции; изъездив в сопровождении своего двора провинции Пуату и Гасконь и разорив своим пребыванием те города и монастыри, которые находились на его пути, он окончательно поселился в Авиньоне, который процветал в течение более семидесяти лет в качестве резиденции римского первосвященника и метрополии христианства. Доступ к Авиньону был удобен со всех сторон — и с сухого пути, и с моря, и по Роне; южные провинции Франции ни в чем не уступают самой Италии; для помещения папы и кардиналов были построены новые дворцы, а церковные сокровища скоро привлекли туда искусства, удовлетворяющие требованиям роскоши. Папам уже принадлежало соприкасавшееся с авиньонской территорией графство Венессен, которое было густо заселено и отличалось плодородием своей почвы; впоследствии папы воспользовались молодостью и трудным положением королевы Неапольской и графини Прованской Иоанны Первой, для того чтобы купить у нее авиньонское владение за ничтожную цену в восемьдесят тысяч флоринов. Под сенью французской монархии и среди покорного населения папы наслаждались почетом и покоем, которых так долго были лишены; но Италия скорбела об их отсутствии, и покинутый ими, обедневший Рим должен был раскаиваться в своей необузданной свободе, принудившей преемника св. Петра удалиться из Ватикана. Его раскаяние было и запоздалым, и бесплодным; по мере того как умирали старые члены священной коллегии, она наполнялась французскими кардиналами, смотревшими на Рим и на Италию с отвращением и презрением и постоянно выбиравшими таких пап, которые были французскими и даже авиньонскими уроженцами и были связаны со своей родиной неразрывными узами.
