Итальянские республики и возникли, и разбогатели благодаря успехам промышленности; эпоха их свободы была той цветущей порой, когда они славились и многолюдностью, и земледелием, и мануфактурами, и торговлей, а их механические работы мало помалу достигли изящества гениальных произведений. Но географическое положение Рима было менее выгодно, а его территория была менее плодородна; характер его жителей развратился от лености и сделался напыщенным от гордости, и они ласкали себя приятной уверенностью, что метрополия церкви и империи всегда будет кормиться данью, которую должны уплачивать подданные. Это заблуждение до некоторой степени поддерживалось приливом пилигримов, приходивших поклониться раке апостолов, и оставшееся от пап наследство — учреждение священного года — было для народа не менее выгодно, чем для духовенства. С тех пор как Палестина была утрачена, прекратилось полное отпущение грехов, предназначавшееся для крестоносцев, и самое ценное из церковных сокровищ было изъято из публичного обращения в течение более восьми лет. Бонифаций Восьмой, умевший согласовать свое честолюбие с корыстолюбием, открыл новый способ пользоваться этим сокровищем: он был достаточно учен, для того чтобы вспомнить и воскресить те публичные игры, которые устраивались в Риме в конце каждого столетия. Чтобы безопасно измерить глубину народного легковерия, была произнесена на этот предмет проповедь; затем были искусно распущены благоприятные для папского замысла слухи, делались ссылки на свидетельство нескольких старцев, и храм св. Петра наполнился 1 января 1300 года толпами верующих, которые потребовали индульгенций, обыкновенно раздававшихся в священную эпоху. Первосвященник, выжидавший проявлений благочестивого нетерпения и втайне старавшийся усилить его, нашел, что основательность народных требований доказана свидетельством старцев и объявил, что полное отпущение грехов получат все католики, которые будут почтительно посещать храмы св. Петра и св. Павла в течение того года и в конце каждого столетия. Эта радостная весть разнеслась по всему христианскому миру, и сначала из соседних с Италией провинций, а потом и из таких отдаленных стран, как Венгрия и Британия, большие дороги покрылись толпами пилигримов, спешивших загладить свои грехи благочестивым странствованием, которое хотя и требовало больших расходов и больших физических усилий, но не было сопряжено с опасностями военной службы. При этом общем увлечении были позабыты все исключения, на которые дают право общественное положение или пол, преклонные лета или недуги, и благочестивое рвение было так сильно, что немало людей погибло от давки, происходившей на улицах и в церквах. Число пилигримов нельзя определить с точностью; по всему вероятию, оно было преувеличено ловким духовенством, хорошо знавшим, как заразительно влияние примера; впрочем, один здравомыслящий историк, лично присутствовавший на церемонии, уверяет нас, что во время юбилея в Риме никогда не собиралось менее двухсот тысяч иноземцев, а другой очевидец говорит, что в течение юбилейного года в Риме перебывало два миллиона людей. Самых ничтожных приношений от каждого из пилигримов было достаточно для того, чтобы собрать громадные сокровища, и два священника стояли день и ночь с лопаточками в руках для того, чтобы не считая загребать массы золота и серебра, сыпавшиеся на алтарь св. Павла. К счастью, это была эпоха внутреннего спокойствия и изобилия, и хотя корм для лошадей добывался с трудом, хотя помещения в гостиницах и в частных домах были страшно дороги, неистощимые запасы хлеба и вина, мяса и рыбы были заготовлены политической предусмотрительностью Бонифация и продажным гостеприимством римлян. В городе, который не ведет никакой торговли и не занимается никакой промышленностью, всякое случайно добытое богатство скоро истрачивается; поэтому движимое корыстолюбием и завистью следующее поколение обратилось к Клименту Шестому с просьбой назначить новый юбилей и не томить римлян ожиданием конца столетия. Милостивый первосвященник исполнил это желание, доставил Риму это слабое вознаграждение за потери, понесенные от перенесения папской резиденции в Авиньоне, а эту перемену в постановлениях своих предместников он оправдал ссылкой на установленный Моисеем юбилей, от которого это торжество и получило свое название. Верующие отозвались на его призыв, и собравшиеся пилигримы ни чем не уступали тем, которые присутствовали на первом торжестве, — ни числом, ни религиозным рвением, ни щедростью. Но им пришлось выносить тройное бедствие — войну, моровую язву и голод; в итальянских замках насиловали женщин и девушек, и немало иноземцев было ограблено и убито бесчеловечными римлянами, которых уже не сдерживало присутствие их епископа. Постепенное сокращение промежутка времени между юбилеями на пятьдесят, на тридцать три и на двадцать пять лет можно приписать жадности пап; но второй из этих сроков соответствовал продолжительности земной жизни Христа. Обилие индульгенций, восстание протестантов и упадок суеверий очень уменьшили доходность юбилеев; однако даже девятнадцатый, и последний, из этих церковных праздников был для римлян эпохой удовольствий и денежных прибылей, а насмешливая улыбка философа не могла бы в этом случае нарушить ни торжества духовенства, ни благополучия народа.
В начале одиннадцатого столетия Италия жила под гнетом феодальной тирании, одинаково тягостным и для монарха и для народа. Ее многочисленные республики, скоро распространившие свою свободу и свое владычество изнутри городов на окрестные страны, отстояли природные человеческие права. Меч дворян был сломлен; их рабам была дана свобода; их замки были разрушены; они приучились к общественной жизни и к повиновению; их честолюбие ограничилось муниципальными почестями, и среди гордой аристократии венецианской или генуэзской каждый патриций преклонялся перед законом. Но слабое и беспорядочное римское правительство не было в состоянии сдерживать своих буйных детей, презиравших власть должностного лица и внутри, и вне городских стен. Это была уже не прежняя гражданская борьба между патрициями и плебеями из-за управления государством: бароны отстаивали свою личную независимость с оружием в руках; свои дворцы и замки они укрепляли так, что могли выдерживать в них осаду, а в своих личных распрях они прибегали к помощи своих многочисленных вассалов и приверженцев. Их не привязывали к их отечеству ни их происхождение, ни любовь, и настоящий римлянин — если бы таковой мог отыскаться — отвернулся бы от этих высокомерных иноземцев, пренебрегавших названием граждан и гордо величавших себя названием римских князей. После целого ряда бедственных переворотов все документы, которые могли служить доказательствами знатного происхождения, исчезли; отличительные прозвища вышли из употребления; кровь различных наций перемешалась тысячами каналов, и самые лучшие владения перешли к готам и к лангбардам, к грекам и к франкам, к германцам и к норманнам или в виде монарших милостей, или в виде воздаяния за мужество. Все это было в порядке вещей; но возвышение одного еврейского семейства до одного уровня с сенаторскими и консульскими семьями было беспримерным явлением в истории этих никогда не выходивших из рабской зависимости несчастных изгнанников. В царствование Льва Десятого один богатый и ученый еврей обратился в христианство и получил при крещении имя папы, который был его крестным отцом. Сын этого еврея Петр отстаивал с усердием и с мужеством интересы Григория Седьмого, и этот папа поручил своему верному приверженцу заведывание молой Адриана, впоследствии получившей название башни Кресченция, а в настоящее время известной под именем замка св. Ангела. И отец, и сын оставили после себя много детей; их нажитые лихоимством богатства перешли к самым знатным римским семьям, а их связи были так обширны, что внук новообращенного достиг папского престола при помощи своих родственников. Большинство духовенства и народа было на его стороне; он царствовал в Ватикане в течение нескольких лет под именем Анаклета, и только красноречие св. Бернарда и окончательное торжество Иннокентия Второго заклеймили его названием антипапы. После падения и смерти Анаклета его потомство не играло никакой выдающейся роли, а между новейшими знатными родами не найдется ни одного, который пожелал бы доказать свое происхождение от еврейского прародителя. Я не намерен перечислять ни те знатные римские роды, которые пресеклись в различные эпохи, ни те, которые сохранились по сие время с более или менее блестящим общественным положением. Старинный консульский род Франгипани ведет свое название от того, что в эпоху голода эти аристократы ломали (frangere), или делили, свой хлеб с народом, а это великодушие более достохвально, чем то, что они вместе со своими союзниками Корси оцепили обширный городской квартал своими укреплениями; Савелли, как кажется, происходившие от сабинской расы, сохранили свою прежнюю знатность; устарелое прозвище Капицукки надписано на монетах первых сенаторов; Конти удержали за собой почетные отличия, но не владения графов Сигнии, а Аннибальди, конечно, были или очень невежественны, или очень скромны, если не вели своего происхождения от карфагенского героя.
