2. Первые цезари пользовались исключительным правом чеканить золотую и серебрянную монету, а сенату предоставляли право чеканить монету из более низкого металла — из бронзы или меди. Более широкое поле было открыто для изобретаемых лестью эмблем и легенд, так что монарх мог сложить с себя заботу о прославлении своих собственных добродетелей. Преемники Диоклетиана не дорожили даже лестью сената; и в Риме, и в провинциях заведывание монетными дворами было возложено исключительно на императорских чиновников, и эта прерогатива перешла по наследству как к царствовавшим в Италии готским королям, так и к династиям греческим, французским и германским. Римский сенат снова присвоил себе после восьмисотлетнего от нее отречения эту почетную и прибыльную привилегию, которою папы пользовались со времен Паскаля Второго до перенесения папской резиденции на ту сторону Альп. Некоторые из этих республиканских монет двенадцатого и тринадцатого столетий можно видеть в кабинетах редкостей. На одной из них, сделанной в форме золотой медали, Христос изображен с книгою в левой руке, а на этой книге сделана следующая надпись: Обет римского сената и народа: Рим — столица мира; на оборотной стороне св.Петр вручает знамя сенатору, который стоит перед ним на коленях с покрытой головой и в тоге, имея подле себя щит со своим фамильным именем и гербом.
3. По мере того как империя приходила в упадок и городской префект нисходил на степень муниципального должностного лица; впрочем, он еще ведал в последней инстанции гражданские и уголовные дела, а обнаженный меч, который ему вручали преемники Оттона, обозначал его введение в должность и был эмблемой его служебных обязанностей. На эту должность выбирали только тех, кто принадлежал к знатным римским семьям; выбор народа утверждался папой; но от префекта требовалась тройная присяга, возлагавшая на него противоречивые обязанности, которые должны были нередко ставить его в затруднительное положение. Достигшие независимости римляне уволили от службы чиновника, который был их слугою, так сказать, на одну треть, и взамен его выбрали патриция; но этот титул, которым не пренебрегал даже Карл Великий, был слишком высок для гражданина или для подданного, и когда остыл первый пыл у мятежников, они охотно согласились на восстановление должности префекта. Лет через пятьдесят после того самый честолюбивый или, по меньшей мере, самый счастливый в своих предприятиях первосвященник Иннокентий Третий избавил и римлян, и самого себя от этого отличительного признака внешней зависимости; он вручил префекту знамя взамен меча и освободил его от обязанности приносить присягу германским императорам или считать себя у них на службе. На эту должность папа стал назначать для заведывания светским управлением Рима лиц духовного звания или состоявших в звании кардинала, или предназначенных к возведению в это звание; но их сфера деятельности была ограничена узкими рамками, а в эпоху свободы они получали свои полномочия от сената и от народа.
4. После восстановления сената patres conscripti (если можно употреблять это выражение) были облечены и законодательною властью, и исполнительной, но их взоры редко проникали далее настоящего дня, а спокойствие этого дня большею частью нарушалось насилиями и смутами. В своем самом полном составе это сословие или собрание состояло из пятидесяти шести сенаторов, из которых высшие отличались титулом советников; они назначались, быть может ежегодно, народом; а предварительный выбор тех, кто их избирал, — по десяти от каждого квартала или прихода — мог служить фундаментом для свободной и прочной конституции. Папы, высказывавшие во время этой внутренней бури уступчивость во избежание окончательной гибели, договором утвердили учреждение и привилегии сената и ожидали восстановления своей власти от времени, от внутреннего спокойствия и от религии. Общественная польза и личные интересы иногда заставляли римлян отказываться на время от их притязаний; тогда они снова приносили присягу на подданство преемнику св. Петра и Константина как законному главе и церкви, и республики.
В городе, привыкшем к самоуправству, общественные интересы страдали от недостатка единства и энергии, и Римляне скоро ввели более прочную и менее сложную систему управления. Они соединили название и власть сената в одном должностном лице или в двух соправителях; так как эти должностные лица сменялись по прошествии одного года или шести месяцев, то для обширности их полномочий служила противовесом непродолжительность срока, на который они выбирались. Но во время такого непродолжительного владычества римские сенаторы заботились только об удовлетворении своего корыстолюбия и честолюбия; интересы их семейств и их партии совращали их правосудие с пути истины, а так как они наказывали только своих врагов, то они находили покорность только среди своих приверженцев. Анархия, которую уже не смягчала пастырская заботливость их епископа, убедила римлян, что они не способны управлять сами собой, и они стали искать вне своего отечества тех благ, которых не могли найти у себя дома. В ту же эпоху и по тем же мотивам большинство итальянских республик нашлось вынужденным прибегнуть к такой мере, которая хотя и могла казаться странной, но была подходяща к их положению и привела к самым благотворным последствиям. Они стали выбирать в котором-нибудь из иностранных, но дружественно расположенных городов беспристрастного сановника знатного происхождения и с безупречною честностью, который, будучи в одно время и воином, и государственным человеком, пользовался хорошей репутацией и уважением своих соотечественников, и стали поручать ему на время высшее управление и в мирное время, и в военное. Договор между правителем и управляемыми скреплялся клятвами и подписями, а продолжительность его власти, размер его содержания и обоюдные обязанности определялись со строгою точностью. Граждане клялись, что будут повиноваться ему как своему законному начальнику, а он, со своей стороны, клялся, что будет соединять беспристрастие чужеземца с усердием патриота. Он носил название подеста, выбирал четырех или шестерых людей военного звания и юрисконсультов, помогавших ему в военном деле и в отправлении правосудия, и содержал на свой собственный счет необходимое число слуг и лошадей; но ему не дозволялось привозить с собою жену, сына или брата из опасения, что он будет подчиняться их влиянию; во время его нахождения в должности ему не дозволялось покупать земли, вступать в родственные связи и даже принимать приглашения в дома граждан, и он не мог приличным образом покинуть свой пост, не удовлетворив тех, кто заявлял жалобы на его управление.
Вот почему около половины тринадцатого столетия римляне призвали из Болоньи сенатора Бранколлеоне, слава и заслуги которого были спасены от забвения пером одного английского историка. Основательная заботливость о своей репутации и ясное предвидение трудностей своего нового положения побудили его отказаться от сделанной ему избирателями чести; однако он принял предложенный пост, когда его власть была продолжена на три года, а обязательная сила римских статутов была на это время отменена. Но преступники и беспутники стали обвинять в жестокосердии; духовенство стало подозревать его в пристрастии; только те, которые желали внутреннего спокойствия и порядка, были довольны твердостью и справедливостью государственного сановника, снова доставившего им эти блага: никакой преступник не был ни достаточно могуществен, чтобы не бояться его правосудия, ни достаточно незнатен, чтоб увернуться от этого правосудия. По его приговору два аристократа из рода Аннибальди лишились жизни на виселице, и он безжалостно разрушил внутри города и в его окрестностях сто сорок башен, служивших надежным убежищем для воров и негодяев. Он обходился с папой, как с простым епископом, и принудил его жить в его епархии, а когда Бранколлеоне брался за оружие, он наводил страх на врагов и достигал своей цели. Римляне, не достойные того счастья, которым пользовались, отплатили за его заслуги неблагодарностью. Публичные воры, которых он восстановил против себя для пользы римлян, убедили этих последних низложить и заключить в тюрьму их благодетеля, а свою жизнь он сохранил только потому, что в Болонье хранился залог его личной безопасности. Предусмотрительный сенатор потребовал перед своим отъездом в Рим, чтобы ему было выдано тридцать заложников из самых знатных римских семейств; при известии о его опасном положении и по просьбе его жены над этими заложниками был учрежден самый строгий надзор, а дорожившая своею честью Болонья не убоялась папского интердикта. Благодаря этому благородному сопротивлению римляне имели время сравнить настоящее с прошлым и Бранколлеоне был отведен из тюрьмы в Капитолий при радостных возгласах раскаявшегося народа. Затем он продолжал управлять Римом с твердостью и с успехом, и лишь только его смерть удовлетворила завистников, его голова была положена в драгоценную вазу, поставленную на высокой мраморной колонне.
