Получив известие об этом смелом нашествии, угрожавшем его наследственным владениям, Алп-Арслан поспешил на театр военных действий во главе сорока тысяч всадников. Его быстрая и искусная эволюция привела в замешательство и напугала более многочисленную греческую армию, а при поражении, нанесенном одному из главных греческих полководцев Василакию, он впервые выказал и свое мужество и свое милосердие. Император имел неосторожность разделить свои силы после взятия Маназкерда. Он тщетно пытался воротить наемных франков; они не исполнили его приказания, а он из гордости не захотел дожидаться их прибытия; бегство узов встревожило его и внушило ему подозрения, и он поспешил, наперекор благоразумным советам, дать решительное сражение. Если бы Роман принял благоразумные предложения султана, он мог бы безопасно отступить и, быть может, заключить мир; но он принял эти предложения за доказательство трусости или слабости неприятеля и отвечал на них оскорбительным и недоверчивым тоном: “Если этот варвар желает мира, пусть он очистит занимаемую им территорию, а в залог своей искренности пусть отдаст нам город Рей и тамошний дворец”. Эта самоуверенность вызвала улыбку на устах Алп-Арслана, но он обнаружил скорбь при мысли о предстоящей смерти стольких правоверных мусульман; совершив горячую молитву, он объявил, что дозволяет всякому, кто того желает, удалиться и не принимать участия в предстоящей борьбе. Он собственноручно подвязал своему коню хвост, заменил свой лук и стрелы палицей и палашом, оделся в белое платье, надушил свое тело мускусом и объявил, что, если он будет побежден, место, на котором он находился, будет местом его погребения. Сам султан, по-видимому, отказался от употребления метательного оружия, но он надеялся, что ему доставят победу стрелы тюркской кавалерии, эскадроны которой были расставлены в форме полумесяца. Вместо того чтобы придерживаться тактики греков и расположить свою армию в несколько рядов с резервами позади, Роман собрал свои войска в одну густую фалангу и с горячностью устремился на неприятеля, который устоял от этого натиска благодаря своей ловкой изворотливости. В этой бесплодной борьбе он провел большую часть летнего дня; наконец благоразумие и усталость принудили его возвратиться в лагерь. Но отступление всегда опасно, если оно совершается в виду предприимчивого неприятеля: лишь только знамена повернули вспять, фаланга расстроилась вследствие низкой трусости или еще более низкой зависти Андроника, который соперничал с Романом и в этом случае опозорил и знатное происхождение и звание Цезарей. В эту минуту общего смятения и изнеможения тюркские эскадроны осыпали неприятеля градом стрел и сомкнули вокруг греческого арьергарда свой полукруг. Армия Романа была уничтожена, его лагерь был разграблен, а доискиваться цифры убитых и попавшихся в плен было бы бесполезно. Византийские писатели оплакивали утрату одной неоценимой жемчужины, но позабыли упомянуть о том, что в этот роковой день Рим безвозвратно утратил свои азиатские провинции.
Пока еще оставалась какая-нибудь надежда, Роман старался собрать и спасти остатки своей армии. Когда центр, в котором находился император, остался со всех сторон незащищенным и был окружен победоносными тюрками, Роман с отчаянным мужеством сражался до солнечного заката во главе тех храбрых и преданных подданных, которые не покинули его знамени. Они все пали подле него; его лошадь была убита; он сам был ранен, но все еще бесстрашно оборонялся, пока не был подавлен многочисленностью нападавших. Один раб и один простой солдат оспаривали друг у друга честь такой славной добычи; этот раб видел его восседающим на константинопольском троне, а этот солдат был принят в армию, несмотря на свое чрезвычайное уродство, только потому, что обещал отличиться каким-нибудь выдающимся военным подвигом. С Романа сняли его вооружение, драгоценные каменья и императорскую мантию, и он провел печальную и опасную ночь на поле сражения среди беспорядочного сборища самых грубых варваров. Утром царственного пленника привели к Алп-Арслану, который не верил своему счастью, пока личность пленника не была удостоверена его послами и более трогательным свидетельством Василакия, который со слезами целовал ноги своего несчастного государя. Преемник Константина, одетый в платье простолюдина, был приведен в тюркский диван, и ему было приказано преклониться до земли перед повелителем Азии. Он неохотно повиновался, а Алп-Арслан сошел со своего трона и, как рассказывают, поставил свою ногу на шею римского императора. Но этот факт сомнителен, и если султан действительно до того возгордился своей победой, что потребовал исполнения этого национального обычая, то его остальное поведение вызвало похвалы даже от его благочестивых противников и может служить примером для самых цивилизованных веков. От тотчас поднял своего царственного пленника и три раза пожав ему с нежным участием руку, стал уверять его, что его жизнь и его достоинство находятся в безопасности в руках такого монарха, который научился уважать величие себе равных и превратности фортуны. Из дивана Романа отвели в соседнюю палатку, где ему прислуживали с почетом и с уважением сподвижники султана, а сам султан сажал его по два раза в день на почетном месте за своим столом. Во время длившихся целую неделю фамильярных сношений между победителем и побежденным, первый не оскорбил последнего ни одним словом, ни одним взглядом; но он строго порицал недостойных подданных, покинувших своего храброго государя в минуту опасности, и деликатно указал своему антагонисту на некоторые ошибки, сделанные им во время ведения военных действий. Приступая к переговорам о мире, Алп-Арслан спросил у императора, каких условий ожидает он от победителя, а спокойное хладнокровие, с которым император отвечал на этот вопрос, доказывает, что он сохранил полную умственную свободу. “Если вы жестокосерды, - сказал он, - вы лишите меня жизни; если вы послушаетесь того, что внушит вам высокомерие, вы заставите меня идти за вашей колесницей; если же вы поступите согласно с вашими интересами, вы примете выкуп и возвратите меня моему отечеству”. “А как бы вы сами поступили, - продолжал султан, - если бы фортуна благоприятствовала вашему оружию?”. В ответе грека выразилось такое чувство, которое он должен бы был заглушить в себе не только из благоразумия, но даже из признательности: “Если бы я победил, - сказал он с ожесточением, - я приказал бы отсчитать на твоем теле порядочное число ударов”. Тюркский завоеватель улыбнулся при такой дерзости своего пленника, заметив, что христианским законом предписано любить врагов и прощать обиды, и благородно заявил, что не будет подражать такому примеру, которого не одобряет. После зрелого обсуждения Алп-Арслан продиктовал условия, на которых соглашался отпустить императора и заключить мир: он потребовал выкупа в один миллион золотых монет, бракосочетания между детьми двух монархов и освобождения всех мусульман, находившихся во власти греков. Роман со вздохом подписал этот договор, столь унизительный для достоинства империи; немедленно вслед за тем на него надели турецкое почетное одеяние; ему возвратили его приближенных и патрициев, и султан, вежливо с ним обнявшись, отпустил его с богатыми подарками и с военным конвоем. Лишь только Роман достиг границы империи, его уведомили, что двор и провинции отказались признавать своим императором пленника; низвергнутый монарх с трудом собрал двести тысяч золотых монет и, отсылая эту долю своего выкупа, сознался перед победителем в своей неспособности уплатить остальную сумму и в своем несчастии. Из великодушия или, быть может, из честолюбия султан готовился вступиться за своего союзника, но исполнению его замыслов помешали поражение, заключение в тюрьму и смерть Романа Диогена. Из мирного договора не видно, чтоб Алп-Арсан принудил пленного императора уступить ему какую-либо провинцию или какой-либо город; его мстительность была удовлетворена его победными трофеями и добычей, собранной в Анатолии на пространстве между Антиохией и Черным морем. Лучшая часть Азии подчинилась его владычеству; двести князей или княжеских сыновей окружали его трон и двести тысяч солдат стояли под его знаменем. Султан пренебрег преследованием спасавшихся бегством греков, но он задумал более блестящее предприятие - завоевание Туркестана, который был колыбелью дома Сельджуков. Он двинулся из Багдада к берегам Окса; через эту реку был перекинут мост и войска Алп-Арслана употребили двадцать дней для переправы на противоположный берег. Но губернатор Берзема Иосиф Хорезмиец задержал его наступательное движение и осмелился защищать крепость против повелителя Востока. Когда губернатор был взят в плен и проведен в царскую палатку, султан стал укорять его за упорное безрассудство, вместо того чтобы похвалить за мужество; раздраженный дерзкими возражениями пленника, Алп-Арслан приказал привязать его к четырем столбам и оставить его умереть в этом мучительном положении. Услышав это приказание, доведенный до отчаяния хорезмиец обнажил свой меч и стремглав бросился к трону; телохранители подняли свои боевые секиры; их усердие сдержал Алп-Арслан, считавшийся самым искусным стрелком из лука; он вынул свой лук, но поскользнулся; стрела полетела в сторону, а Иосиф поразил его кинжалом в грудь и был немедленно изрублен в куски. Рана оказалась смертельной, и тюркский монарх перед смертью завещал гордости царей следующее предостережение: “Когда я был молод, один мудрец советовал мне смиряться перед Господом, не полагаться на мои собственные силы и не пренебрегать самым ничтожным врагом. Я пренебрег этими советами и за это несу теперь заслуженное наказание. Вчера, когда я с возвышения любовался многочисленностью, дисциплиной и мужеством моих армий, мне казалось, что земля дрожит под моими стопами, и я говорил самому себе: ты, бесспорно, царь мира, самый великий и самый непобедимый из полководцев. Теперь эти армии уже не принадлежат мне, и оттого, что я положился на мои собственные силы, я умираю теперь от руки убийцы”. Алп-Арслан был одарен добродетелями тюрка и мусульманина; своим голосом и высоким ростом он внушал к себе уважение; его лицо окаймляли длинные бакенбарды, а его широкая чалма имела форму короны. Бренные останки султана были положены в гробнице династии Сельджуков, и прохожий мог призадуматься, читая следующую прекрасную надпись: “Вы, которые видели достигавшее небес величие Алп-Арслана, зайдите в Мерв, и вы увидите это величие обращенным в прах!” О непрочности человеческого величия еще красноречивее свидетельствует исчезновение как надписи, так и самой гробницы.
